Ляндо Марк

Я, Марк Ляндо, рождён под созвездием Рыб – февраля 24-го дня нового стиля, года 1931-го в Третьем Риме, то бишь Москве в Малокисельном переулке, что в окрестностях Рождественского бульвара и, соответственно, монастыря во Имя Рождества Пресвятой Богородицы.

Предки – иудеи из купцов, ремесленников, раввинов. Солнечные, почвенные, корабельные фамилии: Сонц, Шиффенбауэр, Ляндо (Ландау, Ланда, Ланде и так далее). Пути странствия их: Иудея – Северная Африка – Испания – Нидерланды – Германия – Польша – Россия. Мой дед, Генрих Маркович Шиффенбауэр, с бабушкой Цецилией Ефимовной (урождённой Солнц) и дочерьми в Москве с 1916 года – беженцы Первой Мировой.

Детство – большая коммуналка, оставшаяся от еврейского купца квартира с мебелью (мой дед служил у него бухгалтером, купец убыл за границу). У нас несколько комнат. Воспоминания детства: за стеклами тёмнодубовых шкафов – золотые корешки Брокгауза и Эфрона, словари. Книги на иностранных языках. Дед мой владел языками и работал письмоводителем в Наркоминделе (ныне МИД РФ). А после изгнания оттуда Литвинова и чистки в Наркоминделе сослан был с бабушкой в Казахстан.

...Помню, как мать читает мне сказки Пушкина, братьев Гримм, Гауфа и русские народные. Родители в пять лет отдают меня в «немецкую группу». Старушка немка, живущая в доме-модерн на Сретенском бульваре («Доме России») прогуливает на бульваре, обучает немецкому и даже берёт на пансион детей из интеллигентных семей. ...Стихи Гейне на немецком.

Нянька – полька Бронислава – приводит в действовавший ещё в ту пору большой костёл на Мархлевского. Помнятся цветные стёкла, музыка. Икона Матки Боски. Нянька велит молиться ей.

Потом – школа у домов ГПУ, на Большом Кисельном. Летом – дача в подмосковном Томилино. Впечатления природы. Первые влюблённости. После ареста деда, говорилось что «За переписку с друзьями, выехавшими в Палестину», в семействе – новый страх...

Начало войны с Германией. Наших соседей по площадке высылают на Восток. Эвакуация наша в Казань на товарном поезде. Марийки в ярких сарафанах собирают ягоды недалеко от медленно ползущего поезда. Комнатка в Казани, где мы ютимся с матерью, Юдифь Генриховной, отцом, Александром Матвеевичем, и с двумя моими братьями Володей и Женей. Недоедания. Болезни. Пожар, который еле погасили...

Помнится школа на обрыве реки Казанки, где стрелялся когда-то Максим Горький. Казанский белокаменный Кремль. После окончания школы учусь на минералога на геологическом факультете Казанского университета. Нередко упоминаются имена Лобачевского и Ульянова-Ленина. Геологический музей: голубые топазы, бериллы, турмалины. Потрясает слоистая древность планеты. Мощь её сил... Бурные влюблённости, в основном, в филологинь... Волга. Её вольные берега. Лыжные походы и летнее житьё на пляжах в палатках. Заросли вишни на речных обрывах. Вокруг татары, чуваши, марийцы, русские с окающим выговором. Дыхание Азии...

После окончания университета – возвращение в Москву. Житьё в Подмосковном Томилино с первой женой – композитором Софьей Губайдулиной, имя её широко известно сейчас на двух континентах; после развода с ней – долгое время один. Начало общения с московским «андеграундом» той поры. Бывают Леонид Губанов, Владимир Алейников, Владимир Батшев – поэты группы «Смог», а также Николай Боков, будущий парижский отшельник, и Борис Петров – авторы изданного на Западе романа «Голова Ленина». А также «подземные» художники, включая Анатолия Зверева и других. Домик наш иногда называли «ковчегом»…

В течение десяти лет работал летом в геологических экспедициях: Казахстан, Алтай, Дальний Восток... Самолёты, поезда, корабли, конные, пешие маршруты... Крестообразно, от Севера на Юг и от Запада на Восток, пересекал я пространства Великой, ныне странно распавшейся Империи.

Стихи и иная словесность – с конца 50-х годов. Московские литобъединения той поры. Посещение кружка Эдмунда Йодковского, литобъединения «Магистраль» и других. Я с Николаем Боковым, Борисом Петровым с неуловимой как дым группой СМОГ – Леонид Губанов, Владимир Батшев, Юрий Кублановский, Владимир Алейников... Вёсны, осени, вёсны, вёсны... Стихи, стихи влюблённости... Экстазы свободы, словно от вина или ригведной сомы! Мой «Виногимн»... Предчувствие быстролётности всего. Взрывы восторга и тоски.  

Оттепель... Мокрая огнистая оттепель. В стихах – вихри метафор, без начал и концов... Косноязычная пифийность. Напряжённость рефрем и зеркалитмов, жаждущих прорвать, заклясть неумолимый поворот времени – Улуса, Времени – Колеса!

Выступления на площади Маяковского в начале шестидесятых с нежелательными последствиями от властей: приводы в милицию, изгнания с работ. Чтение стихов в «Каминной» Дома литераторов и на Блоковских праздниках в Шахматово «У Камня».

О, наши руки, воздетые с площадей в закатные небеса! Имена Буковского, Бокштейна, Гершуни и других. Где они? Как разметало их!.. Ах, время поворачивается снова, круглое, как падающая голова Хрущёва!.. Улус захлопывается колпаком, опоясываясь железной стеной на долгие 20 лет – ума холодных наблюдений и сердца горестных замет...

После Хрущёвской «Оттепели» ухожу из геологии. Работа туроргом в школе на Ленинских горах, потом в Московском экскурсбюро. Литературные экскурсии по Москве и Подмосковью: Пушкин, Достоевский, Блок, Брюсов. Одной удивительной зимой – встреча с рыжеволосой девушкой с бирюзовыми глазами, изменившая мою жизнь. Отныне мы вдвоём в нашем Томилинском «ковчеге», а несколько позже – и втроём с сыном Даниилом.

Об этом – много в моих стихах.

Публиковался в те годы редко и не по своей воле. Во время Перестройки и позже – чаще...