Что было бы, если бы комендоры промедлили хоть на одно мгновение?

Оттого и держатся подводники пословицы: «Все за одного, один за всех».

Вот почему на «Тигре» так дружно и взялись за Сачкова и Бачкова.

Подводники знали: сегодня заснёшь над шваброй — завтра запоздаешь к орудию.

Не научишься подчиняться старшему товарищу, командиру, — не научишься командовать сам.

Будешь неряшлив в мелочах, а мелочь-то тебя в бою и подведёт.

Сегодня, к радости подводников, Сачков и Бачков не отставали от других. Может быть, поэтому лодочный кок спешил закончить к ужину великолепный торт, на котором он выводил всякими кремовыми закорючками:

«Сладкий привет победителям морских глубин!»

Но, как только сменилась их вахта, Сачков улёгся на койку, а Бачков стал против камбуза, и ноздри у него стали ходить туда-сюда, а лицо приняло задумчивое выражение.

Тем временем «Тигр» заканчивал свой трудный боевой день. Луна, большая и спокойная, как стратостат, плыла над ночным морем.

Она видела красные, зелёные и белые ходовые огни «Тигра», любовалась сверкающим изумрудным следом от винтов корабля, слышала деловой разговор дизелей и приглушённую беседу подводников, вышедших наверх выкурить перед погружением последнюю папироску.

— И чем же оно так дорого нам, это самое море, ответьте мне, товарищи? — спросил боцман Дымба у подводников, и в трубочке у него захлюпало.

Подводники не сразу ответили, и боцман сам объяснил свой вопрос:

— Нам, морякам, море потому дорого, что оно землю любить велит. После долгого плавания земля моряку ещё прекрасней кажется.

Наверно, боцману и самому понравилось, что он сказал. Он поднял лицо и долго-долго глядел на луну, тихонько ей улыбаясь. Потом подмигнул луне и засмеялся:

— Светишь? Ну, свети, голубушка!

Луна удивилась и хотела было ответить боцману что-нибудь вроде этого: «Каждому своё! Вы плывёте, я свечу. Что ж ты насмехаешься надо мной, боцман Дымба, старый морячина?», но вдруг она начала протирать глаза от удивления.

На море никого уже не было.

Лишь пена расходилась да звёзды плясали на потревоженной чёрной воде.

Но звёзды луне и на небе надоели, и в досаде она закрылась серебряной тучкой, как носовым платком.

Темно стало на море, но в морской пучине, в которую всё глубже и глубже погружался «Тигр», было ещё темнее.

Зато в лодке ярко горел свет, по-домашнему тикали часы в кают-компании, и шёлковый абажур над столом раскачивался, словно ночью на террасе дачи под летним ветерком.

Нет на подводном корабле окон, весь он покрыт тяжёлой сталью, и командир не видел бы, куда он ведёт свой корабль. Но умные карты и приборы видели, и слышали, и рассказывали командиру о том, куда погружался корабль, какое течение толкало его, предупреждали о давлении воды, о глубине, о подводных рифах, о том, какое дно ожидает подводников: глина, камни или песок и водоросли.

«Тигр» прошёл двухсотый фут, до грунта оставалось ещё пятьдесят. Командир прочитал на карте: «Грунт: мелкий песок и ракушки».

Всё медленней и осторожней опускался «Тигр». Вдруг под килем его завизжало и заскрипело, как будто открытые железные несмазанные ворота. Корабль коснулся дна, отскочил, ещё немного проскользнул вперёд и мягко лёг на ночёвку.

Электромоторы были выключены. Наступила чудесная тишина морского дна.

Теперь лишь несколько краснофлотцев-»слухачей» будут чутко слушать забортную тишину; для всех остальных пришло время заслуженного отдыха.

Пузырьки, как вуалью, окутывали стальные борта корабля и, шипя, поднимались кверху. Морские жители, многолапые и вовсе без лап, пучеглазые и совсем без глаз, рыбы, рыбёшки, крабы, рачки всех цветов и раскрасок, морские коньки, скаты и плоская, как лопнувшая камера футбольного мяча, камбала — вся эта братия, испугавшаяся было приближения «Тигра», теперь набралась храбрости и толпами собиралась к месту, где только что страшно гудела винтами и фыркала цистернами незнакомая огромная рыбина, а теперь лежит и не дышит.

