– Нормально. В среднем четверка вроде бы получается.

– А по истории?

– Тройка была. С плюсом. Я съезды плохо запоминаю. Путаю, какой семнадцатый, какой восемнадцатый.

– Надо разобраться. У тебя ведь выпускной в этом году. Ты в каком у нас классе?

– В 10 «а».

– Ну, вот видишь. Собираешься поступать?

– Наверное.

– Значит, аттестат тебе нужен хороший.

Ее голос меняется. Я поднимаю взгляд от своего стакана. Она смотрит на меня с каким-то странным выражением на лице.

– Хороший, ты понимаешь? Иначе тебе не поступить. С плохим аттестатом ты никуда не поступишь.

Смотрит на меня, как Горгона Медуза. Ждет, когда я превращусь в камень.

– Ты понимаешь меня?

Я медленно киваю головой. Мне кажется, я ее понимаю. Когда на тебя так смотрят, трудно уже не понять. Не дурнее же паровоза.

– Вот и хорошо. Но тебе надо постараться, чтобы получить хороший аттестат. Это не так легко. Можешь мне поверить.

Она все еще смотрит на меня, как на гнома.

– Я понимаю.

– Молодец. Я вижу, мы поняли друг друга.

Она вздыхает и наконец отводит от меня взгляд. Елена делает вид, что вся поглощена работой.

– А чем это от тебя пахнет? Ты что, курил?

– Нет, просто в кладовке… Там было…

Дверь в учительскую открывается, и на пороге возникает Эдуард Андреевич. Капитанобык. Местная достопримечательность.

– А я думал – все уже ушли.

Он видит Елену Николаевну, и голос у него становится тонким, как у оперного певца на сцене.

– Елена Николаевна, как насчет проводить?

– Я пока не иду домой, Эдуард Андреевич. У меня еще есть работа.

– А я подожду.

– Не стоит меня ждать. За мной все равно приедут.

В ее голосе звучит раздражение.

– А кто, если не секрет?

– Можно мне идти? – спрашиваю я у Екатерины Михайловны.

– Конечно. Если ты все понял.

– Я понял.

– Ну, тогда иди.

Я натягиваю куртку и топчусь на одном месте. Легкоатлет в секторе для прыжков в длину.

– Чего ты ждешь? Я же сказала – можешь идти.

– Там темно. Я еще плохо ориентируюсь в этой школе. Выхода не найду.

– Ну вот, Эдуард Андреевич, – Екатерина смотрит на капитана. – Теперь вам есть кого провожать. Покажите молодому человеку, где выход. Вы же хотели сделать доброе дело?

Капитан переводит взгляд на меня, и выражение на его лице меняется.

Я вообще-то рассчитывал, что меня проводит Елена.

На следующий день в параллельном не было урока истории.

– Везет придуркам, – сказала Дина Макарова.

Она была очень прямолинейная девочка, поэтому ее выбрали в комсорги. Прямолинейная и толстая.

– Нам так не везет. Екатерина вообще никогда не болеет, корова железная.

Очень образное мышление. Но толстая. От этого все проблемы.

Впрочем, параллельному повезло лишь наполовину. Никто домой их не отпустил. После истории у них была еще химия. Высокая надменная Антонина Михайловна. Ногти, как клыки у вампира. Сантиметров по пять. Наша теплая кровь стекала по ним в журнал, не успевая свернуться. Любимая фраза: «Пять вопросов – пять двоек». Она всегда знала, что будут двойки. Стоило только слово шепнуть. Поднимала с места и вбивала эти вопросы, как пули в лоб. Полминуты жалкого бормотания – и оценка за четверть у тебя уже есть. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Шаг влево, шаг вправо – считается побег.

Люблю решительных женщин.

Говорили, что стиркой дома занимается муж. И кухней. А куда с такими ногтями?

– Везет придуркам, – повторила Дина со вздохом. – Целый урок будут балду пинать.

Через десять минут они собрались под нашими окнами. Корчили рожи, показывали языки. Когда учишься в выпускном классе, кажется, что счастье будет длиться целую вечность.

В понедельник нас с ними объединили. Они пытались тихо исчезнуть, но Екатерина прокричала на весь коридор, что лично разберется с теми, кто хочет удрать. Громким голосом. Первоклассник, стоявший рядом с ее кабинетом, вздрогнул и уронил на пол деревянный пенал. Дина Макарова показала всем большой палец.

