А если ее здесь нет? Если это все козни ее родителей?

Вряд ли. Наверно, все-таки она здесь.

Я знаю, что она встретит меня с улыбкой. Здесь или где бы то ни было. Поищу ее сначала в больнице, потом у нее дома и, наконец, у друзей.

Целую ночь готов ее искать.

Сейчас войду.

Бдительный страж даже не взглянул на меня. Я подошел вплотную к окошечку. Регистраторша говорила, тоже не глядя на меня, точно я был бесплотный дух, невидимый глазу. Никто из сидящих в холле не обратил на меня ни малейшего внимания. Облокотившись на стойку, я начал:

– Девушка, мне надо к врачу.

– А что тебя беспокоит?

– Голова болит. Очень болит. И общая слабость. Мне совсем плохо. И аппетита нет. Мне стало плохо, вот я и решил зайти к врачу по дороге домой. Боюсь, не стало бы еще хуже.

– Посиди немного. Я тебя вызову.

Она снова уткнулась в бумаги и забыла обо мне. Я остался стоять, обводя взглядом коридор.

Я спокойно прошел в дверь с надписью «Посторонним вход запрещен». Прошел мимо врачей и медсестер. Они тоже не обратили на меня внимания или не заметили меня, как будто я и вправду бесплотный дух. Лишь глаза выдавали мои намерения, да и руки говорили, что я убил кретина. Я зашел в туалет, причесался, умылся, улыбнулся собственному отражению в зеркале. Хотелось прилично выглядеть перед Алисой. Все будет хорошо. Не терпится ее увидеть. Не так тоскливо будет.

Поднявшись по лестнице, я пошел по коридору. По пути заглядывал в палаты через открытые двери. Везде лежал народ. Все спали. Кое-где оставался включенным телевизор. В конце коридора была закрытая дверь. Это была палата для тяжелобольных.

Я медленно отворил дверь. Увидев меня, санитар спросил, что я здесь делаю. Я промолчал и поманил его пальцем, дав ему понять, что разговаривать надо тихо.

Ничего не понимая, санитар обернулся, вытянул шею и приготовился меня выслушать. Уклониться от удара ему не удалось. Я ударил его по голове рукояткой револьвера – бил насмерть. Он повалился на пол, и я нанес ему еще три удара. Рука у меня залилась кровью.

Синий свет освещал белые простыни, покрывавшие койки, разделенные между собою желтыми пластиковыми занавесками. Из стен торчали провода, питавшие аппараты, которые, в свою очередь, питали искусственной жизнью больных, а те лежали как мертвые и лишь порой чуть слышно постанывали. На одной из коек, озаренной лунным светом из выходившего на улицу окна, лежала девушка с открытыми глазами. Это была Алиса.

Я подошел и прикоснулся к ее лицу. Свои окровавленные руки я вытер о покрывало. Еще раз проводя рукой по ее лицу, я тихонечко, чтобы не разбудить остальных, прошептал ее имя. Мне хотелось обнять ее всю, но мешали провода и трубочки, введенные ей в нос.

Я притронулся к ее руке, к груди, к губам. Хотелось разбудить Алису и сказать, что я люблю ее. А еще хотелось попросить, чтобы она писала мне, когда я снова сяду с тюрьму, или чтобы она бежала со мной на край света. Или чтобы каждый год, в день моего рождения, посещала мою могилу. Больше ни о чем просить бы не стал. Но она не слышала меня, так что не стоило и говорить – оставалось только проститься, раз уж никуда она со мной не пойдет.

Я попытался поднять ее. К счастью, она была худенькая, хотя и высокого роста, и потому оказалась легкой, словно пушинка. На ней был голубой халатик. Я подложил руку ей под поясницу, силясь поднять ее с кровати, и ощутил ее голое тело, теплые ягодицы, ничем не прикрытое лоно. Я ощутил возбуждение. Потом заплакал. Моя рука застыла у нее на попе.

Нужно было поднять Алису с койки. Мне это удалось, но она вдруг выскользнула у меня из рук и упала к моим ногам. Провода натянулись и лопнули. Она и не почувствовала.

Я понял, что шансов больше нет. Алиса была уже одной ногой в могиле. Я ее пережил.

Я утратил самообладание. Вставил дуло револьвера в рот и зажмурился, чтобы не слышать выстрела. Передумав, я открыл глаза и посмотрел на Алису. Вынул револьвер изо рта. Задумался. Опустился на пол и поцеловал Алису в губы. Расстегнув на ней халатик, стал целовать ее груди. Хотел раздеть ее догола, но тут же устыдился своего желания.

Впрочем, ненадолго.

Я снял с нее все, раздвинул ей ноги и с трудом поверил, что все увиденное мною – это только для меня. Я снял брюки и лег на нее, выбирая позицию поудобнее, чтобы проникнуть к ней во влагалище, остававшееся поначалу холодным. Было трудно. Я остановился. Я сунул пальцы в рот, смазал их слюной и слезами и начал все сначала. Вошел в нее до конца, словно нож в мякоть спелого арбуза. При этом плакал навзрыд. Овладев ее телом, я переживал небывалое вожделение и, кончив, получил такое наслаждение, какое прежде мне было неведомо. Я слез с Алисы, созерцая ее неподвижные черты. Вот наши судьбы и соединились. Дело того стоило. Теперь нас не разлучит даже ее отец – если, конечно, она выйдет из комы.

Я приставил к голове пахнущий пороховым дымом револьвер. За окном красные огни машин образовывали цепь, опоясывающую Виа-Маржинал. Их рев сливался с рычанием, исходившим из моего рта. Если я себе пущу пулю в лоб, то наверняка ничего не услышу. Уличные огни, проникая мне в душу, вызывают целую бурю.

Я посмотрел на Алису, приставил заряженный револьвер к виску и произнес:

– Спи спокойно. Не открывай глаз, не пробуждайся. Скоро встретимся и больше не расстанемся. Буду тебя ждать.