— Дело не только в медиках, Виктор.

— А в чем?

— И во внимании. Я должна, как ты этого не понимаешь, — настаивала она на своем, полагая, что муж и так правильно оценит ее решение. — Он так много для нас сделал, а ты отговариваешь.

— Послушай, Надюша, — мягко возразил Виктор, надеясь, что сможет отговорить-таки жену. — Ты ничем ему не можешь помочь…

— Ошибаешься.

— Поверь мне. И тебе нужно прийти в себя. И сыну нашему нужно отойти. Похудел, напуганный. В горах придет в себя. А ты снова норовишь в нелегкий путь.

— Виктор! — продолжала уговаривать она нетерпеливо, уверенная в своей правоте. — Ты можешь согласиться со мной хотя бы раз? Именно я смогу помочь ему. Одно дело медики, а другое — когда рядом с тобой близкий человек… Друг, — поправилась Надя.

— Ну раз так, то отправляйся. — Виктору вдруг расхотелось уговаривать жену.

Что-то новое, не похожее на прежнюю Надю, появилось в ней и вызвало его недоумение.

— Прости. — Надя словно только сейчас поняла, что не совсем правильно повела себя с мужем. — Не сердись. Я должна, понимаешь? — добавила, едва сдерживая слезы. — Или я не хочу остаться с тобой? Но надо. Это — мой долг. Только и всего…

Соколов отправил жену и сына, а сам погрузился в невеселые думы. Виктор не мог понять, что произошло с женой. Только ли из чувства признательности к Азамату за все, что он сделал для них, она отправилась вместе с ним, либо что-то большее — например, любовь — подняло ее на ноги? И ему приходила на ум шальная мысль: неужели теряю жену? Он отгонял ее, но снова и снова возвращался, потому что чем-либо другим трудно было объяснить странное поведение Нади…

У дверей сельсовета Соколов столкнулся с Ващенко, который, казалось, чувствовал, что Виктор вот-вот зайдет, приготовился его встретить, чтобы поговорить наедине. Он был доволен, возбужден.

— Получено приятное сообщение, Соколов. — Николай Иванович подхватил Виктора под руку и повел к себе в маленькую комнату, где стоял стол, свет на него падал из маленького окошка. — На эльбрусском направлении, — шумно продолжал он, — части первой немецкой горной дивизии под ударами наших войск оставили перевалы Хотю-тау и Чипер-азау. Бежали на северные склоны. И оттуда мы их погоним. Горная война за нами, Виктор!

Небольшая квадратная столешница из потемневших досок, плотно сбитых, была завалена бумагами, книгами, тут же расстелена карта, а на ней лежал толстый карандаш, который служил Ващенко указкой. В помещении сельсовета временно расположился штаб полка. Бойцы размещались в разборных домиках. Руководство фронта приняло в свое время верное решение, когда встал вопрос о том, где и как организовать строительство жилья для высокогорных гарнизонов. Строить из камня? Не было ни сил, ни времени. Выход — разборные домики, их производство и было налажено в Тбилиси.

— Кстати, — заметил Николай Иванович, — знаешь, кем оказался Прохоров? Матерым немецким шпионом.

— Ого! Он что — немец?

— Да, немец. У себя в Германии он окончил горную академию. Был инженером по горным разработкам. Представляешь? — Ващенко был и сам порядком удивлен. — Тебе от командования особая благодарность. Прибыл к нам в горы член Военного совета фронта Саджая, первый заместитель председателя СНК Грузии. Перед совещанием он лично будет вручать боевые награды солдатам и командирам. Не стану из этого делать большой тайны, скажу, что ты награждаешься орденом Красного Знамени. Поздравляю, Соколов! — И Ващенко сдавил комбату руку.

В тот день ордена и медали были вручены также Тариэлу Хачури, Асхату Аргуданову, Махару Зангиеву и другим бойцам. Поздравлял солдат и командиров генерал Тимофеев, который сопровождал в горах члена Военного совета фронта.

— В октябрьских призывах Центрального Комитета нашей партии, — сказал он, — говорится: «Доблестные защитники Кавказа! Отстаивайте каждую пядь родной земли, громите ненавистного врага!» Мы выполнили наказ партии. Выиграли горную войну. Однако опасность прорыва немцев к нефтяным богатствам не миновала. Фашисты рвутся к Военно-Грузинской дороге, подступают к стенам Владикавказа. В своей статье «Битва за Кавказ» Михаил Иванович Калинин указывает на то, что доблестные воины нанесут врагу смертельный удар и сделают Кавказ могилой для гитлеровцев. Мы выполним наказ партии. В этих боях примет участие и наша дивизия.

