— Я все вам сказала и прошу вас, не будьте слишком строги ко мне. Обещаю вам, что завтра же уйду от этих гугенотов. Слишком много неприятностей навлекает служба у них. Ну что ж. Правда, я еще не знаю, куда мне деваться, но от них я уйду, это я вам обещаю.

— Вовсе не так! Вам не следует уходить от них. Наоборот, вы должны оставаться там и рассказывать мне все, что они задумают. Вот, этот побег на «Святой Марии», вы же знали о нем? Вас внесли в список.

— Что я могу? Я не знаю, в чем тут дело. Если бы мой хозяин собирался в путь, он бы сказал мне, чтобы я приготовилась.

— А вы ничего не заметили?

— Нет, — она успешно притворялась наивной.

Бомье вертел в руках разоблачительный список.

— У меня есть точные сведения.

— Если те, кто вам их доставляет, так же усердствуют, как ваш Жюстен Медар… — насмешливо начала Анжелика.

— Замолчите-ка! Я вас терпеливо слушал, и вы уже подняли голову. Что за наглость! Как вы смеете?.. Вас надо отправить в Дом раскаявшихся девиц, потому что вы, в сущности, не больше, чем.., самая худшая из этих тварей. Но раз вы такая, вы мне еще пригодитесь. Я вам найду применение во внешней службе, это будет даже лучше, чем во внутренней. — Успокоившись, он снова внимательно и задумчиво посмотрел на нее, повторив вполголоса:

— Если вы, действительно, такая…

Он встал и обошел стол. Что же он задумал? Неужели потребует у нее поцелуя в отплату за освобождение?..

Но он шел к двери.

— Умоляю вас, — она сжала молитвенно руки, — скажите, что отпускаете меня к моей дочке. Я ничего дурного не сделала.

— Пожалуй, я вас сейчас освобожу, — сказал он с олимпийским снисхождением. — На этот раз. Надо только еще кое-что проверить, и тогда вы будете свободны.

Он вышел. Если бы она так не волновалась, то заметила бы странный тон, с каким он произнес слова «еще кое-что проверить». Но она так обрадовалась обещанию «Я вас сейчас освобожу». А положение-то было отчаянным. Хотя бы с ней отпустили детей Берна — вместе с Онориной! Ее плечи опустились. Она закрыла глаза, и две слезинки, признак слабости, скатились по щекам.

Дверь отворилась, и кто-то вошел в комнату. Это был полицейский Франсуа Дегре.

Так удивительно было увидеть его здесь, его квадратную челюсть и прямо смотрящие карие глаза, ладно сидящий редингот из сукна каштанового цвета, с обшитыми золотом петлицами, высокий галстук и высокие каблуки — все, от чего так и «несло» Парижем, каретами под синим небом, что она не сразу поняла, что может означать для нее этот пришелец из ее прошлого.

Установят, что она — маркиза дю Плесси-Белльер, бунтарка из Пуату, что ее арестовали по приказу короля и как мятежницу посадили в тюрьму, что ее еще раз судили, — и оторвут от Онорины, она потеряет ее так же, как потеряла Флоримона, и не удастся уже бежать на острова далекой Америки…

Ее мозг был парализован этим страшным ударом, ни о чем больше думать она не могла. Да, она узнала вошедшего. Даже было как-то приятно снова увидеть его. Дегре! Так далеко и.., так близко!

Он поклонился, словно лишь вчера расстался с нею.

— Приветствую вас, мадам. Как вы поживаете?

Она вздрогнула, услышав его голос — а в нем далекий отзвук споров, которые они вели, ненависти и страха, которые она испытывала к нему, мгновения жаркой и безыскусной любви по его настоянию.

Она смотрела, как он идет через всю комнату и садится за стол Бомье. Парика он не носил. Тем легче было узнать в нем, несмотря на укрепившуюся жесткость черт, того бедного студента-гуляку, с которым она была знакома еще прежде, чем он поступил служить в полицию. И напротив, изысканный наряд, уверенные движения, то как он уселся с видом человека, привыкшего к тяжелой ответственности, — это все было непривычно и чуждо. Все линии его лица обозначались жестко, в уголках глаз неотступно стояла чуть ироническая усмешка, складки, и горькие и мягкие, по обеим сторонам рта не расправлялись, даже когда он не улыбался. Но ее он приветствовал дружеским оскалом своих хищных зубов.

