Хорошо, хоть Таньский прибыла пораньше, и я направила ее себе навстречу. Так, она должна бы уже и появиться, ага, вот и моя болтливая тележка. В дверях появилась мрачная личность: больше всего, похоже, Таньскому хотелось громко, во всеуслышание, сообщить, что она думает по поводу подруги, но, увидев количество и размер ноши, возле которой стояла эта самая подруга, она примерзла к полу с совершенно очаровательным выражением лица, оценив которое охранник Коля еще больше утвердился во мнении на мой счет. Повернувшись к нему, я мило улыбнулась и прощебетала:

– А вот и моя подружка пришла. Мы с ней в больнице познакомились, в одной палате лежали. Очаровательнейшая особа и, что удивительно, не замужем. А вы, Коля, женаты?

– Да, да, конечно, – пролепетал бедняга и поспешил ретироваться.

– Жаль! – заорала я ему вслед. – А у моей подруги есть замечательная коллекция колюще-режущих предметов, испытанных ею в деле! – Коля перешел на спринтерскую скорость и скрылся в подсобке.

– Ты чего разоралась? – Таньский подошла ко мне. – Что за ерунду несешь про какую-то коллекцию?

– Шалю вот, – скромно потупила я глазки. – От голода совсем умом тронулась, – заметив приоткрывшуюся дверь подсобки, громко добавила: – И вообще, у меня осеннее обострение! – Дверь захлопнулась.

– Ага, понятно, – Таньский осмотрела торбы. – И как мы это дотащим, по-твоему? Вьючных верблюдов на парковке я что-то не заметила.

– Ой, да ладно тебе! – махнула рукой я. – Здесь же недалеко, будем добираться короткими перебежками. Главное, чтобы ручки у пакетов выдержали.

– Жаба ты жадная, – грустно констатировала подружка и, взяв два пакета, потащила их к выходу.

– На том стоим, – просопела я, грузно шагая под тяжестью своей половины ноши.

Домой мы добрались практически без потерь, правда, выглядели к концу похода не очень презентабельно, думаю, у прохожих наш вид рождал одну и ту же ассоциацию: «Это кто?» – «Кто-кто, конь в пальто». Уточним: не кони, а лошади, причем одна из лошадей, Таньский, в рыжей дубленке. Ей пришлось хуже моего, поскольку, когда зверский аппетит пинками выгонял меня из дому, я схватила первое попавшееся одеяние. Им оказался пуховик, в котором я мусор выношу. Не совсем «от-кутюр», но братские чувства у местных бомжей я в нем пока не вызываю. Зато плестись с сумками мне было не в пример легче, а вот Таньский… Она недавно купила себе славную рыжую дубленочку и, естественно, собираясь в гости, не могла отказать себе в удовольствии покрасоваться, хотя на улице было от силы два градуса мороза.

В общем, когда мы ввалились в квартиру, Таньский была похожа на обмусоленный щенком ботинок, поэтому я не стала бухтеть, когда моя подружка, сбросив дубленку и побросав в прихожей пакеты, первым делом бросилась в ванную.

Пока она там плескалась, я разобрала покупки и занялась подготовкой сокрушительного ужина. Выпущенная из холодильника сила воли укоризненно на меня посмотрела и обреченно ушла в угол за батареей. Греться и дуться.

Когда посвежевшая и порозовевшая подружка вышла из ванной, завернувшись в мой халат, процесс готовки был в самом разгаре.

– И почему я все это терплю? – грустно обронила Таньский и, взяв нож, занялась салатом. – Ведь как обычно бывает у интеллигентных людей? Приглашение в гости означает, что ты придешь нарядная, тебя встретят у накрытого стола, предложат тапочки, усадят поудобнее, чтобы из окна не дуло, и под бутылочку легкого вина можно вести беседы о вечном. О мужиках, например. А тут? Я, как положено, навела немыслимую красоту, прибыла в гости, причем, прошу обратить внимание, не с пустыми руками, а с бутылочкой того самого легкого вина – и что? Вначале меня используют, как ишака, нагрузив неподъемными торбами, в результате чего вся немыслимая красота была смыта трудовым потом. Едва я, слегка освежившись, вышла из ванной, отчаявшись выглядеть достойно и завернувшись в этот убогий халат, мне, гадко ухмыляясь, предложили почетную должность кухарки!

– Это ты с кем сейчас разговариваешь? – полюбопытствовала я. – Если с едой, то, Таньский, пора.

