Литмир - Электронная Библиотека

Толстый Чарли на один лишний момент задержался на нем взглядом, и, подняв голову, незнакомец сверкнул ему безрадостной улыбкой – на лицах чужих людей такого обычного не увидишь, и все равно Чарли не мог сообразить, кто это. Он отвернулся к алтарю. Там пели «Спускайся вниз, сладкая колесница» (Толстый Чарли был почти уверен, что мать никогда не любила этот псалом), и преподобный Райт пригласил всех к двоюродной бабушке Толстого Чарли Альме немного перекусить. В доме двоюродной бабушки Альмы собрались сплошь знакомые лица.

За годы, прошедшие со смерти матери, он иногда вспоминал про незнакомца. Интересно, кто это был? Зачем приходил в часовню? Временами Толстому Чарли казалось, будто он ему только привиделся…

– Значит, так, – сказала, допив шардоне, Рози, – ты позвонишь своей миссис Хигглер и дашь ей номер моего сотового. Расскажешь ей про свадьбу и когда она будет… Да, кстати. Как по-твоему, следует ее пригласить?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Толстый Чарли. – Только сомневаюсь, что она приедет. Она старый друг семьи, отца знает с незапамятных времен.

– Прозондируй почву. Узнай, не надо ли ей послать приглашение.

Рози была хорошим человеком. В ней было понемногу от Франциска Ассизского, Робина Гуда, Будды и волшебницы Глинды Доброй из «Страны Оз», она решила, что примирение любимого с отцом придаст их свадьбе дополнительный смысл. Это уже была не простая свадьба, а практически священная миссия мира, и Толстый Чарли достаточно давно знал Рози, чтобы никогда не вставать между своей невестой и ее потребностью Творить Добро.

– Завтра позвоню миссис Хигглер, – смирился он.

– О! Придумала! – Рози трогательно сморщила носик. – Позвони-ка ты ей сегодня. В Америке ведь еще не так поздно.

Толстый Чарли кивнул. Они вышли из кафе: Рози легкой походкой, Чарли – как приговоренный к виселице. Он уговаривал себя не глупить: может же миссис Хигглер в конце концов переехать или отключить телефон. Все возможно. Все что угодно возможно.

Они пошли к Толстому Чарли, поднялись на второй этаж скромного домика в Максвелл-гарденс рядом с Брикстон-роуд.

– Сколько сейчас во Флориде? – спросила Рози.

– Почти вечер.

– Отлично. Звони же.

– Давай подождем? Что, если она вышла?

– А может, лучше сейчас, пока она не села обедать?

Толстый Чарли отыскал старую бумажную записную книжку и на букву «X» – обрывок конверта, где почерком матери был записан номер телефона, а под ним – «Калли-анна Хигглер».

Телефон звонил и звонил.

– Ее нет дома, – объяснил он Рози, но в этот момент на том конце подняли трубку и женский голос произнес:

– Да? Кто это?

– М-м-м. Это миссис Хигглер?

– Кто это? – повторила миссис Хигглер. – Если вы из треклятого сетевого маркетинга, то немедленно вычеркните меня из списка, не то я подам на вас в суд. Я свои права знаю.

– Нет. Это я. Чарльз Нанси. Я раньше жил по соседству.

– Толстый Чарли? Вот так сюрприз. Я целое утро искала твой телефон. Весь дом вверх дном перевернула и, как по-твоему, нашла? Если хочешь знать, наверное, записала его в какую-нибудь старую книгу расходов. Честное слово, дом вверх дном перевернула. Поэтому сказала себе: Каллианна, сейчас самое время просто помолиться и уповать, что Господь тебя услышит и наставит, и потому стала на колени, а они у меня сейчас уже не те, и руки сложила, но все равно твоего номера не нашла, что в какой-то мере даже неплохо, особенно потому, что я не из денег сделана и не могу себе позволить звонить за границу даже по такому случаю, хотя я собиралась тебе позвонить, не волнуйся, учитывая, что случилось…

Тут она остановилась, то ли чтобы перевести дух, то ли чтобы отпить из гигантской кружки обжигающе горячего кофе, которую всегда держала в левой руке, и в мгновение тишины Толстый Чарли поспешил вставить:

– Я хотел пригласить папу на свадьбу. Я женюсь.

На том конце провода воцарилось молчание.

– Но свадьба будет не раньше конца года…

Все равно тишина.

