— Да вроде бы…

— Тогда иди и занимайся своими делами.

Леонид возвратился к корзине, присел перед нею. Помедлив, принялся собирать рассыпавшиеся по полу обрывки бумаги. Аккуратненько заталкивал каждый обрывок в общую рыхлую массу так, чтобы тот уже не смог выпасть обратно. При этом, прежде чем расстаться с обрывком, Леонид помимо своей воли, с пристальным вниманием всматривался в уцелевшую на нем часть текста, часть чертежа, формулы. Он и сам не понимал, зачем делает это.

Он только все ловил себя на том, что никак не может справиться с тягостным и назойливым беспокойством, как-то внезапно овладевшим им после вчерашнего разговора с Варанкиным. И даже не просто разговора, а после какого-то нечаянно оброненного профессором слова.

И это беспокойство сейчас заслонило собой все остальное предстоящий скандал на кафедре, слезы отчаяния на лице Инны, разочарованные физиономии друзей…

…Так очередь дошла до четвертушки листа с частью наклеенной на нем фотографии. Белый глянцевый кусочек с лохматыми краями надрыва. Веер кривых пересекал его. Ни начала, ни конца кривых здесь не было, и то и другое осталось на других обрывках фотографии.

Леонид вздохнул. Построение этих кривых окончательно запутало и без того сложные взаимоотношения между аспирантом и его научным руководителем.

Виктор Павлович поручил Леониду проследить, как меняется плотность воды в процессе гидравлического удара. Почему эту задачу — именно Леониду? Скорее всего, потому, что с нею мог совладать только такой человек, как он, обладающий дьявольской усидчивостью. Гидравлический удар длился сотые доли секунды. Установленные на стенде датчики давали чудовищные погрешности, и установить относительно точную величину этих погрешностей предстояло соответствующим числом замеров.

Более трехсот экспериментов проделал Леонид ради этой третьестепенной задачи. Изо дня в день, с утра до вечера, а иногда и до глубокой ночи, он занимался одним и темже; включал, выключал, снимал показания десятка приборов, проявлял пленку и расшифровывал ее. И все это с таким невозмутимым спокойствием, которое подивило даже видавшего виды Варанкина…

Так же терпеливо Леонид переносил тысячи замеров с карты на миллиметровку. На бумаге одна за другой возникали беспорядочные россыпи точек, настоящие подобия Млечного Пути. Первое время никаких закономерностей в этих россыпях ни Леониду, ни даже «доку» уловить не удавалось.

Более пяти месяцев длилась эта погоня за призраками. Варанкин с эгоистичной непоколебимостью заставлял продолжать ее, нимало не смущаясь бесплодностью поисков. И вот в конце пятого месяца к удивлению Леонида россыпи точек начали постепенно уплотняться. Сближаясь, точки наметили трассу для проведения кривой.

А вывод?

Зависимость плотности воды от давления получилась точно такой же, какой она была известна в гидравлике без малого сотню лет, — обстоятельство, на которое не преминул обратить внимание своего научного руководителя аспирант Леонид Лыкнов. Реакция была неожиданной: Варанкин яростно скомкал миллиметровку с кривыми. Леонид с трудом подавил улыбку. Еще бы! Чутье впервые подвело Варанкина — он не обнаружил ожидаемых отклонений от общей закономерности.

Все дело заключалось в том, что проблемам воды «док» отдал без малого сорок лет — целую жизнь! В воде он усматривал грядущее могущество науки и техники и выдвигал на этот счет собственные гипотезы, шокировавшие Леонида своей фантастичностью. Чего только стоило утверждение Варанкина о том, что вода в будущем придет на смену пластику и металлу как материал несравненно более прочный и температурно устойчивый!

Разглагольствования о перспективах, якобы скрытых в воде, являлись слабостью стареющего ученого. В минуты откровений Варанкина Леонид старался уходить по своим делам, а когда сделать этого не удавалось, слушая Варанкина, мучительно краснел, прятал глаза, словно его самого уличали в самом беспардонном вранье.