После истории у нас ничего больше не было, и мы пошли на улицу, за гаражи. Дома курить удавалось не всем. У некоторых родители работали в смену.

На крыльце стояла Елена Николаевна. Она внимательно всматривалась во всех, кто выходил из школы. Увидев меня, она сделала шаг в нашу сторону, и пацаны быстро спрятали сигареты.

– Можно с тобой поговорить? – сказала она, обращаясь ко мне. – Ты ведь новенький из 10 «а»?

Я с тоской посмотрел в спину удаляющимся одноклассникам. Ждать меня они, разумеется, не стали.

– А что я такого сделал?

– Мне просто надо поговорить с тобой. Пойдем вон туда, к футбольным воротам.

– Надолго?

– Нет, минут на пять.

Я сунул руки в карманы и, сгорбившись, пошел за ней.

– Три дня назад это ведь тебя Екатерина Михайловна приводила вечером в учительскую?

– Ну.

– А зачем она тебя приводила?

– Я-то откуда знаю? Приводила и приводила. Может, хотела познакомиться.

– Ты мне не хами.

– Я не хамлю.

– Тогда отвечай нормально.

– Я нормально отвечаю. Не знаю, зачем приводила. Спросите ее.

Она задумалась на минуту. Наморщила лоб. Глаза очень синие.

– Понимаешь, произошло что-то очень серьезное, но я пока не знаю – что.

– Да? А я тут при чем? Я вообще в этой школе новенький.

– Но курить ты уже знаешь, с кем надо ходить.

– Мы не курить шли.

– Рассказывай мне сказки. Знаю я отлично, куда вы шли.

– Я не курю.

– Да перестань. Это сейчас неважно. Ты Лидию Тимофеевну видел в тот вечер?

Я понял, что разговор становится неприятным.

– Нет. Я ее не видел.

Даже врать не пришлось. Она ведь не спросила, слышал ли я ее.

– А почему Екатерина Михайловна с тобой потом так странно разговаривала? И чаем тебя поила?

– Да я-то откуда знаю? Может, она всех новеньких любит чаем поить.

– Перестань паясничать. Я же тебе говорю, – случилось что-то серьезное.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты что-то знаешь? Скажи мне честно. Знаешь ведь, да?

– Да ничего я не знаю. С чего вы взяли вообще?

– С чего я взяла?

Видно было, что она разозлилась.

– С чего я взяла, говоришь?

Глаза у нее сузились.

– А с того, что Лидия Тимофеевна в тот вечер прибежала в учительскую вся в слезах и сказала, что Екатерина Михайловна теперь ее просто убьет. И убежала, ничего мне не объяснила. А еще через два часа эта Екатерина Михайловна привела тебя, и вы с ней очень странно беседовали. Что она хотела от тебя?

Я постарался не смотреть ей в глаза.

– Не знаю я, чего она хотела. Она вообще какая-то…

– Послушай, я понимаю, что тебе не хочется говорить. Екатерина тебя напугала. Но ситуация очень серьезная. Лидия Тимофеевна не ходит в школу вот уже несколько дней. В учительской мне никто ничего объяснять не хочет. Ее просто заменяют, как будто знают, где она и почему не выходит на работу. Все делают дурацкий вид.

– Сходите к ней домой.

– Я там была!

Она почти закричала.

– Я была там уже двести раз. Никто дверь не открывает. Она у кого-то снимает эту квартиру, но где ее хозяева живут – я не знаю. Она говорила как-то, но я уже не помню. Где-то недалеко. Две остановки на автобусе.

– Может, в домоуправлении спросить?

– Ты что, издеваешься?

Она молча уставилась на меня.

– Я же тебе говорю – она не открывает дверь. Она там внутри. Я ее слышу. Каждый раз, как прихожу – слышу. Но она не открывает мне дверь. Ты понимаешь? Мне! Случилось что-то очень серьезное.

Она запнулась и минуту сосредоточенно смотрела вниз. Прямо под ноги. Как будто что-то искала там на земле.

– Она в институте себе вены вскрывала. На третьем курсе. С тех пор носит платья с длинным рукавом.

Елена Николаевна снова посмотрела мне прямо в глаза.

– Слушай, я понимаю: ты еще очень маленький и все это тебе кажется диким. Но это такая взрослая жизнь. Помоги мне. Я прошу тебя. Помоги мне.