А тут вдруг оказалось, что салат для меня был приготовлен заранее, итак, я сдался.

— А ну, сваливайте, чуваки! — приказала она своим дружкам. — У нас с Велосипедовым начинается интим.

— Мы тоже жрать хотим, Фенька, — пожаловались ребята.

— Позже приходите, может, чего и останется, позже, чувачки, позже, летом, летом…

Может быть бесцеремонной. С чужими. Однако может быть и милой. С другом сердца. Как легко сервирует, будто ангел летает. Может быть даже опрятной. Какой она будет, в самом деле не скажешь, ведь девке всего двадцать.

Она поет, летая вокруг стола и предлагая мне ложечку прямо в рот, приседает в реверансе. Наконец устраивается напротив, поджав под себя ногу, подбородок на кулачок.

— Итак, что же случилось? Почему утром был такой хай?

— Знаешь основной закон диалектики? Количество унижений переходит в качество возмущений.

— Браво, Велосипедов!

— А может, просто Игорь?

Я повествую с горечью обо всех этих подлых извещениях и официальных ответах. Зачем они отвечают нам, маленьким людям государства? Уж лучше бы не отвечали, оставалась бы хотя бы надежда, которая впоследствии просто тихо бы отмирала.

— Неверно, — поправляет меня девка. В молчании государства всегда присутствует дракон.

— Это откуда? — интересуюсь я.

Она молчит, не ответствует, давая понять, что это как бы она сама сочинила, экспромт.

— Я заслужил в конце концов чего-то лучшего, — говорю я. — В самом деле чего-то более качественного. Обладаю опытом и трудолюбием как-никак. Даже ведь и воображением все же природа не обидела, есть и другие положительные качества…

— Есть! Есть! — с жаром подтверждает она, мой женский друг.

— Вокруг процветает блат, блатным все доступно, такова современная система перераспределения в противоречии с тем, что мы учили. Какие качества она развивает в человеке? Сугубо негативные. А вот я хочу, не отказываясь от своих положительных качеств, получить то, на что я имею право как житель зрелого социализма, ничего более, Ефросинья.

— Идея, — говорит она. — Ты должен написать основное письмо.

— Какое?

— Основное. Решающее.

— Кому, сударыня?

В задумчивости она зашагала по комнате балетным шагом, временами застывая в позиции большой батман.

— Бух, бух, — сказала она из этой позиции. — Нужно писать не во всякие там инстанции, а просто тому, кому принадлежит власть. А кому принадлежит власть, Велосипедов?

— Рабочему классу, — сказал я.

— Тепло, Велосипедов! — вскричала она. Огромные прыжки по комнате.

Нельзя не обратить внимания на некоторые фотографии, висящие здесь на стене посреди Фенькиных цветовых разработок. Вот. например, наши, то есть здешние родители, товарищи Огарышевы на фоне Эйфелевой башни города Парижа. Загадка природы — каким же образом у такой пары булыжных лиц выросло противоположное дитя, длинненькое, тоненькое и со смешной рожей?

— Власть в нашей стране принадлежит народу! — сказал я.

Каскад прыжков, еще теплее, Велосипедов.

Или вот еще, пожалуйста, фотошедевр. На сахарном пляже Копакобаны ряшками в объектив расположилась очаровательная компания, сотрудники нашего внешнего учреждения. На переднем плане наш папаша, а рядом дружок, незабываемая физиономия. Почему для такой работы отбирают у нас явно не лучших?

— Партия — хозяин!

— Попал!

Восторженные взмахи рук и ног, бурная танцевальная импровизация, как «Танец с саблями», только без оных. И все ж таки спасибо вам товарищи работники наших внешних учреждений, за то, что у вас вырастают подобные дочки, самым искренним образом спасибо вам за это, дорогие товарищи.

— Партии нужно писать основное письмо, — пришел я к заключению и вспомнил к случаю нечто из классической лирики. — Партия — рука миллионнолапая, сжатая в один дробящий кулак.

— Поражаешь, Велосипедов, — вдруг тихо-тихо прошептала Фенька и как будто задумалась, а потом даже как-то вроде бы вздрогнула, будто вообразила воочию этот дробящий кулак, вдруг она вся как-то обвисла, словно провисла в ней игровая пружина, и прошептала: — Уходишь, зло-Дей? Не уходи, пожалуйста. — Она ткнула пальцем в свою звукосистему и тихо запела под визг джазовой скрипки:

Много раз не без гордости перечитал Велосипедов свое сочинение, затем отправился на третий этаж своего кооператива к профессионалке Тихомировой, подарил ей вафельный торт и попросил перепечатать покрасивее. Профессионалка за каких-нибудь пять минут, не вникая, кажется, и в смысл, отщелкала пять великолепных экземпляров на отличной финской бумаге. Велосипедов даже немного приуныл от этой скорости, сам-то полдня убил на составление документа. Тихомирова же, прикуривая папиросу от папиросы и выпуская дым не только из ноздрей, но уже как бы и из ушей, спросила, не хочет ли Игорек прочесть «архилюбопытнейший» роман анонимного автора «Красный Ворон» о волнениях в среде комсомольского актива. Профессионалка известна была в кооперативе как перепечатница диссидентской литературы.