Правда, настоящей скотиной она пока так и не сделалась, но вот человеком быть уже не старалась. Слишком опасное это занятие – оставаться человеком на планете Скарабей I. Здесь патологически ненавидят ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. Но главное, что Аста не боялась. В частности, ее не страшило уже, что кто-нибудь предъявит ей сексуальный счет с требованием оплатить. Все круги секс-ада она уже за пять циклов прошла. Теперь уже никому не требовалась особь условно женского пола, что напоминала половую тряпку и в переносном и в прямом смыслах. Наверное, она теперь могла возбудить только даггера, да и то в качестве пищи.

А вот новенькая, сексапилочка эта…

И сразу же, вторгаясь в ее тяжело ворочавшиеся мысли, по ушам резанул вопль. Надсадный. Жуткий. По полу катался, конвульсивно дергаясь, один из прихлебателей бригадира барака. Штаны его были спущены, а ладони прижаты к паху. Сквозь пальцы просачивались, брызгали пульсирующие фонтанчики крови. По бараку метался его низкий звериный рев… Аста ошеломленно разглядела в просветы меж спин рабов, сбежавшихся к источнику рева, как с пола возле раненого прихвостня поднялась бритоголовая женщина. Новенькая! Та самая! Она что-то смачно выплюнула, и ЭТО шмякнулось на пол. Рабы дружно ахнули: на корке грязи, покрывавшей пол, валялся мужской член, еще несколько мгновений тому назад бывший гордостью и главным смыслом жизни своего обладателя.

Женщина вытерла грязным рукавом робы окровавленный рот и спросила низким, вибрирующим, охрипшим голосом:

– Ну, ур-роды, кому еще захотелось кончить кар-рьеру самца? Или пр-росто захотелось? Кто следующий на ампутацию?..

Толпа отшатнулась. Потом попятилась. Новенькая захохотала, взмахнула ногой и отфутболила орудие неудавшегося изнасилования. Оно отлетело к стене, спугнув парочку крыс. Но уже через секунду одна из них вернулась и, воровато ухватив откушенный кусок плоти, шустро уволокла его в нору…

– Дайм, придурок, спасай свой микрофон! – дико заржав, выкрикнул из бригадирского угла Хоббс, крепко сбитый, коренастый тип свирепой наружности, цепко наблюдавший за всем происходящим. – Может, еще приклеишь, чтоб за мужика проканать! Будешь качество клея рекламировать.

Аста отметила: что самое интересное, огромный косматый мужчина из своей ячейки так и не выполз; лежал, наблюдал и явно не собирался спешить на помощь своей подружке.

Членовредительница обернулась на голос и, скрестив взгляды с бригадиром, прочитала в крохотных глазках маниакальный восторг. Она оценивающе осмотрела его с ног до головы и неожиданно подмигнула. Хохотнув при этом очень даже издевательски. Хоббс поперхнулся и смолк на полузвуке. Угрожающе приподнялся…

Но в этот миг большой мужчина неуловимо стремительно выскользнул из ячейки. Выпрямился в проходе во весь свой РОСТ и высказался донельзя лаконично:

– Тебе захотелось кончить карьеру бригадира?

Хоббс просто не мог спустить такую наглость. Положение обязывало. Но Хоббс не был дураком. Он понял, что его карьера бригадира действительно КОНЧИТСЯ, если он не спустит ЭТОМУ. Даже если прямо сейчас спустит на этого новичка всех своих «шестерок».

Что-то такое ОЧЕНЬ многообещающее присутствовало в голосе гиганта.

Хоббс понимал, что авторитет под угрозой, но разобраться с этим козлом можно и попозже… и он сказал:

– Забирай свою девку и не отсвечивай, понял, да?

Тишина воцарилась в бараке. Все замерли не дыша. В эту минуту решалось: сменится власть или нет?..

– Я понятливый. Того же и тебе желаю, понял, да? – Новичок не захотел брать власть. Но удивительное дело: он спасовал, однако почему-то никто не сомневался, что этот громила СМОГ бы. Если бы захотел. Не сомневался в этом и Хоббс. Он тоже был понятливым. И он понял, что этого козла надо мочить. Но не здесь и не сейчас. Чтобы пошатнувшийся авторитет не рухнул.