С водой у Леонида были связаны самые неприятные переживания. В детстве он едва не утонул в реке и потом его, мальчишку, мучили ночные кошмары: смыкающаяся над головой зеленая зыбь, раздирающее грудь жидкое удушье…

Поступая в институт, Леонид никак не мог выбрать специальность. Ему посоветовали: иди туда, где конкурс поменьше. Так он угодил в группу «Водоснабжение и канализация». Бывшие школьные друзья при встрече приветствовали его жестом, воспроизводящим слив воды в унитаз. Леонид краснел, страдал от унижения и… продолжал учиться.

После окончания института его однокурсники были направлены кто в диспетчерские службы, кто в научно-исследовательские учреждения, а он попал на прямое производство и три года не вылезал из траншей, ползал по колено в воде, в липкой, точно резиновый клей, глинистой жиже.

Что привело его в аспирантуру?

Скорее всего, желание бежать от воды. И он бежал от нее, чтобы еще прочнее связать себя с проблемами все той же воды. Бывает же такое…

Вода…

Гидравлический удар в воде.

Россыпи точек постепенно оформлялись в веер кривых. И никаких новых закономерностей, которые так жаждал обнаружить Варанкин. Более того, то на одной, то на другой россыпи появлялись точки-изгои. Они вообще выпадали из всяких закономерностей. Их заносило черт-те куда! — ниже оси абсцисс, где вода вообще переставала быть водой, ибо там ее плотность становилась меньше единицы.

Даже самый захудалый лаборант на кафедре знал, что это так называемые выпавшие точки, результат неизбежных погрешностей эксперимента, которые следовало отбросить при расчетах, как ложные. Но Леонид, от природы человек пунктуальный, нанес их на миллиметровку так же старательно, как и все прочие…

Леонид поймал себя на том, что слишком внимательно изучает обрывок фотографии. И одновременно пытается поймать какую-то навязчивую мысль, имеющую прямое отношение и к этой фотографии, и к беспричинной, но тягостной тревоге. Мысль занозой сидела в голове, хотя смысл ее ускользал от сознания.

Встряхнувшись и досадуя на себя, Леонид в сердцах сунул обрывок обратно в корзину, в самую глубь рыхлой бумажной массы, а сверху придавил массу ладонью, будто обрывок порывался выскользнуть обратно.

И тут мысль обернулась голосом Варанкина, презрительно выкрикнувшего Леониду:

— Выпавшая точка!

Конечно, «док» имел в виду совсем не то, о чем думал сейчас Леонид. Выпавшие точки — вот в чем все дело! Вот источник тревоги. Она поселилась в нем именно в то мгновение, когда прозвучали слова Варанкина.

Выпавшие точки…

Они были на построенных им, Леонидом, кривых. Они остались здесь на обрывке фотографии. Однако беспокойство теперь обрело четкий смысл: эти выпавшие точки он видел еще где-то.

Леонид беспомощно оглянулся, ища в комнате кого-то, кто мог бы указать ему, где еще они, эти злосчастные точки. Но в комнате, кроме него, никого не было.

Он сделал попытку подтрунить над собой: если уже нет диссертации, так на кой ляд ему сдались эти точки? Но тут же с пугающей ясностью понял, что никакого отношения к диссертации они не имеют, что в них скрыт свой собственный смысл.

Теперь было важно установить, где он мог еще их видеть?

Может быть, они почудились ему в россыпи вспыхнувших уличных фонарей? Или в мелькании красных, оранжевых и белых автомобильных подфарников, пока он бродил по улицам города после разговора с Варанкиным? Ну нет, до такой степени его игра воображения еще не доходила.

Навязчивое желание вспомнить заставило Леонида снова сесть за стол. Он подпер кулаком подбородок и уставился в зеркало, из которого на него таращила глаза круглая розовощекая морда с кудрявыми бакенбардами.

Вспомнить не удавалось. В памяти образовался возмутительный провал, какая-то незаполненная полоса шириной в одни сутки. И Леонид подумал, что вспомнить удастся, если снова взглянуть на тот обрывок фотографии.

Он нагнулся к корзине и вытряхнул все ее содержимое на пол. Опустившись на колени, он принялся перебирать обрывки. И как бывает в подобных случаях, нужный обрывок никак не попадался на глаза. Леонид, проклиная все на свете, рылся в бумажной массе, разбрасывая ее по всему полу.