— Ну все говорят. Видно же, что он тебе доверяет.

— Да с чего бы? Я просто его водитель.

— Водителям всегда доверяют. Ну, понимаешь, вы проводите много времени вместе, общаетесь на разные темы.

— Наташ, вот правда не общаемся. Он обычно дремлет в машине. Или жуёт свою жвачку.

— Ну хорошо, хорошо, — она кладёт руку мне на колено и придвигается ближе, — но ты всё равно можешь кое-что ему сказать, и он тебя не пошлёт. А нас может и послать.

А, понятно! Они боятся его разозлить и выбрали меня! Я прихлёбываю коктейль, катаю во рту нежную горечь и жду.

— Ситуация очень серьёзная, — продолжает нетрезвая Наташа. — Без Одоевского нам не выгрести. Тонем как Титаник после встречи с айсбергом! А он же женат на Насте Одоевской, пусть попросит её… Ну или сразу Сергея Петровича… Короче, пусть попросит о помощи! В следующем месяце нам нечем будет платить зарплату. Счета пустые.

— Ты имеешь доступ ко всем счетам?

— Да. Вернее, нет, валютные счета ведёт Роман Анатольевич, но там тоже ничего нет.

— А новый контракт на постройку СПА-центра? — напоминаю я.

Она качает головой:

— Это мелочь. Не покроет наши расходы.

Ну да, особенно если учесть, что сто тысяч уже перечислено наглой водительше.

— Ну ладно, а какая помощь нужна от Одоевского? Деньги?

— Нет. Заказы от администрации. После смерти Юрия Николаевича заказы прекратились, мы год продержались на старых запасах, но теперь — полный пипец. Или Одоевский нас спасёт, или мы пойдём ко дну со всеми нашими проектами, включая небоскрёб Влада Юрьича.

Мне становится жалко «линейку». Не хочу, чтобы «Дроздов-центр» утонул как Титаник. Но и в помощь Одоевского не верю. Да, он считает зятя супер-талантливым архитектором и мега-мозгом, но после развода дочки вряд ли будет помогать Владу.

— Хорошо, я передам Владу просьбу бухгалтерии, — говорю я Наташе, — а дальше как он сам решит.

— Просто он слишком гордый, наш Влад Юрьич. Мы все его очень любим, но он плохо разбирается в финансах. Считает, что если он гений, то обязательно станет богатым. А в реальной жизни всё не так! Богатыми становятся не гении, а те, у кого блат есть!

— Да, я это уже слышала.

— Спасибо, что не отказала, — благодарит меня Наташа. — Может, что-то и получится из этой затеи.

— Может быть.

На самом деле — не может. Настя просто продаст «Питерстрой», да и всё. Чисто назло Владу.

Начинает играть медленная музыка, и Наташа подрывается:

— О, какая шикарная песня, я её с детства люблю! Пойду приглашу на танец шефа!

Я ожидаю, что она пригласит Влада, но она поднимает со стула Романа Анатольевича, своего непосредственного начальника. Он галантно ведёт её в центр веранды, и они начинают танцевать под музыку его молодости.

Я тоже встаю. Теряю равновесие, но быстро выпрямляюсь. Коварный итальянский граф Негрони подмигивает с небес, а копия румынского прячет насмешливую улыбку в своём бокале. Я подхожу к Владу и протягиваю руку, приглашая танцевать. Он не против, да и как он может быть против? Я же его госпожа. Он не собирается со мной спать, но про танцы разговора не было.

Я увожу его на тёмную часть веранды, чтобы другие нас не видели. Мне нужна интимная обстановка. Влад не протестует.

У нас слишком большая разница в росте, мне неудобно класть руки ему на плечи, а ему неудобно держать меня за талию. Недолго думая, я обхватываю его за пояс, а он обнимает меня за спину. Берёт в кольцо таким уютным и привычным жестом, словно мы сто раз танцевали вдвоём. Склоняется к моей шее и втягивает носом воздух:

— Кажется, я вспомнил, где слышал раньше твои духи.

Ох! Я обмираю. Он мог их слышать только в баре, когда я следила за ним, ещё не зная, что нам придётся переспать.

— Это обычный масс-маркет, — вру я. — Я часто встречаю свои духи на других девушках.

— Возможно. Но я услышал этот запах в баре Стаса незадолго до того, как ты пришла устраиваться на работу. И я сразу подумал, что у тебя знакомые духи, только не мог вспомнить, где их слышал. Такие сладкие, такие… тёплые.

