Бледный президент поднялся с места, поднял руку.
— Кто вы такие? Не надо жертв. Говорите, что вам здесь нужно.
— Мы те, кто сражается с русским террором! Среди нас есть чеченцы, татары, украинцы, белорусы, дагестанцы, ингуши, кабардинцы. Представители униженных народов России.
— Я — Тарас Гарабеня, — кричит из режиссёрской башенки плечистый пулемётчик. — Батьки воспиталы нас в униатской вере. Москальска империя завджи угнетала мой народ, и я пришёл на переговоры…
— Я — Тенгиз Калибердин, — мычит в микрофон низкорослый стрелок, застывший с автоматом в руках над поверженной навзничь Снегурочкой. — Не хочу, чтобы русские нас угнетали. Зачем крест на паспорте? Зачем церкви строить? Мечети хочу! Уважения хочу.
Доходит очередь и до главаря.
— Я — Шарли Мовлудиев, бывший министр информации Чеченской республики. Господин президент, как видите, в моей группе не только чеченцы. От русского террора страдает много разных народов! Россия — это концлагерь наций. Мы не будем никого убивать. Мы не террористы. Мы борцы за свободу против русского имперского террора. От Москвы нужно одно: признать свою вину за многовековой имперский терроризм и заявить о готовности начать переговоры о конфедерации равноправных народов. Начнём с символических шагов. Нас унижает русский крест на паспорте. Почему крест? Зачем крест? Уберёте, значит, нам будет, о чём говорить дальше. Что вы скажете на это, господин президент?
Президент ответил мгновенно, и голос его не дрогнул:
— Вы избрали плохой способ вести переговоры. Если вы говорите о дружбе, дружба всегда равноправна. Сложите оружие. Я, как президент, отвечаю своей честью, что вас не тронут. Вас выпустят отсюда независимо от того, как закончится наш разговор, — он заговорил громче: — Мои слова слышат миллионы россиян и люди в других странах. Я обещаю вам жизнь. Сложите оружие, и будем вести переговоры, как вы хотели.
— С русскими можно говорить только языком силы, — усмехнулся главарь. — Рабы не понимают других языков. Сегодня хороший день для переговоров. Потому что у нас — сила, а у вас нет никаких шансов. Особенно приятно, что здесь, на лавочках, сидит вся ваша спецназовская элита… Вы меня слышите, гоблины? Сидите смирно. Иначе Красная площадь рванёт так, что слышно будет даже в Ичкерии на площади Минутка.
— Я вновь призываю вас отложить оружие, — президент нахмурился. — И давайте начнём разговор. Вас не тронут.
— Слово чести, господин президент?
— Слово чести.
— Хорошо, мы оставим при себе только взрывчатку, — подумав, сказал командир. — Взрывчатка — вещь справедливая. Она угрожает не только вам, но и нам тоже.
Площадь загудела: все видели, что моджахеды действительно складывают оружие! Могучий хохол-пулемётчик вылез из башенки. Один за другим «духи» побросали автоматы, гранаты и даже кинжалы в кучу посредине сцены. Теперь на эту кучу нацелились камеры, её можно было видеть на большом экране.
— Итак, вы предлагаете дружбу и мир, — сказал президент. — Каковы ваши условия?
— Как представитель чеченского сопротивления, я наделён полномочиями сделать важное заявление, — главарь вытащил из кармана «разгрузки» кусок плотной бумаги, исписанный буквами, и зачитал:
Уважаемый Президент России! Уважаемые депутаты и члены Правительства!
От лица полевых командиров, эмиров и полковников Ичкерии заявляем о том, что мы прекратим священную войну против России, если Россия официально признает свою историческую вину перед Чечнёй, Татарией, Дагестаном, другими народами Федерации за столетия русского террора. Эти извинения должен принести президент от лица всех россиян.
Выдержав паузу, он добавил:
— Ну а в знак согласия с российским президентом все присутствующие здесь зрители должны оторвать у своего паспорта обложку, на которой изображён герб царской России, оскорбляющий неправославные народы России. Толпа загудела, и главный «дух» возвысил голос:
— Вот, смотрите, что я хочу! — он достал из-за пазухи российский паспорт, легко разорвал его пополам, отбросил вглубь сцены. Потом сделал по-восточному широкий приглашающий жест.
