— Ну-с… и как мы себя чувствуем? — спросил доктор Хейдок.

Откинувшись на подушки, мисс Марпл слабо ему улыбнулась.

— Гораздо лучше, — ответила она, — только слабость ужасная. Но, по правде сказать, доктор, я не понимаю, зачем мне вообще выздоравливать. Посмотрим правде в глаза: я больная, никому не нужная старуха. В могиле мне самое место.

— Да-да, обычные мысли после гриппа, — бесцеремонно перебил ее доктор Хейдок. — Мы явно идем на поправку. Теперь необходим лишь небольшой толчок, чтобы вернуться в нормальное состояние. Легкая встряска для ума…

Мисс Марпл вздохнула и покачала головой.

— Между прочим, — продолжил тот, кладя на одеяло большой конверт, — я принес лекарство с собой. Такая небольшая загадка по вашей части. Как раз то, что доктор, ха-ха, прописал.

— Загадка? — слабым голосом переспросила мисс Марпл.

— Это, собственно, мой первый литературный опыт, — пояснил доктор Хейдок, краснея. — Здесь я попытался последовательно изложить все события. «Он сказал», «она сказала», «девушка подумала» и так далее. Но все это было на самом деле.

— Но почему загадка? — спросила мисс Марпл. Доктор усмехнулся.

— Потому что я опустил объяснение. Хотелось, знаете ли, убедиться, так ли вы проницательны, как говорят.

И, выпустив эту парфянскую стрелу,[1] он удалился. Мисс Марпл достала из конверта рукопись и принялась читать:

— А где же новобрачная? — не унималась мисс Хармон.

Тот же самый вопрос волновал и всю деревню. Всем не терпелось увидеть молодую, красивую и богатую жену, которую Гарри Лекстон нашел себе за границей. При этом, что случается редко, все были искренне за него рады. Гарри, этому испорченному юному шалопаю, вообще прощали все и всегда. Стоило ему состроить жалостливое, убитое горем личико, и даже владельцы разбитых окон расплывались в снисходительной всепрощающей улыбке, пусть даже его рогатка поражала их стекла чуть ли не раз в неделю. Юный Лекстон без устали бил стекла, опустошал соседские сады и воровал кроликов. Немного повзрослев, он устремил свою энергию на более серьезные занятия. Вскоре он уже просто купался в долгах, а его отношения с дочкой продавца из местной табачной лавки зашли так далеко, что молодого человека пришлось срочно отправлять в Африку. Тем не менее деревенские старые девы, эти всемогущие законодательницы общественного мнения, лишь снисходительно улыбались: «Мальчик еще не перебесился. Дайте ему время».

И вот блудный сын вернулся, и вернулся вроде как действительно остепенившимся. Он преуспел. Рассказывали, что он много работал, выкарабкался из долгов и, в довершение всего, завоевал сердце и — что важнее — руку ослепительной красавицы англо-французского происхождения, обладавшей, кроме того, значительным состоянием.

Теперь Гарри мог с равной легкостью позволить себе и особняк в Лондоне, и целое поместье с собственными охотничьими угодьями в каком-нибудь живописном уголке Англии, но он предпочел обосноваться в родных местах и, что показалось всем особенно романтичным, приобрел заброшенное поместье, на территории которого, в маленьком флигеле, прошло его детство.

В Кингсден-хаус уже лет семьдесят как никто не жил, и это огромное величественное здание пришло в полный упадок и запустение. Только престарелый сторож с женой еще ютились во флигеле, который, хоть и представлял из себя самую обычную пристройку, сработанную без особых претензий, но со вкусом, благодаря окружавшему его дикому саду и частоколу высоченных мрачных деревьев казался самым настоящим зачарованным замком.

Когда-то поместье принадлежало майору Лекстону, отцу Гарри, и малыш облазил его вдоль и поперек, изучив каждый уголок заросшего сада. Старый дом всегда таил для него какое-то особое очарование.

Когда несколько лет тому назад майор Лекстон умер, в деревне решили, что Гарри никогда уже не вернется в дом своего детства. И вот он вернулся и, мало того, привез с собой молодую жену. Кингсден-хаус ожил. Поместье наводнили строители и архитекторы, старое обветшавшее здание снесли, и за фантастически короткое время — Гарри мог себе позволить не считаться с расходами — на его месте возвысился новый дом. Ослепительно белый, он загадочно поблескивал за деревьями.