— Да какая разница? — произношу я в его грудь.

Легонько касаюсь носом футболки. Ничем не пахнет. Он недавно принимал душ и надел чистые вещи. Меня немного пошатывает и покруживает, но как же приятно качаться под музыку в кольце его рук.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что судьба подает мне знаки.

Мы впервые разговариваем, как нормальные люди, а не придурки. Наверное, надо сказать спасибо графу Негрони, но мне хочется думать, что я наконец-то завоевала сердце Влада Дроздова. Потом я вспоминаю, что он женат, и мне становится тошно. Он женат, а я его соблазнила.

Соблазняю прямо сейчас, чтобы получить деньги.

— С тобой такое бывает? — спрашивает он на ухо.

— Что? Знаки?

— Да.

Я пытаюсь что-то вспомнить, но вспоминаю первый момент, когда увидела его живьём, а не на картинке.

— Бывает. За несколько дней перед тем, как познакомиться с тобой, я встретила в столовой парня. У него были странные глаза. Как у тебя.

А ещё он погладил по заднице Васю, но теперь я думаю, что это произошло случайно. Ну вот! Прошло совсем немного времени, а я уже его оправдываю. Потому что влюбилась, как школьница. Ду-ра.

Влад берёт мою голову в обе ладони и поднимает к себе. Широко раскрывает глаза, чтобы я могла рассмотреть цвет:

— Ты считаешь их странными, да?

— Не могу понять, какого они цвета, — признаюсь я. — Серо-коричневые?

Он довольно улыбается и выдаёт:

— В немецком цветовом стандарте это серая умбра, номер 7022. Отличный цвет для кафеля в ванную или фасадов кухни.

— Ты издеваешься?!

— Нет, что ты! Просто я ещё лет в тринадцать это заметил, когда рассматривал цветовую таблицу. Мне понравилась идея, что каждому цвету можно присвоить номер. Так ведь проще, чем описывать словами, — «тёмно-серый с отчётливым коричневым подтоном, переходящим в оливковый». Я подбирал точные определения для всего, что видел вокруг, — для цветов, деревьев, асфальта, земли, зданий.

— И для своих глаз?

— Угу. Ян, я никому не рассказывал об этом. Только тебе. Ты ведь не считаешь меня чокнутым?

— Нет, конечно. Я считаю тебя… гениальным.

А также неординарным, ангельски красивым и до обморока сексуальным. Но об этом я не говорю. Наверное, он и так знает. Он всё ещё смотрит на меня, явно обрадованный тем, что я назвала его гениальным, и я поддаюсь импульсу — встаю на цыпочки и приникаю к его губам. Он отшатывается в последний момент. Поцелуя не получается, мы соприкоснулись губами лишь на миллисекунду.

— Нет, — говорит он. — Не надо меня целовать.

Сволочь.

Я размахиваюсь и засаживаю ему такую пощёчину, что у меня от боли немеет рука.

У него краснеет не только левая скула, на которую пришёлся удар, но и правая. Мне хочется разбежаться и удариться головой об стену, настолько я ненавижу себя за эту несправедливую пощёчину. Но Влад меня не ненавидит. Глаза цвета серой умбры туманятся желанием, он облизывает губы, плывёт-плывёт-плывёт.

Как принять такой выверт человеческой психики? Я ничего не понимаю в мазохизме. Я бы на его месте двинула мне в ответ, если бы не уволила в первый рабочий день. А он терпит. Получает какие-то крохи своего загадочного извращённого удовольствия. Делится со мной секретами.

Обнять бы его, попросить прощения, зацеловать, занежить, сделать нормальным, обычным, счастливым. Подарить ощущение, что его любят и уважают. Что больше никогда не будут бить. Что ему не нужно унижаться, чтобы заслужить любовь. А вместо этого я его ударила.

Как же мне хреново!

Я оставляю Влада на веранде, а сама иду куда глаза глядят, мимо стола, где сотрудники «Питерстроя» смеются и орут громче радио. Только Роман Анатольевич обращает на меня внимание:

— Ты куда? А где Влад?

Я оборачиваюсь: Влада уже нет. Видимо, ушёл в дом. На первом этаже неярким светом вспыхивает окно с жёлтыми занавесками. Я знаю, что в это же самое мгновение на камере срабатывает датчик движения и начинается запись. Чуть позже я увижу всё, что он сейчас делает, оставшись в своей комнате в одиночестве.