— Так вот, дорогая Маркиза Ангелов, видно, в небесах написано, что нам суждено встретиться, несмотря на поспешность, с которой вы бежали от меня после нашей встречи.., когда же это было?.. Давно уже… С нашей последней встречи прошло четыре.., нет, пять лет!.. Уже! Как бежит время! И как богато оно событиями, особенно что касается вас. У вас особенный талант жить беспокойно. Что касается меня?.. Ну что же, жизнь идет гораздо спокойнее, когда вы в нее не вмешиваетесь. Я занимаюсь текущими делами. Вот совсем недавно пришлось арестовать одну из ваших соседок.., маркизу Бренвилье. Не знаю, помните ли вы ее, она жила за несколько улиц от Вашего дома в Борейли. Она отравила все свое семейство и еще несколько десятков человек. Это продолжалось годы, уже несколько лет я выслеживал ее, и, знаете ли, это вы помогли мне арестовать ее. Именно так! Мне помогли драгоценные сведения, которые я исторг-таки у вас, об ограблении, совершенном вашими приятелями из Двора чудес. Вы этого не помните?.. Забыли, видно. Столько пережито с тех пор. Ах, моя дорогая, в Париже теперь очень часто отравляют людей. У меня безумно много работы. И в Версале тоже часты отравления. Там особенно трудно выявлять… Но я вижу, эти мелкие сплетни вам неинтересны. Поговорим о другом.

Мне поручено разыскать вас и задержать. Мне всегда дают неприятные поручения. Задержать Бунтовщицу из Пуату! Не очень это удобно! И вообще это не моя специальность — таскаться по провинции вроде вашей… Жалкая это провинция, обескровленная, ограбленная, где люди забиты, как скот, а услышав ваше имя, держат рот на замке… Я отказался от поисков там и предпочел довериться случаю… Тут сыграл некоторую роль этот проныра Бомье. Он явился в Париж с донесением по церковным делам, которым не видно конца, и одновременно искал сведений об одной женщине… Почему я подумал, не вы ли эта женщина? Сам не знаю. Но недавняя встреча с любезным наместником Ла-Рошели господином де Барданем, устранила мои сомнения. Я помчался сюда со всей возможной скоростью, чтобы вновь увидеть вас, моя драгоценная. И это оказались действительно вы. Мое поручение выполнено.

А знаете ли вы, что помолодели?.. Именно так, меня поразило это, едва я вас увидел. Неужели все дело в этом скромном чепчике, напоминающем мне о служанке мэтра Буржюса в то давнее время, когда я заходил к нему в таверну Красной маски выпить стаканчик белого винца… Позднее меня ввело в заблуждение ваше новое обличье, когда вы числились в фаворитках короля и были кругом обвешаны драгоценностями. Поверьте мне, я уже начинал видеть в нем приметы моих отравительниц: жадность, честолюбие трусость, стремление мстить. Теперь все это ушло. Я вновь вижу чистые глаза молодой женщины.., только в них прибавилось кое-что — след тяжелых переживали Что же отмыло вас от всей той грязи? Что сделало ваше лицо опять ясным и чистым? Что вернуло вам всепоглощающий взгляд этих огромных глаз, зовущих на помощь?

Я вошел сюда и сразу сказал себе: Боже! Как она молода! Приятный сюрприз, надо признаться, спустя пять лет. Может быть, это слезы на ваших щеках?..

Кто же заставил вас плакать, дорогая? Это старая крыса Бомье? Почему? Что вы еще натворили тут, что опять попали в грязные лапы полиции?.. Когда же вы научитесь благоразумию?.. Но почему же вы не отвечаете мне? Ваши глаза очень красноречивы, бесспорно, как и всегда были, но мне этого недостаточно. Я хочу услышать, как звучит ваш голос.

Он наклонился вперед и внимательно вглядывался в нее. Она молчала, будучи не в силах выговорить ни слова. Из глубины ее отчаяния рвался зов, мольба: «Дегре, друг мой Дегре, помогите мне!» Но губы ее не издавали ни звука.

Дегре умолк. Он долго рассматривал ее, черту за чертой, подробность за подробностью, сверяя впечатление с тем лицом и фигурой, которые так часто являлись ему в сновидениях и мечтах.

Он приготовился ко всему, думал увидеть ее опустившейся, постаревшей, вызывающей, полной горечи или ненависти… Он не ждал только этой сдержанной скорби, этой немой и отчаянной мольбы, исходящей из ее зеленых глаз, которые стали еще яснее, еще светлее, чем были.