Наемница стояла на ногах, фигура ее была подсвечена сза­ди огнями рампы, когда неожиданно — под крики зрителей, к которым теперь присоединились и исполнители на сцене, — юбки ее упали вниз. Нижнее белье итальянки вряд ли можно было назвать вполне пристойным, поскольку сделано оно бы­ло из кожи и замши. Элиза сразу же заметила очертания че­тырех небольших пистолетов, по два на каждом бедре. С боль­шой долей вероятности можно было предположить, что где-то здесь спрятаны еще и ножи.

Элиза бросилась к ней, но София, обретя новую свободу движений и развернувшись вокруг своей оси, нанесла расчет­ливый удар ногой, силу которого Элиза почувствовала даже через бронированный корсет. Она упала на пол, и рядом с ней оказался нож. Но пальцы ее даже не успели прикоснуться к нему, потому что новый удар ноги отбросил его далеко на другой конец сцены.

Раздавшийся крик ярости заставил Элизу быстро поднять го­лову и немедленно откатиться в сторону, уклонившись от обру­шившегося на нее удара копьем, которое София, по-видимому, отобрала у кого-то из актеров. В перекатывании, возможно, и не было особой необходимости, но нечто подобное Элизе все-таки нужно было предпринять. Впрочем, таким образом она узнала, что бутафорское оружие, хотя и опасное, явно не было рассчитано на то, чтобы бить им по твердой поверхности, на­пример, по сцене.

Услышав, как копье ударилось в пол и после этого раско­лолось, Элиза опять откатилась назад и нанесла удар ногой, вновь отправив Софию в Бирнамский лес. Поправив свои юб­ки и вскочив на ноги, Элиза избавила какого-то попавшегося под руку шотландца от его меча. Он в большей степени напо­минал дубинку, чем настоящий меч, но пока и такой сойдет.

Тут она услышала, что исполнитель арии Макдаффа стал запинаться. Оркестр, не теряя ритма, продолжал играть, а ак­тер двинулся к центру сцены — меч его подняла София. Ее довольная улыбка говорила, что этот меч был тяжелым и твер­дым — настоящее оружие, используемое для сценических схваток. Движения ее были театральными, зато само ору­жие — более чем подлинным, предназначенным для усиления правдоподобности драмы на сцене и на беду Элизе.

«Ну почему это обязательно должен быть “Макбет”? По­чему не “Фигаро”, “Севильский цирюльник” или, скажем, “1001 ночь”, в общем, что-нибудь с подушками?» — подумала Элиза, когда на ее голову обрушился удар меча. Она отрази­ла его, но ее дешевая бутафорская подделка при ударе рассы­палась. Впрочем, из-за мощного замаха и несбалансирован­ности меча с широким лезвием София сразу же потеряла равновесие.

—   В следующий раз, приятель, — бросила Элиза актеру, у которого отобрала оружие, — возьми что-нибудь потяже­лее, как у того урода, третьего слева!

Мужской хор рассыпался, расступившись, словно воды Крас­ного моря, перед Софией, которая, сердито зарычав, подняла меч над плечом и ринулась вперед. Пригибаясь и уклоняясь, Элиза изо всех сил уворачивалась от ударов клинка. Каким образом этой женщине так чертовски повезло вписаться в роль в этой опере? Это оружие могло пронзить защитный корсет или просто снести ей голову, и тогда в финале на сце­не недостатка в крови не будет.

Многие из труппы бросились за кулисы позади Софии, но другие мужественно оставались на местах, продолжая петь и бросая тревожные взгляды на сражавшихся между ними двух женщин. Элиза обязательно по достоинству оценила бы та­кую преданность своему делу, если бы не была так озабочена тем, чтобы остаться в ходе этой схватки в живых.

—   Черт побери! — вдруг воскликнула Элиза, перекрики­вая крутое крешендо оркестра.

К бедрам ее по-прежнему были пристегнуты пистолеты, стоит только поднять ткань. Протянуть руку, выхватить и при­целиться. Выстрелом она, по крайней мере, выбьет из сопер­ницы дух. Конечно, тут предпочтительнее выстрел в голову. Для этого ей нужно было только выбрать момент, когда Со­фия перестанет атаковать.

София сделала новый выпад, промахнулась и снова броси­лась вперед.

И в этот момент завопила леди Макбет. Причем прямо Эли­зе в ухо.