– Ее зовут Рози, – стараясь разрядить напряжение, добавил он.

Толстый Чарли уже начал задумываться, а не оборвалась ли связь: разговоры с миссис Хигглер обычно бывали односторонними, часто она даже произносила реплики за собеседника, а тут дала целых три фразы сказать, не прерывая. Он решил попробовать четвертую:

– И вы тоже приезжайте, если хотите.

– Господи, господи, господи! – забормотала миссис Хигглер. – Никто тебе не сказал?

– Что?

Тогда она ему объяснила пространно и в подробностях, а он только стоял и ни слова не мог выдавить, а когда она закончила, сказал только:

– Спасибо, миссис Хигглер, – и записал что-то на клочке бумаги. А потом снова: – Спасибо. Нет, честное слово, спасибо, – и положил трубку.

– Ну? – спросила Рози. – Получил его номер?

– Папа на свадьбу не приедет. – А потом: – Мне нужно поехать во Флориду.

Голос у него был пустой и бесчувственный. С тем же успехом он мог бы сказать: «Нужно заказать новую чековую книжку».

– Когда?

– Завтра.

– Зачем?

– На похороны. Моего папы. Он умер.

– Ох! Мне очень жаль. Мне так жаль!

Она обняла его покрепче, а он только стоял как манекен из витрины.

– Как это… как он… он был болен?

Толстый Чарли покачал головой.

– Не хочу об этом говорить.

И Рози обняла его еще крепче, потом сочувственно кивнула и отпустила. Она решила, что он слишком горюет, чтобы говорить о своих чувствах.

Но нет. Совсем нет. Он слишком стеснялся случившегося.

Есть, наверное, сотни респектабельных способов умереть. Например, прыгнуть в реку с моста, чтобы спасти маленького ребенка. Или пасть под градом пуль, единолично штурмуя бандитское гнездо. Совершенно респектабельные способы умереть.

Правду сказать, существуют и не слишком респектабельные способы умереть. Даже эти не так плохи. Спонтанное самовозгорание, например: щекотливо, с точки зрения медицины, и маловероятно, с точки зрения науки, но люди тем не менее упорно самовозгораются, оставляя по себе лишь обугленную руку с зажатой в пальцах недокуренной сигаретой. Толстый Чарли читал про такое в одном журнале и ничего не имел бы против, если бы отца постиг такой конец. Или даже если бы у него случился инфаркт, пока он догонял воров, укравших у него деньги на пиво.

Но нет, отец Толстого Чарли умер не так.

Он рано пришел в бар, начал вечер, спев под караоке «Что нового, киска?». И (по словам миссис Хигглер, которая сама там не присутствовала) исполнил эту песню так, что Тома Джонса экзальтированные дамочки забросали бы нижним бельем, а он только получил дармовое пиво от нескольких блондинок-туристок, которые считали его самым большим очаровашкой, какого только встречали.

– Это они во всем виноваты, – горько сказала по телефону миссис Хигглер. – Это они его подстрекали!

Эти женщины, затянувшие себя в узкие топы на резинке, эти женщины с красноватым загаром от слишком раннего солнца годились ему в дочери.

И потому очень скоро он оказался у них за столиком, курил свои черутты и прозрачно намекал, что во время войны служил в разведке (хотя осторожничал и не говорил, во время какой именно войны) и еще что знает десяток способов голыми руками запросто убить человека. А потом решил покружить по танцполу самую грудастую и блондинистую туристку, пока одна из ее товарок распевала со сцены «Чужие в ночи» Фрэнка Синатры. Он как будто развлекался вовсю, хотя туристка была на голову его выше, так что он поблескивал ухмылкой на уровне ее бюста.

Покончив с танцем, он объявил, что сейчас опять его очередь. А поскольку он как никто другой был уверен в своей гетеросексуальности, то спел «Я есть, что я есть» всему залу, но особенно самой блондинистой туристке за столиком под сценой. Он выложился вовсю. И как раз собирался объяснить всем вокруг, что, на его взгляд, жизнь ломаного гроша бы не стоила, если бы он не мог сообщить всем и каждому, что собой представляет, когда вдруг скорчил странную гримасу, прижал одну руку к груди, а другую вытянул и повалился (настолько медленно и элегантно, насколько может повалиться мужчина) с импровизированной сцены и на ту самую блондинистую туристку, а с нее на пол.

4
{"b":"9983","o":1}