Затем появились садовники, за ними — декораторы и специалисты по интерьеру, и вскоре дом был готов. Первыми прибыли слуги. Наконец роскошный лимузин подвез к парадному и самих мистера и миссис Лекстон. За этим событием, затаив дыхание, наблюдала все деревня.

Миссис Прайс, владелица самого большого в деревне дома и, как следствие, считавшая себя предводительницей местного общества, разослала приглашения на вечер в честь новобрачных. Это было значительное событие, заставившее многих дам сшить себе новые туалеты. Все были возбуждены, взволнованы и заинтригованы. Каждому не терпелось увидеть новую жену Гарри, о красоте которой уже ходили самые немыслимые слухи. Говорили, что вся эта история слишком напоминает сказку.

Мисс Хармон, добродушная, много повидавшая на своем веку старая дева, продираясь сквозь собравшуюся толпу, неутомимо выспрашивала о новобрачной. Мисс Брент, маленькая, худенькая, вечно брюзжащая и, к слову сказать, тоже старая дева, с готовностью удовлетворила ее любопытство:

— Ой, дорогая, молодая просто прелесть! Такие манеры… И совсем молоденькая. Тут прямо позавидуешь… И внешность, и деньги, и воспитание… Как говорится, кому-то все, а кому-то…. В общем, всем хороша. И Гарри к ней так привязан!

— Ну, — заметила мисс Хармон, — времени-то прошло совсем немного… Дайте срок.

От возбуждения мисс Брент начала потирать кончик носа.

— Так вы, дорогая, думаете…

— Ну вы же знаете Гарри!

— Говорят, он изменился, он…

— Дорогая, — мягко, но решительно перебила ее мисс Хармон. — Мужчины никогда не меняются. Если он привык порхать как мотылек, так всю жизнь и будет. Уж я-то знаю.

Мисс Брент заметно повеселела.

— Вы правы, дорогая, ах, как вы правы. Хлебнет она с ним горя, бедняжечка. Кто-то должен ее предостеречь. Как вы думаете, она знает эту историю с дочерью табачника?

— Трудно сказать. Но, в любом случае, нельзя оставлять бедняжку в неведении. Ведь ситуация очень пикантная… Аптека-то у нас одна! (Дочь продавца из табачной лавки к тому времени уже вышла замуж за аптекаря.) — А что, если ей ездить в мачбенгэмскую аптеку? — осенило мисс Брент.

— Думаю, — заметила мисс Хармон, — Гарри ей сам это предложит.

Они понимающе переглянулись.

— Но предупредить ее все равно нужно, — заключила мисс Хармон.

— Вот свиньи! — возмущалась Кларисса Вейн. — Ну почему некоторые люди ведут себя так по-свински?

Доктор Хейдок недоуменно поднял глаза на свою племянницу.

Впрочем, он давно уже привык к импульсивности этой высокой темноволосой девушки, хорошенькой и очень отзывчивой. Сейчас в ее огромных карих глазах пылало негодование. Она яростно продолжала:

— Эти старые девы жить не могут без сплетен! Вечно они все вынюхивают да подсматривают…

— За Гарри Лекстоном, ты хочешь сказать?

— Ну да. Почему бы им не оставить в покое всю эту историю с дочкой табачника?

— Ах, вон оно что! — Доктор пожал плечами. — Довольно неприглядная история.

— Вот именно. И к тому же давняя. Ну и зачем вытаскивать все это на свет Божий через столько лет? Весьма напоминает вурдалаков, пирующих над трупом.

— Ты, конечно, права, милая… Но, видишь ли, у нас здесь так мало событий, что люди поневоле обращаются к прошлым. Не пойму только, почему тебя все это так расстраивает.

Кларисса Вейн покраснела и отвернулась. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал совершенно нормально.

— Ну… они выглядят такими счастливыми. Я про Лекстонов… Такие молодые и так любят друг друга… Это же чудесно. И меня бесит, что какие-то сплетни и грязные намеки могут разрушить их счастье.