Сассекс облизнул губы.

—   А что же будет с вашими детками, мой дорогой колониал?

Брюс снова почувствовал крокодильи зубы, впившиеся в его ногу, и поэтому сказал первое, что пришло в голову:

—   Саунд что-то замышляет. Что-то такое, что держит в се­крете от всех.

Глаза тайного советника прищурились, и в уголках рта поя­вилась тревожная улыбка.

—   Восхитительный блеф, но я прочел все дела в министер­стве — все, что только можно было там узнать. Желаю прият­ной прогулки по дворцу, приятель. — Вложив в эту прощаль­ную фразу все свое презрение, он повернулся, чтобы уйти.

—А известно вам что-либо о Запретной Зоне? — спросил Брюс; голос его прозвучал достаточно громко, чтобы эхо под­хватило его. — В архиве?

Сассекс тут же вернулся к нему.

—   Продолжайте.

—   Я точно не знаю, что там находится, — пробормотал Брюс, чувствуя, как от угрызений совести странно сжимается желудок. — Я поспрашивал вокруг, стараясь быть как можно более осмотрительным, но толком никто ничего не знает. — Голос его упал до шепота. — Я видел, как он заходил туда. Он скрылся за дверью, а уже в следующий момент вышел от­туда. На плечах его лежал свежий снег.

—   Какой-то частный проект? Замечательно! — Сассекс за­драл голову и посмотрел на фрески над ними. — Вы знаете историю своей страны, Кэмпбелл?

Резкая смена темы смешала все мысли в голове Брюса. Он пожал плечами.

—   Никогда особо не интересовался такими вещами.

Сассекс показал рукой вверх.

—Две тысячи лет тому назад цари Ассирии держали мир в своем кулаке. Они были хозяевами мира, но также допустили фатальную ошибку. Они стали самодовольными. Их империя перестала двигаться вперед — и наступил застой. — Он рас­правил плечи. — И я не желаю, чтобы наша империя пошла по тому же пути.

Брюс сохранил равнодушное выражение лица. Что бы ни го­ворил сейчас Сассекс, он в данный момент находился где-то очень далеко. Поэтому лучше просто слушать.

—   Нет, наше время не закончится с кончиной Виктории. Мы вынесем это, при условии, что ничто не будет уводить нас от цели.

Тайный советник снова переключил свое внимание на Брюса.

—   Проберитесь в эту Запретную Зону и выясните, что Са­унд прячет там. Когда я буду знать это, то смогу решить, как луч­ше действовать дальше.

«И каким же, черт побери, образом, вы полагаете, я могу это осуществить?» Брюс уже открыл рот, чтобы высказать свой протест, но сжал зубы и сдержался. Сассекс отдал свой приказ.

—   Будет исполнено, — пробормотал Брюс. — Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Конечно, постараетесь, — согласился Сассекс, — но на всякий случай, почему бы вам не купить какой-нибудь сувенир в магазине подарков — чтобы, если придется, увезти с собой в Австралию? Просто на всякий случай. — Затем он резко повернулся и широкими шагами двинулся прочь, оставив Брю­са стоять на месте.

Брюс попал в ситуацию, которая и требовалась Сассексу. Если начать отступать сейчас, это выдаст Саунду его причаст­ность, и тогда быстро закончится его нынешняя жизнь — на­много более замечательная, чем та, что ждала его на родине в Австралии.

Все теперь зависело от того, сумеет ли он узнать, что имен­но находится за этой большой железой дверью. И Брюсу оставалось только надеяться, что этого окажется достаточно, что­бы свалить Саунда и министерство.

Когда агент развернулся и пошел к выходу из Хрустального дворца, он чувствовал себя одиноким, как Иуда — причем у него даже не было тридцати серебреников в утешение. Он не слишком хорошо знал текст Библии, но все же ему было прекрасно известно, чем закончилась та история.