«Есть у меня на Кавказе пристанище!» — заключил Амирхан Татарханов, переступая порог натопленной, обогретой женщиной комнаты, как человек чрезмерно довольный прожитым днем, обрадованный его благотворным итогом. И этим пристанищем является не дом Рамазана, старшего брата и его семьи, — это был небольшой особняк Саниат, когда-то худенькой красивой и стройной медсестры, ставшей ныне сорокалетней привлекательной женщиной. И все годы на чужбине он верил, что наступит конец разлуки, они встретятся. И он найдет ее живой и невредимой, незамужней и ожидающей его возвращения.

Амирхан, помнится, с замирающим сердцем направлялся к дому Саниат в первую ночь, несмотря на то что знал заранее, навел справки у старых знакомых, что живет она одна: перед войной похоронила отца и мать, а замуж не вышла. Волновался он тем не менее оттого, что не был до конца уверен, любит ли его Саниат по-прежнему — этого не знали знакомые, да и спрашивать их он не стал бы…

Она узнала его тотчас и испугалась, как будто он явился рассчитаться с нею за что-то. Он остолбенел — встреча получилась не такой, какой он ожидал. Немного погодя, когда Саниат овладела собой, она извлекла со дна огромного сундука шкатулку и, водрузив ее на стол перед ним, сказала: вот они, твои драгоценности, все тут в сохранности, бери и уходи, пожалуйста. Неприятным, обидным холодом повеяло от ее слов. Он подавил возмущение, совладал с собой.

— Спасибо, что приберегла на черный день, — пытаясь придать своим словам некоторую шутливую окраску, чтобы не показаться бедным родственником, свалившимся на ее голову внезапно, Амирхан продолжил весомо и неторопливо, чтобы сразу же почувствовала его силу: — Воспользуюсь при случае, если понадобится. Колье возьму сейчас для одной важной особы. Потом десяток других приобретем. Клянусь аллахом, наше время наступает! Но пришел я, как ты понимаешь, не за драгоценностями. Жена ты мне, хотя мы и не расписывались. И ждал я этой встречи не один год.

— Что было, того не вернуть, — поспешно ответила Саниат. — Было и прошло, не одна зима и не одно лето. — Глаза ее что-то пугливо искали на полу темной комнаты, где слабо горела керосиновая лампа, — она боялась на него взглянуть, зябко ежилась. — И прошу тебя, бери и уходи. Все тут, ничего не тронула. — Женщина подтолкнула по столу массивную шкатулку в его сторону. — Будто чувствовала, что явишься однажды. Всякое бывало, а не воспользовалась. И боялась, и берегла как зеницу ока… Да и кому такое покажешь!

Амирхан понимал, что овладеть ею предстоит заново и добиться ее расположения будет непросто. Мягко заверил:

— Все это теперь позади, Саниат. Поверь мне. Забудь все, что было тяжкого в твоей жизни.

— Нет, нет. Бери и… Прошу тебя!

— Может быть, у тебя есть муж?

— Никого у меня нет, и никто мне не нужен, — горько заявила она. — Хватит и прежних страданий. Натерпелась вдоволь. Как кошмарный сон. От упреков соседей и по сей день никак не избавлюсь. Теперь снова норовишь…

— Кого ты боишься? Советскую власть? Линия фронта не по дням, а по часам меняется… Вон уже где!

— Сегодня уходят, а завтра — вернутся. Так уже бывало. На вершине горы град не падает.

— Завтра, моя красавица, на всем Кавказе будут немцы. Запомни. И наступит наша власть. Наша, понимаешь?! — твердо и обозленно утверждал он.

— Знакомые слова. И отец мой на что-то рассчитывал. Да так и ушел, не поняв смысла жизни. Жил и не жил. На колючке груши не растут.

— Это ты брось. — От ее слов на него повеяло холодом. — Судьба повернулась к нам солнечной стороной. — Уже одно то, что мы встретились, не потерялись в суматошном и жестоком мире, — это много. Уцелели и вот опять вместе. Такое не каждому посчастливится!