Снова мы вернулись в порт — семь морских волков.

Пей, гуляй, на Рэдклиф-стрит хватит кабаков.

Краток срок на берегу — девки, не зевай!

Протащили «Боливар» мы через Бискай!

Погрузились в Сандерленде, фрахт — стальные балки,

Только вышли — и назад: скачет груз козлом.

Починились в Сандерленде и поплыли валко:

Холодрыга, злые ветры, бури — как назло.

Корпус, гад, трещал по швам, сплевывал заклепки,

Уголь свален на корме, грузы — возле топки,

Днище будто решето, трубы — пропадай.

Вывели мы «Боливар», вывели в Бискай!

Маяки нам подмигнули: «Проходи, ребята!»

Маловат угля запас, кубрик тоже мал.

Вдруг удар — и переборка вся в гармошку смята,

Дали крен на левый борт, но ушли от скал.

Мы плелись подбитой уткой, напрягая душу,

Лязг как в кузнице и стук — заложило уши,

Трюмы залиты водой — хоть ведром черпай.

Так потрюхал «Боливар» в путь через Бискай!

Нас трепало, нас швыряло, нас бросало море,

Пьяной вцепится рукой, воет и трясет.

Сколько жить осталось нам, драли глотки в споре,

Уповая, что господь поршень подтолкнет.

Душит угольная пыль, в кровь разбиты рожи,

На сердце тоска и муть, ноги обморожены.

Проклинали целый свет — дьявол, забирай!

Мы послали «Боливар» к черту и в Бискай!

Нас вздымало к небесам, мучило и гнуло,

Вверх, и вниз, и снова вверх — ну не продохнуть,

А хозяйская страховка нас ко дну тянула,

Звезды в пляске смерти освещали путь.

Не присесть и не прилечь — ничего болтанка!

Волны рвут обшивку в хлам — ржавая, поганка!

Бешеным котом компас скачет, разбирай,

Где тут север, где тут юг, — так мы шли в Бискай!

Раз взлетели на волну, сверху замечаем.

Мчит плавучий гранд-отель, весь в огнях кают

«Эй, на лайнере! — кричим. — Мы тут загораем,

Вам, салаги, бы сюда хоть на пять минут!»

Тут проветрило мозги нам порывом шквала

«Ну-ка, парни, навались, румпель оторвало!»

Старый шкипер заорал: «Ворот закрепляй!»

Без руля, на тросах, мы прошли Бискай!

Связка сгнивших планок, залитых смолой,

Приплелась в Бильбао, каждый чуть живой.

Хоть не полагалось нам достичь земли,

Мы надули Божий Шторм, Море провели.

Снова мы вернулись в порт, семь лихих ребят

Миновали сто смертей, нам сам черт не брат

Что ж, хозяин, ты не рад, старый скупердяй,

Оттого что «Боливар» обманул Бискай?

Хороша была галера: румпель был у нас резной,

И серебряным тритоном нос украшен был стальной.

Кандалы нам терли ноги, воздух мы хватали ртом,

Полным ходом шла галера. Шли акулы за бортом.

Белый хлопок мы возили, слитки золота и шерсгь,

Сколько ниггеров отменных мы распродали — не счесть.

Нет, галеры лучше нашей не бывало на морях,

И вперед галеру гнали наши руки в волдырях.

Как скотину, изнуряли нас трудом.

Но в час гульбы Брали мы в любви и в драке все, что можно, у Судьбы

И блаженство вырывали под предсмертный хрип других

С той же силой, что ломали мы хребты валов морских.

Труд губил и женщин наших, и детей, и стариков.

За борт мы бросали мертвых, их избавив от оков.

Мы акулам их бросали, мы до одури гребли

И скорбеть не успевали, лишь завидовать могли.

Но — собратья мне порукой — в мире не было людей

Крепче, чем рабы галеры и властители морей.

Если с курса не сбивались мы при яростных волнах —

Человек ли, бог ли, дьявол, — что могло внушить нам страх?

Шторм? Ну что ж, на предков наших тоже шли валы стеной,

Но галера одолела самый страшный шторм земной.

Скорбь? Недуги? Смерть?.. Оставьте! Да почли бы за позор

Даже дети на галере отвечать на этот вздор.

Но сегодня — все. С галерой счеты кончены мои.

Имя от меня осталось — там, на бимсе, у скамьи.

Ну а мне — свобода видеть, как с соленой синевой

Бьются люди, что свободны, кроме весел, от всего.

Но глаза мои слезятся: непривычен яркий свет

Лишь клеймо я заработал и оков глубокий след,

От плетей рубцы и язвы, что вовек не заживут.

Но готов за ту же плату я продолжить тот же труд.

И пускай твердят все громче, что недобрый час настал,

Что накрыть галеру должен с Севера идущий вал.

Если бунт поднимут негры, кровью палубы залив,

Дрогнет кормчий, и галера врежется в прибрежный риф,

Не спускайте флаг на мачте, не расходуйте ракет:

С моря к ней придут на помощь все гребцы минувших лет

И себя привяжут люди, чья награда — цепь и кнут,

К оскопившей их скамейке и с веслом в руках умрут.

Войско сильных и увечных, ссыльных, нанятых, рабов —

Все дворцы, лачуги, тюрьмы выставят своих бойцов

В день, когда дымится небо, палуба в огне дрожит

И у тех, кто тушит пламя, стиснуты в зубах ножи.

Я молю, чтоб в эту пору быть в живых мне повезло:

Пусть дерется тот, кто молод, я приму его весло.

И горжусь я, оставляя труд и муку за спиной,

Что мужчины разделяли эту каторгу со мной.