Когда стоишь на кладбище перед могилой друга, лучше всего, чтобы в это время шел дождь. Однако Лондон по отношению к ней обычно делал все наоборот: вот и сейчас на небе не было ни облачка, а вокруг стояла такая жара, которую можно было встретить только в тропиках. Что и говорить, не самая лучшая погода для того, чтобы одеваться в скорбный черный наряд.

Дети, стоявшие вокруг нее, очень старались привести себя в порядок по случаю этого визита, хотя их чистая одежда явно была с чужого плеча и не сочеталась по цвету. Вероятно, она была краденая. Несмотря на их, не вполне подходящее обла­чение и методы, которыми оно было получено, это был весь­ма значимый жест. Вокруг нее собралась вся Министерская Семерка в полном составе, и они очень гордились тем, что их пригласили сопровождать ее на кладбище.

Элиза поправила черную вуаль на перебинтованной голо­ве и задумчиво посмотрела на свежую могилу.

—   Они похоронили его так быстро.

—   В Бедламе всегда так, — отозвался Кристофер, засовы­вая руки в карманы. — По крайней мере, здесь хотя бы док­тор расщедрился на приличную могилу, и его не бросили в об­щую яму со всеми остальными.

Такое грубое замечание заставило Элизу вздрогнуть, хотя она знала, что это была чистая правда. Она вытерла подсту­пившие слезы и с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться.

Маленькая ладонь Серены протиснулась к ней в руку.

—   Он приносил нам леденцы на палочке, мне будет их не хва­тать. — Восьмилетняя девочка, которая сегодня кое-как рас­чесала волосы, начала всхлипывать. Слезы оставляли на ее ще­ках темные следы, которые свидетельствовали о том, что она, вероятно, плохо смыла свой грим. Элиза притянула ее к себе и дала расстроенному ребенку поплакать. Она гладила Серену по голове и смотрела на красивое гранитное надгробие.

Гаррисон Торн

Погиб, служа своей Родине

Все любили его, это большая утрата

«Интересно, что они напишут у меня на могиле», — подумала она, и от этой мысли по спине пробежал холодок. В ее вообра­жении она всегда видела себя похороненной дома. Насколько она любила свою работу, настолько же она тосковала по Новой Зеландии. Аотеароа[30].Она скучала по ее холмам, по Тихому океану, по обширным зеленым лесам и по ее людям.

—   Он был славный малый, мисс Элиза, — вывел ее из за­думчивости голос Колина, который пристроился с другой сто­роны от нее. Впервые она была уверена, что делает он это не для того, чтобы стащить что-то из дамской сумочки.

Этим детям приходилось тяжело, но избалованным отпры­скам из богатых семей было этого не понять. Министерская Семерка привыкла к смерти, которая окружала их со всех сто­рон в самых жутких и бесцеремонных проявлениях. А вот к внешнему выражению горя они явно не привыкли, и когда Элиза начала плакать, наружу прорвались скрытые внутри соб­ственные эмоции детей. Семерка тяжело переживала смерть Гарри еще и потому, что он всегда считал их частью команды.

Дыхание Элизы перехватило, и к горлу подкатился тяже­лый ком, когда молчаливые близнецы, Джонатан и Джереми, положили на могилу две розы. Дети потеряли своего друга, и это чувство было трудно удержать внутри.

—Да, — наконец прошептала Элиза, — Гарри был хоро­шим человеком.

После выхода из больницы она жила в Париже. Перед гла­зами вставали болезненные воспоминания — смеющееся ли­цо Гарри во время поездки на прогулочном кораблике по Се­не. Могло ли все пойти иначе, если бы она не отвернулась, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее? Может быть, он не бросился бы в погоню за теми пропавшими женщинами, если бы вместо этого у него была она? Могла ли она остаться в ту ночь с ним, в конце концов? Возможно, тогда он не лежал бы сейчас в холодной могиле.

Она с трудом сглотнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

—   Я надеюсь, что вы запомните то, что я вам сейчас скажу: если вам когда-нибудь представится шанс быть счастливыми, обязательно воспользуйтесь им. Без всяких колебаний и со­мнений.