Нахалы крабы вскарабкались на рубку, расселись на мостике и важно задвигали клешнями.

Но тут Клюев завёл патефон. Заиграли трубы, забил барабан. Рыбы отскочили подальше, а крабов вместе с их клешнями словно сдуло с командирского стула.

Потом, успокоившись, долго слушала музыку морская публика, вытаращив глаза и испуганно вздрагивая плавниками. А из лодки отчётливо и чисто, так что можно было разобрать каждое слово, доносилась песня:

На морском дне начался подводный концерт краснофлотского творчества.

Сачков и Бачков, плотно поужинав, сидели рядышком на рундуке. По их глазам было видно, что скоро приятели улягутся спать.

— Слышишь? Товарищ штурман скрипку настраивает, — сказал Сачков Бачкову. — Хорошо он играет, только мне вредно музыку слушать: сны будут сниться нервные…

— А после боцман примется «Тараса Бульбу» читать таким басом, что, того гляди, лампочки лопнут, — отозвался Бачков. — Потом пляска будет. На морском дне и то пляшем, беспокойство какое! Лучше бы дали ещё по бачку компота. Мне доктор советовал перед сном есть компот.

— А я и без компота всегда сплю хорошо, — сказал Сачков.

Побеседовали приятели о таких вкусных вещах, позевали, потом подобрали ноги и легли, обнявшись, на рундуке.

Но в носовом помещении корабля так весело смеялись, так славно пели, а штурман так нежно играл на скрипке, что приятели никак не могли сомкнуть глаз.

— Давай и мы что-нибудь делать. Давай сказки сочинять, — сказал Бачков.

— Идёт, — отозвался Сачков. — Тебе начинать.

— Ну, слушай, — начал Бачков. — Вот раз плавали мы, плавали на «Тигре» по всем морям и океанам и добрались до Средиземного моря. Товарищ командир и говорит: «Ну что ж, ныряли мы в морях и океанах, поныряем-ка в реке Ниле. Здесь нырнём, а вынырнем в Египте», Вот погрузились мы и плывём. Всё бы хорошо, да наскочили мы на стадо крокодилов, И как начали они царапать лапами по борту… — Тут Бачков прикусил язык и испуганно спросил; — Сачков! А под нами, брат, кто-то скребётся!

— То песок под корпусом лодки скрипит. Сочиняй дальше, — сонно сказал Сачков.

— Царапают крокодилы, — продолжал Бачков, — нашу лодку, рычат… Ай! — вскрикнул вдруг рассказчик.

— Ты чего? — спросил Сачков; он уже начинал было похрапывать.

Бачков шёпотом говорит:

— Сачков! Слыхал, под нами кто-то рычит?

— Это не под нами, — зевая, ответил Сачков, — это над нами. Наверно, корабль идёт, винтами урчит… Ну, давай дальше про твоих нильских крокодилов.

— Вот, значит, рычат крокодилы, — продолжал Бачков, — толкают лодку, прижали её к грунту и вдруг сорвали крышку у торпедного аппарата и суют к нам свои пасти. А зубы у них как топоры…

— Ах! — вскрикнул Сачков.

— Ох! — вскрикнул Бачков.

И оба приятеля кубарем скатились с рундука.

Крышка рундука открылась, оттуда блеснули зелёные глаза зверя и показались его острые белые зубы.

Приятели бросились вон из отсека, вбежали в носовое помещение и слова вымолвить не могут.

Клюев спросил:

— Вы чего, товарищи Бачков и Сачков? Тоже выступать будете? Может, споёте вдвоём?

— Крокодил ползёт… — пробормотал Сачков.

— Что-то я не слыхал такой песни, — удивился Клюев, — Товарищи, внимание! Сейчас Сачков и Бачков исполнят дуэтом новую песню «Крокодил ползёт».

Подводники приготовились слушать, но Сачков и Бачков и не думали начинать петь, а с опаской смотрели куда-то поверх голов краснофлотцев.

Оглянулись подводники и видят; через круглый люк переползает Егорка.

Все так и ахнули от радости, а Сачков и Бачков покраснели, словно варёные раки.

Клюев взял поскорее свою двухрядку и заиграл марш «Встреча». Егорка вылез на середину и приложил лапу к фуражке. Фуражка у него держалась на голове на резинке.