Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Юрий Гаврюченков

Золото шаманов

Часть 1

Трискелион

1

О, как же я нынче встрял!

Сидя на дне импровизированного окопа, я проклинал древнеславянскую утварь и свою любовь к ней. Чёрт меня дёрнул лезть на Лукинское городище копать, причём не на продажу, а для себя! Казалось бы, Ивановская область – глушь глушью, но и тут от конкурентов отбоя нет, причём отбиваться приходится отнюдь не лопатой, а оружием посерьёзнее.

Ясное дело, что не одного меня манили эти неисследованные государственными археологами места, буквально напичканные превосходно сохранившимися предметами старины. В чём я теперь имел несчастье лишний раз убедиться.

Находящийся в трёхстах километрах за Москвой Мугреевский лес представляет собой лакомый кусок для разного рода изыскателей, начиная от туристов-романтиков и реконструкторов-неоязычников, заканчивая кладоискателями вроде меня, которых гонит в чащу чисто коммерческий интерес. Добытую копанину мы кладём в карман, не дожидаясь официальных исследований, на проведение которых у государства давно не хватает средств. Стенания же сотрудников краеведческих музеев игнорируем. Мы, славяне, за долгие века стали почти все друг другу родственниками, поэтому и наследство у нас общее. А уж как его делить, зависит от ловкости и умения до оного добраться. «Чёрные археологи» живут по классическому римскому принципу: опоздавшему – кости. Завещать, кому, чего и сколько причитается, наши исторические предки забыли, поэтому мы кроим лежащее в земле ценности, пуская в ход любые средства убеждения, чем не особенно отличаемся от своих дальних родичей – диких золотоискателей.

Лукинское городище, названное в честь расположенной неподалёку деревеньки Лукино, мимо которой я проскочил по просёлку, подняв протекторами своей новенькой полноприводной «Нивы» тучу пыли, было крупным населённым пунктом даже в масштабах нашей эпохи. С первого по девятый века жили там обильно населяющие окрестные леса финно-угорские племена муромы и мери, да и скандинавы вниманием не обходили. Поэтому за девятьсот лет предметов обихода сохранилось в культурном слое видимо-невидимо, что и сделало эту площадку притягательной для любителей старины. Находили здесь и норвежские мечи, и славянские погребальные урны, и ценнейшие украшения из благородных металлов в «счастливых» могильниках. Горшки с серебряными монетами тоже находили. Словом, надо было копать и копать, чем я целое лето и занимался, едва просохли дороги от весенних грунтовых вод. Для меня начался рабочий сезон.

Впрочем, не жажда наживы гнала меня на нелегальные раскопки, а поисковый азарт, не дающий покоя с детства. Денег как раз хватало. Разжившись сокровищами исмаилитов, я получил долгожданную возможность заниматься археологией для собственного удовольствия, не заботясь о хлебе насущном и вообще ни о чём не заботясь… «Самое сильное желание человека – обретение священной свободы жить, не нуждаясь в труде».

Через лес к правому берегу Луха вели поросшие молодой травкой не очень накатанные колеи. Последнее обстоятельство вдохновляло: меньше народа – больше кислорода. Никто не любит конкурентов. Лично я бы предпочёл никого на раскопках не видеть, только этим сей археологический Клондайк меня порадовать не мог.

Когда я выехал на площадку, по береговой террасе городища равномерно распределились уже три машины, причём последняя тачка, дряхлый 469-й УАЗ, притулилась у моего раскопа, а в траншее шурудила лопатами пара старателей.

Да какого рожна!

Избранное мною место являлось весьма перспективным. Фишеровский металлодетектор показал наличие в земле немалого количества железа, наверное, там дом стоял. Теперь мои уники сгребают какие-то мародёры. Это было оскорбительно! И даже не так самого участка было жаль, как вложенного в него труда. Чтобы дорыться до культурного слоя, отмахав помимо целевой две поперечные траншеи, наломаться пришлось ого-го! А теперь два нахала беспардонно просеивают мой грунт. Богатый ценными включениями. Грабёж среди бела дня!

Мириться с такой наглостью я не был намерен. Вжав в пол педаль газа, я подлетел к рыдвану, нашаривая в перчаточном ящике револьвер. Парочка в канаве испуганно вскинула голову. Я выскочил, вне себя от ярости. Сейчас разберёмся!

