А госпожа Помпадур? С ней произошла та же история, только в 1757 году. Тогда безумец Робер Дамьен легко ранил короля кинжалом под пятое ребро. Он хотел таким образом предупредить Возлюбленного, что «его страна погибает». Дамьена четвертовали, но двор некоторое время жил в панике: а вдруг его кинжал был отравлен? Сколько тогда пережила бедная Помпадур, когда ей пришлось спешно собирать чемоданы и посреди ночи в полном отчаянии лететь в Трианон, гадая, окончится ли данное событие для короля благоприятно и что затем ожидает ее. Тогда опасения снова не сбылись.
И вот третье испытание, кажется последнее. Три – магическое число. Доктора, пользующие Возлюбленного, выглядят мрачными. Они постоянно спрашивают: болел ли ранее Его Величество оспой? Им отвечают: «Нет», но они сомневаются и разводят руками. Самое время поразмыслить хорошенькой Дюбарри, как порой парадоксально складываются обстоятельства. Вот умер человек, и после этого рухнуло кругом все, что его окружало: нет больше волшебного дворца, нет больше чародейки, и остается только чувствовать, как неведомый вихрь несет ее в темную бездну. Исчезает при этом не только она, но и ее услужливые духи: лишь омерзительный запах серы от них – и больше ничего.
Так что этим немногим приближенным остается молиться за здоровье короля, ибо сделать это больше некому. Это не способны сделать голодные люди страны, очень напоминающей жертву чумной эпидемии. Это не сделают те, кто лежит в Бисетре на больничных койках – по восемь человек на одной. Эти люди мечтают только о скорейшем приходе смерти, которая избавит их от бесконечных страданий, а в ответ на печальные новости о состоянии здоровья августейшей особы скажут скорее всего даже не «Тем хуже для него», а еще циничнее и, может быть, страшнее: «Да неужели умрет?». Последняя фраза чаще всего и звучит на парижских улицах.
И вот, оказавшись в полутемной спальне умирающего короля, невольно можно прийти к мысли, что из любого человека при определенных условиях получится идол, особенно если декорировать его соответствующим образом. Например, можно сказать, что этот человек – монарх и военачальник, руководящий военными операциями во Фландрии, куда он направляется в сопровождении огромного эскорта вместе с этой ненавидимой всеми Шатору, у которой нет ни стыда, ни совести и которая не забыла ни одной из своих многочисленных коробочек с румянами, не считая прочих бесконечных картонок. А помимо Шатору, вместе с королем едет и его челядь – повара и даже актеры со всем реквизитом. И вся эта компания, поезд которой растянулся не менее чем на милю, отправляется будто бы завоевывать Фландрию. В то время подобное представление еще казалось вполне нормальным.
Но человек – это существо, склонное к постоянной трансформации. И теперь, через 30 лет, он уже смотрит на мир по-иному и понимает, что болен не только король: больна вся его страна. В ней все изношено и испорчено, все держится исключительно на честном слове, а подпорки, поддерживающие сцену, того и гляди рухнут в адскую бездну. Те, кто может еще что-то слышать, различает глухой устрашающий шум надвигающегося урагана, от которого пощады не будет никому.
Смертны короли, и имеют свой конец целые королевства. Больше никто не верит, что Карл Великий когда-нибудь встанет из своей могилы, как он когда-то обещал. Где теперь великие некогда Меровинги? Они канули в бездну, хотя и гремели в свое время. Нет больше грозных длинноволосых правителей, которых никто не смел осушаться. Неверная Маргарита Бургундская может больше не бояться скандальных разоблачений, слушая, как тяжело падает с высоты Нельской башни в темную Сену очередной мешок с телом ее любовника. Нет больше ни любовников, ни самой прекрасной обольстительницы.
