Между тем главврач рассказывал об истории усадьбы, о художнике, о своих планах по благоустройству поместья.

– Вы наверняка знаете работы Ярошенко, это знаменитая картина «Всюду жизнь», кажется, она висит в Третьяковке, еще «Заключенный» и «Кочегар».

– А здесь, в Павлищевом бору, он бывал? – поинтересовался Иван.

– У брата-то? Ну конечно! Он здесь частенько жил, писал свои пейзажи. Хорошо бы найти хоть какую-нибудь его работу, чтобы вывесить прямо в вестибюле, только где ж их нынче найдешь. Но мы решили заказать копии и украсить помещение – пусть наши пациенты приобщаются к культуре и искусству.

– Это хорошо, – согласился Иван. – Да у вас и без картин здесь кругом волшебство – и река, и пруд, и парк. Пойдемте в дом, я бы хотел осмотреть операционную, ну и все медицинские службы.

Они прошли к тыльной части здания, потому что вход с парадной лестницы давно был закрыт. Внутри свежевыкрашенные стены наводили на грустные размышления об утрате исторических ценностей и о бедности нашей медицины, которой не под силу выстроить новое здание специально для госпиталя, а дом Ярошенко оставить реставраторам, чтобы вернуть ему прежний облик.

Главный врач, пожилой, небольшого роста, полный мужчина, с одышкой, когда-то неплохой доктор, безнадежно погрязший в хозяйственных проблемах госпиталя, семенил рядом с Иваном, продолжая рассказывать ему историю усадьбы.

– Знаете, в прежние времена, в девятнадцатом веке, усадьба эта называлась Степановское-Павлищево, по фамилии жены владельца, урожденной Степановой. Сейчас пытаюсь найти точную дату переименования. Вообще, хотелось бы написать хотя бы коротенькую историю этой усадьбы: год постройки, архитектора, инженера… Вы понимаете меня?

– Не только понимаю, но корю себя за то, что я, коренной калужанин, ничего про это не знаю, – посетовал Иван.

– Вот, вот, и я об этом – не знаем и, как следствие, не ценим… – со вздохом заметил доктор.

Когда осмотр госпиталя полностью был закончен, Иван Егорович пообещал начать консультативный прием с начала осени, а участие в операциях требовало еще формальных разрешений. В Москву он вернулся отдохнувшим, хотя из-за перегруженности поезда пришлось весь обратный путь провести в общем вагоне. Видимо, воздух родины действительно целителен, подумал Иван и тут же ругнул себя за сентиментальность.

Быстро промчались для Юли две недели в Италии, и эти же две недели тянулись для Алексея бесконечно. Антонина, как всегда, все видела, все понимала, но вопросов не задавала. К середине второй недели Алексей, слушая вместе с ней музыку, вдруг сказал:

– Она за все время только два раза позвонила.

– Алешенька, Юля там работает, – с укоризной заметила Антонина Ивановна.

– Но это всего несколько минут.

– А деньги? Ей же хочется и матери позвонить и голос малыша услышать, ты об этом подумал?

– Она отказалась брать у меня деньги, я же предлагал, – не унимался Алексей.

– Вот ты сам и разъяснил ситуацию. Успокойся, вернется Юля, и все наладится, вот увидишь, – она погладила Алексея по голове…

Утром синьор Севино позвонил Алексею, сообщил, что в Шереметьево встречать Юлю поедет водитель от фирмы. Так как Алексей не знал его, то они стояли в общей толпе встречающих, каждый сам по себе, и только когда самолет сел и пассажиры стали выходить в общий зал, он увидел молодого человека, держащего высоко над головой табличку с надписью «ЮЛЯ». Алексей подошел к нему, представился.

– А, очень приятно, – обрадовался парень, – а то мне шеф велел встретить и отвезти Юлю домой, а адрес не дал, сказал, что не помнит, а в личном деле не записано. Хорошо, что вы тоже приехали.

– Так ведь Юля и сама знает свой адрес, – усмехнулся Алексей.

– Адрес это хорошо, а лучше когда в машине знающий человек, – я ведь тоже недавно в Москве, еще не очень хорошо ориентируюсь.

– Не волнуйтесь, пробьемся, – заверил Алексей и тут увидел Юлю, толкающую впереди себя коляску с двумя сумками. Он бросился к ней, а она, оставив коляску, обняла его за шею и, пока сзади не послышалось недовольное «Пропустите, нашли, где обниматься!», так и стояла, взметнув руки и пряча лицо в ворот его рубашки.