В профессионализме этой певице было не отказать. «Хоро­шие легкие», — подумала Элиза, когда сила звука буквально отбросила ее к краю сцены. Потеряв ориентацию от крика примадонны, громкой музыки и общей неразберихи, Элиза за­цепилась ногой за оборку своей юбки, и ее и без того не слиш­ком изящные перемещения закончились неуклюжим падени­ем. Позади нее три лампы рампы разлетелись вдребезги под ударом острого меча Софии.

И следующий удар этого меча должен был прийтись на шею Элизы, но тут кто-то остановил его. Элиза издала вздох облег­чения, заметив неожиданно появившийся меч Макбета.

Она всегда обожала этих шотландцев.

София уже приготовилась снести голову этому актеру, но тут уже Элиза отбросила ее назад ударом локтя в нос.

—   Спасибо, приятель, — сказала Элиза, хватая меч глав­ного действующего лица. — Если доживу до конца этого спек­такля, с меня пиво!

Меч в ее руке показался ей несерьезно легким, да и сбалан­сирован он был не так, как ей того хотелось бы; но он, по крайней мере, был сделан из металла. Обе женщины пристально смотрели друг на друга поверх клинков своего оружия; выте­кающий из разбитых фонарей газ разъедал глаза и ноздри. Во­круг них самые азартные из актеров продолжали петь, хотя, видимо, и не на своих местах. Элиза и ее соперница расчисти­ли на сцене большой круг, перенеся шоу ближе к зрителю.

София подняла глаза на публику, словно только теперь со­образив, где она находится. Уголки ее губ выгнулись.

—   Не люблю заниматься делом на людях, — крикнула она сквозь музыку, которая никак не желала умолкать. — И, чест­но говоря, дорогая, все прошло бы намного легче, будь мы в бриджах. Что если нам еще раз встретиться, одевшись бо­лее подходящим образом?

Элиза хотела уже бросить в ответ какую-нибудь остроум­ную реплику, тем временем пытаясь левой рукой добраться до своего пистолета, но тут вторая женщина просто отвернулась, словно они уже обо всем договорились. Одно биение сердца, какая-то секунда ушла на то, чтобы понять, что противник за­думал на самом деле: в руке у Софии теперь появился зажжен­ный факел, который она забрала у кого-то из хора.

Эта проклятая правдоподобность декораций грозила обер­нуться большой бедой.

Пламя факела затрепетало в воздухе, полетев в сторону разбитых газовых фонарей рампы. Черт возьми! Передней части сцены, плававшей в вытекавшем газе, не требовался ни­какой динамит, чтобы взорваться не хуже клиники доктора на Чаринг-Кросс; но поскольку произошло это намного ближе к Элизе, то и отбросило ее при этом намного дальше, чем удар­ной волной, повалившей тогда их с Веллингтоном на землю. Ее окатило жаром и отшвырнуло в оркестровую яму. Взрыв эхом разнесся по залу оперы, чему во многом способствовала прекрасная акустика.

Элиза, чье великолепное платье было порвано и покрыто копотью, обнаружила себя на руках у пары глубоко изумлен­ных виолончелистов, сидевших внизу со своими инструмента­ми. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, мучи­тельно соображая, как соблюсти должный этикет при выходе из такой ситуации. Наступившая после взрыва тишина была монументальной — и впервые за целый вечер вокруг никто не вопил. Музыканты оказались настоящими джентльменами и безмолвно помогли ей как-то прикрыть выгоревшие участ­ки на ее некогда ошеломительном вечернем платье.

Элиза осторожно выбралась из их неловких объятий и, по­качиваясь, встала на ноги. Кое-как поправив остатки приче­ски, она взглянула на свою ложу. Да, Веллингтон оставался на месте, и лицо его было белее итальянского мрамора. Ис­тинная правда: если по-настоящему шокировать человека, че­люсть у того действительно отвисает сама собой.

Элиза слегка помахала ему рукой; как раз в этот момент в зале раздались редкие разрозненные аплодисменты. Затем она обратилась к нему:

—   Милый, пожалуйста, будь душкой и вызови нашу каре­ту. Думаю, что представление уже завершилось.

Веллингтон Букс бодро шагал по улицам Лондона, напевая се­бе под нос, и от быстрой ходьбы его тело и мозг наполнялись радостной энергией. Он понимал, что мелодия эта была отго­лоском вчерашнего вечера, проведенного ими на представле­нии оперы «Макбет», а необычная пружинистость походки была связана с тем, что он услышал вчера с помощью своего ауралскопа.