Возникает вопрос: что же тогда остается и есть ли на свете хоть что-либо вечное? До сей поры такие незыблемые столпы на самом деле существовали: церковь и королевская власть. Никто не станет отрицать, что духовные сокровища вечны, и даже завзятый атеист посреди ночи, когда вся прожитая жизнь представляется сплошным бессмысленным кошмаром, порой обращается к Богу и получает от него ответ. Именно вера является опорой человека, ибо лишь тот, кто верит, не побоится взглянуть в глаза вечности и самому Богу. Только искренняя вера помогала возводить изумительные храмы, потрясающие воображение, и только ради этой веры стоило жить и умереть.
Не менее важным является и тот момент, когда один из людей сообщества вдруг признавался остальными имеющим право диктовать законы и распоряжаться их жизнями. Возможно, это зависело от его личных качеств, а может, он во всех отношениях был сильнее прочих, но потребность человека признать власть священной является почти столь же древней, как и сама вера. Такой характер королевская власть имела во Франции вплоть до своего апогея – времен Людовика XIV, который мог спокойно и уверенно произнести: «Государство – это я».
То был период расцвета, который так же краток, как и цветение жасмина. Королевский идеал развивался, бурно рос, расцвел на короткое время, и вот ему пришла пора засохнуть. Прошел период со времени Хлодвига Меровинга до Людовика XIV. В нем было много страшного, но была и частица светлого, прорывающаяся, например, в заявлении Генриха IV, что он непременно добьется того, что каждый его крестьянин будет есть суп из курицы.
Но теперь умирает не только Людовик XV; вместе с ним умирает целая эпоха. Ему довелось жить в страшное время, и не потому, что государство тревожили бунты и волнения. Было нечто гораздо худшее – тупое равнодушие, свидетельствовавшее о том, что этот период времени просто выпадет из истории как ненужный, не имеющий никакого значения. Такие времена почему-то упорно наводят на мысль, что отнюдь не Бог правит миром, а на его место заступил дьявол, имеющий на земле своего временщика, кого-то вроде верховного обманщика. Как несчастны поколения, вынужденные жить в такое время! Бедные люди осознают, что занимаются лишь тем, что убивают время и самих себя, а вторая жизнь вряд ли будет дана.
Неизвестно, осознавал ли Людовик XV, до какой степени он несчастен, но он во многом способствовал тому, чтобы лепестки этого цветка, именуемого королевской властью, отпали как можно скорее. Сколь ужасно в его время было положение церкви! В далеком прошлом остались времена, когда кающийся монарх в одной рубашке и босиком на снегу не один день стоял под окнами церковного владыки: только бы вымолить прощение. Теперь же никто не станет слушать увещевания клириков: их место заняли памфлетисты и философы-энциклопедисты, писатели и актеры, спорщики разных мастей. Да и как может быть по-другому, если никому не известно, кто вообще управляет обществом. Дни короля влачатся один за другим, лениво и бесполезно. Единственное, чем он занимается, – это охота, а если охоты нет, то все говорят: «Сегодня Его Величество ничего не делает». Остается совсем немного – перерезать нить этой давно уже никому не нужной жизни.
А как же опора трона – дворянство? Теперь оно является только декоративным элементом, изящным, но бесполезным украшением картонного дворца. Прошли времена, когда дворяне воевали за короля и отдавали за него жизнь. Впрочем, теперь ни одному графу не придет в голову совершить набег на селение или город, если, конечно, он не захочет угодить на виселицу. Никто из дворян не носит на поясе боевое оружие, как это было во времена Фронды; им в лучшем случае хватает рапиры.
Дворяне больше не опора трона, они могут только попрошайничать, чтобы иметь возможность вкусно поесть и изысканно приодеться. Конечно, никто из них даже и не думает об оставшемся до сих пор в силе законе, который позволял дворянину, вернувшемуся с охоты, убить не более двух своих крестьян, чтобы согреть ноги; никто из них и в мыслях не имеет забавы, придуманной Шаролуа, который тренировался в стрельбе из лука по кровельщикам. Им вполне хватает лесных и полевых птиц. А что до развлечений, то в разврате они превзошли даже легендарных римских императоров. У дворянина существует только один неизменный закон чести, по которому он должен, желая остаться порядочным, принять вызов другого дворянина и драться с ним на дуэли.