Шофер быстро подхватил коляску, выкатил на стоянку, где была припаркована машина, запихнул сумки в багажник и махнул им рукой. Юля с Алексеем уселись, машина тронулась сначала по Ленинградке, потом выехала загадочными окольными путями на Дмитровское шоссе, а они сидели молча, держась за руки и только время от времени подсказывали водителю направление движения.

Дома после объятий и поцелуев начался ритуал извлечения подарков.

– Та-ак… – задумчиво произнесла Антонина, – теперь мне понятно, почему у тебя не осталось денег на телефонные звонки.

– Мне так хотелось всех порадовать, всем угодить, – радостно сообщила Юля, извлекая мужскую рубашку и разворачивая ее. – Не знаю, Алеша, угадала ли я с размером.

Алексей взял рубашку, взглянул на этикетку, с нарочитой торжественностью прочитал вслух:

– Нью-Йорк, Париж, Рим. Ого!

– А почему на наших рубашках не пишут: Малаховка, Тула, далее везде? – засмеялась Антонина. – Это выглядело бы не менее впечатляюще.

Потом вытащили еще кучу подарков, сувениров для дома, для шефа, для коллег.

– Шефу-то зачем? Он сам себе в Италии купит, что захочет, – недоумевал Алексей, но Антонина заметила, что Юля права – пусть он покупает себе на здоровье, а вот внимание со стороны сотрудника никогда не помешает.

– А здесь, – Юля указала на вторую сумку и смущенно сообщила, – все для маленького Нику и мамы. Я хочу послать им посылку, только не знаю, примут ли и какой должен быть вес.

Алексей вопросительно взглянул на мать и не очень уверенно заметил:

– Может, не стоит посылать, а сделаем вот что: – он вновь посмотрел на Антонину, та едва заметно кивнула, тогда он закончил фразу: – Мы приглашаем твою маму вместе с Нику к нам…

– Сюда?! – опешила Юля.

– А куда же еще, девочка? К нам, к тебе. Что тут удивительного? Должны же мы познакомиться с твоим сынишкой, с мамой. Знаешь, ей будет гораздо спокойнее, когда она сама увидит тебя здесь, убедится, что ты живешь в нормальных условиях, что с работой у тебя все в порядке.

– Но она знает, я ей подробно обо всем писала не раз и по телефону говорила.

– Одно дело письмо, другое – увидеть все своими глазами, – теперь уже без тени сомнений, уверенно заявил Алексей.

– Я… я даже не смею подумать, что наконец увижу моих дорогих… – со слезами на глазах проговорила Юля.

– Сегодня же звони, обо всем договорись, вышлем на билет деньги. Нечего тянуть, когда речь идет о такой радости, – заключила Антонина Ивановна, – а я пойду к себе, отдохну.

После звонка в Унгены Юля стала делиться с Алексеем своими впечатлениями от поездки. Конечно, Италия с ее потрясающими памятниками и музеями в такой короткой деловой поездке не могла открыться ей полностью, но ей удалось объехать несколько небольших городков, окружающих Турин и, разумеется, походить и объездить саму столицу Пьемонта.

Алексей внимательно слушал ее и в каждом ее маленьком рассказе открывал для себя – нет, не Италию, а Юлю, потому что все события преломлялись через ее восприятие, через ее видение и понимание. Ему нравилось, что она не столько описывала различные достопримечательности, как это делают обычно экскурсоводы, а делилась впечатлениями о таких на первый взгляд мелочах, как быт, уклад жизни, традиции гостеприимства, манера одеваться обычных итальянцев. Юлю потрясла информация о средней продолжительности жизни женщин в Италии.

– Представляешь, – говорила она, – там женщины живут в среднем семьдесят восемь лет! И, знаешь, это не просто следствие того, что там климат теплый, нет. Я обратила внимание, что для любого итальянца, будь то человек высокой культуры или простой крестьянин, житель города или крохотного местечка в горах, строгий режим питания – святое, ничем непоколебимое железное правило. Ему подчиняются абсолютно все структуры – школы, учреждения, магазины, рестораны. Что бы ни происходило вокруг, обед и ужин состоятся в урочный час при любых обстоятельствах. Однажды в Турине мы пошли с утра в парк…