– Куда пора? – не поняла еще не вышедшая из образа униженной и оскорбленной подруга.

– На обследование к психиатру! – Я злорадно хихикнула. – Симптомчики у тебя того.

– Чего «того», чего «того»! – голосом Василия Алибабаевича заблажила Таньский.

– Дурдом по тебе плачет, вот чего! Это я тебе как узкий специалист говорю!

– Так, сейчас один узкий специалист станет совсем узким, когда я его в лапшу порублю! – подруга воинственно замахала ножом. – Меня, в довершение ко всему, оскорбляют!

– Ага, – радостно закивала я. – А еще я сейчас по поводу твоей фигуры начну изгаляться.

– Ой, держите меня семеро! – Таньский, закончив строгать салат, полезла в холодильник за майонезом. – Кто-то, похоже, считает себя очень хитрой и надеется, что доведенная до отчаяния подруга, закончив приготовление пищи и накрыв стол, не выдержит издевательств и, рыдая и заламывая руки, унесется в ночь. Так вот вам, – в нос мне уперлась вымазанная майонезом фига, – не дождетесь!

– Не удалось! – Я прищелкнула пальцами. – Что ж, придется с тобой поделиться. Можешь взять те две помидорки, вот еще тебе огурчик, и бери, от сердца отрываю, два, нет, три кусочка хлеба! Уф, молодец я, правда?

– Умгум, молодец, – согласилась подруга, с удовольствием дегустируя собственноручно приготовленный салат. – Ты, главное, не останавливайся, говори. А я буду слушать.

– А Таньский слушает да ест. За вами должок, мадам, получите, – моя фига, в отличие от ее, была чистенькой, так что небольшой перевес в битве титанов остался на стороне Таньского.

Ох, каким же все было вкусным! После недели «здорового питания» и кусок вареной колбасы покажется мечтой гурмана, но без ложной скромности отмечу, что стол мы с Таньским соорудили славный. Конечно, до Анжелы нам далеко, но она ведь профи, а мы – так, любители.

Когда был утолен первый, а потом и второй, и третий голод, мы решили посмотреть телевизор, поскольку наелись так, что даже разговаривать не было сил.

Я нажала на кнопку пульта. На экране появилась заставка «Вести», затем диктор стал читать анонс программы.

– Ой, новости, ну их, – заныла Таньский, – от них только изжога начнется, переключи на что-нибудь веселенькое.

– Сейчас, – я снова взяла пульт в руки, но…

На экране появилось изображение чудовищно искореженной машины, диктор что-то говорил о серьезной аварии, прозвучала фамилия «Майоров». Пульт выпал у меня из рук, голова закружилась, видимо, я побледнела так, что Таньского пулей снесло с дивана, она обхватила меня руками, прижав к себе:

– Что ты, Аня, еще же ничего не ясно, давай подождем, скоро сюжет целиком покажут.

– Это она, – выдавила я.

– Кто?

– Жанна. Я же говорила, она нас в покое не оставит. Господи, Лешка… – Сердце сжалось и словно перестало биться. Кровь в венах застыла. В голове – вязкая пустота. Нет боли, нет света, нет звука. И меня нет. Кто-то трясет меня за плечи, а потом бьет по щекам. Зачем, не надо, пустите, я пойду. Но этот «кто-то» настойчив до безобразия. Наконец я с трудом открыла глаза и увидела над собой испуганное лицо Таньского.

– Ты чего дерешься? – прошептала я.

– А ты чего? – подружка всхлипнула. – Глаза закатила и – хлоп. Дыхания не слышу, сердца не слышу, синяя лежит вся. Я сама чуть не умерла от ужаса, хорошо, твой Майоров позвонил. Он мне и сказал, что делать. Видишь – получилось.

– Подожди-подожди, – я приподнялась, – кто позвонил?

– Да Майоров твой, – сквозь слезы улыбнулась Таньский, – он и сейчас на проводе, ждет.

Я выхватила трубку и дрожащим голосом спросила:

– Лешка?

– Я, зайцерыб, я, – теплый Лешкин голос растопил лед в венах и запустил сердце. Но, похоже, оттаяла не только кровь, поскольку из глаз потекли слезы, и я захлюпала носом. Услышав эти звуки, Лешка зачастил: – Успокойся, со мной все в порядке, я вообще не хотел тебе говорить, но проныры-телевизионщики раньше меня на место аварии успели.