– Стоять-бояться! – рявкнул я.

Конкуренты торопливо выбирались из ямы. Один был постарше, другой совсем юноша, вероятно, отец и сын. Их пейзанские рожи имели немало общего, в том числе, и выражение испуга. Преемственность поколений, вашу мать! Не иначе как из соседней деревни приехали на заработки, прослышав, что в лесу копают. Оба были «чайниками». Народ поопытнее не сунулся бы на чужой участок, тем более, что я сигнальную лопату оставил: мол, ищут здесь. Ну, на худой конец, выбрали бы канаву рядом. Так нет! – увидели свежую, грамотно разрытую, решили, что умный человек знает, где лучше копать. Ну, мы сами с усами, тоже не лаптем щи хлебаем. В общем, сунулись придурки, не подозревая, что в таких местах даже яма имеет своего хозяина. И хозяин будет отстаивать свои права.

– Руки в гору! Кто такие, сколько лет?!

– Ты чё тут раскомандовался? – угрюмо спросил старший.

– Слышь, ты, чёрт, закатай вату! Хрена ты лазаешь по чужим ямам?

– Ты бы полегче, – буркнул отец семейства.

– Пасть закрой, полудурок! Необъятное хлебало, что ли, отрастил чужое на халяву хапать? – поинтересовался я. Значительное огневое превосходство позволяло вести переговоры в любом угодном мне тоне.

Наученный горьким опытом, я за сумасшедшие деньги обзавёлся волыной огромной убойной мощи и без неё на раскопки не ездил. Револьвер У-94С «Удар», сконструированный по заказу МВД, имел калибр 12,3 мм. В дуло можно было засунуть палец. Попадание мощной пули в любую часть тела вырубало сразу – оружие создавалось для штурмовых отрядов. С такой спецтехникой в руке я был спокоен. Особенно перед безоружной деревенщиной.

Крестьяне побрели к машине, а я с гордостью огляделся по сторонам, дабы оценить, какое впечатление моя вылазка произвела на соседей. Публика прервала работу и с интересом наблюдала, чем закончатся наши разборки.

– Брось оружие!

Команду выплюнул щербатый хавальник отца. Его осмелевший сынок направлял на меня обрез со стволами немыслимого диаметра. Я застыл, держа «Удар» в опущенной руке, ни единым движением не провоцируя придурка на выстрел. Папаша двинулся ко мне.

– А ну, брось!

Я стоял у края раскопа, продавливая ногой рыхлый бугор отвала, за которым начиналась траншея. Глубокая, широкая, я сам её рыл. «Вот ведь уроды моральные, – думал я, – добрались до машины, чтобы достать обрез, да показать, кто у них на селе первый парень. Знаю, ты, идиот.» Мужик приблизился ко мне, закрыв корпусом стволы, и я прыгнул на дно.

Оглушительный грохот двенадцатого калибра ударил по ушам. Дробь смела с отвалов грунт, комочки земли посыпались мне за шиворот. Заразы, совсем озверели: живого человека просто так убивать!

Я наугад выставил куцее дуло «Удара» и нажал на спуск. В руку сильно толкнуло. Чудовищная пушка заряжалась укороченными ружейными гильзами тридцать второго охотничьего калибра, и пороховой заряд у неё был соответствующий. Такой ответ противника должен был напугать. По крайней мере, по мне больше не шмаляли и я, сев на корточки, приготовился замочить первого, кто заглянет в канаву. Сам высовываться не спешил: обрез был двухзарядным, а выстрел я слышал только один. На милость противника также уповать не стоило. Они же уроды деревенские: только выгляни, сразу полбашки картечью снесут. Или чем у них патроны заряжены. Может, какой-нибудь «удочкой» для охоты на уток: нанизывают картечь на струну и укладывают в гильзу. Такая, если хоть краем заденет, сразу вся обматывается, как боло, только в сто раз меньше, тяжелее и летит со скоростью звука. Соответственно, и повреждения серьёзнее. Башку снесёт – не фиг делать. А у пейзан ума хватит, им ведь в деревнях заняться нечем, вот и мастерят всякую дрянь. Или гвоздей накромсают…

1
{"b":"9967","o":1}