Инцидент был исчерпан. Временно.

Все расползлись по своим нишам. Оскопленным Даймом занялись другие прихлебатели Хоббса, и тот вскоре затих.

Позднее Аста заметила, как приглянувшийся ей гигант о чем-то оживленно беседовал со своей девкой. Седая девушка напрягала слух изо всех сил, но почти ничего не расслышала. Только несколько фраз. И смысл их был совершенно непонятен Асте…

Он сказал, что поездки по дорогам, которые ведут по замкнутому кругу, ни к чему хорошему и не могли привести. Она возразила, что дорога-то вела как раз туда, куда надо, вот только удаче надоело им сопутствовать и соответствовать видам за окнами; но вообще-то, мол, удача изменила им не в рокевете сквозьземки, а уже в космосе, когда попутку заграбастал фрегат пиратов-работорговцев. Да уж, и на меня бывает проруха, сокрушенно согласился симпатичный гигант, после чего надолго замолчал. Он лежал на спине и смотрел в дощатый некрашеный «потолок» – нижнюю сторону выше расположенного ящика-ячейки. Древесина под ним, древесина над ним. Гробы, в которых лежат живые трупы… Но ЭТОТ трупом не выглядел. Губы его беззвучно шевелились, и хотя лицо не выражало ничего, казалось, что сложнейшая гамма чувств просачивается сквозь кожу. Широкая ссадина, след удара бичом, уже не багровела на правой щеке. Она была бледная, почти затянувшаяся, словно ударили его не сегодня, а неделю назад…

Аста больше не могла сдерживаться. Она выскользнула из своего ящика и, ступая как сомнамбула, начала приближаться. Ее неудержимо тянуло к нему, тащило, как металлическую пуговицу сильным магнитом.

– Соллар… – вдруг позвала его лысая девка, сидевшая рядом у изголовья.

Никакой реакции. Значит, Соллар, подумала Аста. Красивое какое имя…

– Сол, перестань… Возьми себя в руки.

Молчание. Шевелящиеся губы. Аста застыла. Только бы эта лысая делась куда-нибудь, с ненавистью подумала. Только бы…

И в эту секунду беззвучное шевеление наполнилось звуком:

Он говорил все громче и громче, а его голос бился, как птица, посаженная в клетку. Казалось, он стремился выскочить вон, прочь, прочь из тела, пока приоткрыты губы.

Голос летал под потолком барака, ища выход. И вслед за голосом заметались по бараку ЕГО глаза. Аста, завороженная этим голосом и странными, но такими знакомыми словами, не могла сдвинуться с места. В бараке стихли обычные шумы, все рабы настороженно прислушивались.

– Так говорила Ольга Швец! – уже выскочив из гроба, остервенело кричал Сол. – Слышите, вы?! Не остается ничего другого! Ждать, когда вернется вновь его звезда!..

Смотреть на него было страшно. Лицо Сола сотрясала нервная дрожь. На лбу появилась испарина, словно бы его вдруг окатило волной горячего воздуха. Он вздрагивал, бросая затравленные взгляды на окна, которые незаметно, вобрав в себя разлившуюся за ними темень, стали непрозрачными. Окна чернели непроглядной тьмой, замуровавшей рабов. Окна были продолжением стен, еще более непроницаемым, чем стены. Барак превратился в мрачную ловушку, и это было началом страшного конца. Гибели от удушья… Смерть, смерть, смерть!!!

Аста неотрывно глядела на Сола, и ей казалось, что его чувства напрямую передаются ей. Асте стало по-настоящему жутко – как никогда за пять лагерных циклов. Она реально почувствовала удушье! Незримые лапы вцепились в шею и сдавили, сдавили безжалостно, лишая воздуха, лишая жизни… Смерть!!! Исполин натужно захрипел, рванул ворот. Ткань робы затрещала, поддалась. Он схватился двумя руками за горло, словно пытаясь освободиться от затягивающейся петли невидимой удавки.