Утро началось, с того, что в замке повернулся ключ, и к нам в номер ввалилось с чемоданами дружно-орущее итальянское семейство, я в это время пыталась себя без травм разогнуть из буквы «зю» на коврике, доделывая комплекс по йоге. Василина, в откровенно-соблазнительном пенюарчике, сидела на стуле, уложив картинно длинные ноги на кровать, мурлыкала заунывную песенку и красила ногти. Семейство сначала замерло с открытыми ртами, глядя на нашу идиллию – две полуобнаженные девицы заняты тем, что соблазняют отца и мужа семейства. Особенно возмутил разрез до талии Васькиного пеньюара, который давал возможность лицезреть все красоту ног. Мать семейства тут же одной рукой вернула на место челюсть главному лицезрителю, второй закрыла глаза пацану лет шести, и начала почему-то кричать на нас, потрясая ключами, тыча пальцем в нас, на кровать, на дверь, опять в нас. Ор поднялся неимоверный, не до медитаций, мне пришлось срочно заканчивать оздоровление.

            Васька это безобразие долго терпеть не стала, неторопливо поднялась, обула шлепки на каблучках, купленные специально для Доменика, царственным жестом повела плечами, отчего пенюарчик лег красивыми складками на груди, и неторопливо направилась в сторону орущей матроны. Та, базарной торговкой, продолжала склонять нас и наше семейство, уходя все дальше в поколения. Когда Васькин бюст в красном шелке, отделанным дорогущим шитьем оказался перед ее возмущенным носом, она неожиданно примолкла, сделала шаг в сторону, затолкала за свою могучую спину мужа и сына, и подняла голову, чтобы заглянуть на Василину. Подруга расплылась многообещающей улыбкой голодной крокодилицы. Видно было, что матрона немного струхнула, и уже открыла было рот, чтобы продолжить свое выступление, но покусительница на семейное спокойствие опередила ее.