— Теперь вы, господин президент. Достаньте ваш паспорт.
Президент поднял ладонь уверенно и властно.
— Давайте поступим правильно. Пусть мой голос будет последним. Он не должен повлиять на других людей.
Моджахед на секунду замер, потом согласно закивал:
— Вы, как всегда, правы, господин президент. Вот истинная мудрость государственного человека! Тут, на площади, собрался самый цвет общества. Я вижу, среди нас и депутаты, и учёные, и писатели… Пусть люди скажут, что они думают. Я уверен, многие меня поддержат…
Бледный кудрявый человек, нервно шмыгая носом, подскочил к микрофону.
— Господин президент! Вы только что убедились, что наша российская власть не в силах защитить своих людей, даже самое ценное, что есть у России, — её детей. А дети — будущее, их мы обязаны спасти любой ценой. Чтобы спасти будущее, надо отречься от прошлого. Герб с крестами и коронами — символ русского шовинизма. Оставим этот герб в прошлом году!
— Крест неполиткорректен, — гремит возмущённый голос пожилой дамы, закутанной в померанцевый шарф. — Все понимают, что крест связан с антисемитским мифом о том, что евреи якобы кого-то распяли. Всякий раз при виде креста люди вспоминают миф о плохих евреях! Я отрываю обложку, смотрите…
То здесь, то там испуганные люди торопливо в знак согласия отрывали у своих паспортов красную обложечку. Видный творческий деятель, постоянно мелькающий на разных каналах ТВ, высоко поднял гордую голову.
— Я поддерживаю требования борцов за свободу! Я восхищён мужеством этих людей, сумевших с оружием пробиться сюда, это было нелегко. Но ещё сложнее было сложить оружие во имя мира. И теперь мы друзья, у нас доверительный разговор. Это первый день новой России, господа! В старой России Кремль говорил с другими народами языком насилия. Впервые мы вышли на нормальный, равноправный разговор. Это счастье, я всегда мечтал о таком дне! Как символично, что именно в новогоднюю ночь, когда сбываются мечты, происходит такое чудо. Я с радостью отрываю обложку с надоевшим устаревшим гербом, бросаю её себе под ноги.
— Теперь вы, — Шарпи Мовлудиев обернулся к детям. — Особенно хочется посмотреть, как распрощается со старым гербом наш символический русский Ваня.
— У меня нет с собой паспорта, — тихо сказал Царицын. Он снова увидел своё лицо на огромном экране.
Иван понял: вот оно что, шоу продолжается…
— Зато, у тебя, наверное, есть крест на шее, — зловеще рассмеялся главный «дух». — У русских модно носить на шее кресты. Если нет паспорта с крестом, сорви крест с шеи. Это будет приравнено…
Ваня смело посмотрел в глаза «духу».
— Вы же хорошо знаете, мы, русские, без креста не живём.
— Теперь вы видите, кто здесь террорист! — заорал «дух». — Не я, а вот этот мальчишка готов вас всех взорвать. Это не у меня пульт от взрывчатки! Это у него пульт, поймите вы это! Обещаю вам, если пацан снимет крест — я всё отключаю сразу. Не снимет — поймите, это он всех взрывает, не я. А если он не снимет крест, тогда вы умрёте и я тоже умру. Из-за него.
Последние слова потонули в крике.
— Мальчик, сними! Ну что тебе стоит?!
Силы покидали кадета Царицына. Казалось, он рухнет сейчас на спину лицом в морозное новогоднее небо. Надолго. Но он уже поднялся с колен. Он уже стоял во весь рост. На него смотрели. На него надеялись. И старый Геронда тоже. Иван взмолился: «Господи, дай мне силы не опозориться, выстоять». Он понимал: сейчас, в эту самую минуту, вершится главное дело всей его, Ваниной, жизни.
— Здесь дети! Здесь президент страны! Рябиновский подступил сбоку, заглянул в глаза, сказал тихо, чтобы не уловили микрофоны:
— Отрекись от креста. Ты же видишь, у тебя нет другого выхода.
Несчастный колдун! Стёклышки очков блестят, вокруг шеи несколько раз замотан тёплый шарф. Бережёт себя, скотина. Для своего великого колдовского будущего бережёт. Как хочется врезать. Прямо сейчас. Скорее всего, перед смертью.
