Следующим шагом он наведался в агентство по прокату машин и арендовал динокар, назвавшись при этом Широм Агаваном и дав адрес отеля, где поселился в первый день. С помощью автомобиля ему удалось развесить еще полтысячи листовок в ближайших городах и деревнях.

Работать здесь было куда сложнее, чем в Радине или Пертане. Если в городе с населением в четверть миллиона никто не обращал друг на друга внимания, то в деревушках, где не набралось бы и тысячи жителей, любой приезжий оказывался как на ладони.

Чаще всего удавалось прилепить листовку лишь потому, что жители как один пялились на незнакомую машину. Пару раз кто-то даже записал его номер – просто так, на всякий случай. При аренде автомобиля Моури нарочно использовал ненужное больше имя: очень скоро полицейские свяжут появление провокационных листовок со странным молчаливым типом на динокаре под номером XC-17978.

К концу четвертой недели на Джеймике Моури избавился от последней листовки, завершив тем самым первую фазу. И, оценив результаты, невольно упал духом.

В газетах и на официальных радиостанциях до сих пор царила полная тишина. Об убийстве майора Салланы – ни полслова. Пока все свидетельствовало о том, что правительство знать не знает ни о какой «осе» и плевать хотело на вымышленную оппозицию.

Моури не видел никаких результатов своей диверсионной деятельности, а значит, и отчитываться было нечем. Вообще вся эта бумажная война казалась ему донельзя глупой, что бы там ни утверждал Вулф.

Пока что он, Моури, махал кулаками вслепую, противник и не думал защищаться. Хотя бы один болезненный стон с его стороны, яростный вопль или радостный крик поддержки…

Вот она – цена работы в одиночку.

Не от кого получить поддержку. Не с кем обсудить возможный ход оппонента, разделить опасность, порадоваться успехам и просто обменяться дружеским словом. Он предоставлен самому себе, можно полагаться лишь на собственные силы и зримые доказательства своего успеха – а таковых, увы, не было.

Моури невольно пришел в такое отчаяние, что два дня не покидал квартиру, только слонялся по комнатам и хандрил. На третий день пессимизм сменился чувством тревоги. Бороться с ней Моури не стал – в разведшколе его научили прислушиваться к своей интуиции.

«Когда на вас ведется охота, все чувства, все инстинкты обостряются. Поэтому самых матерых преступников так трудно поймать. Они в прямом смысле слова чуют опасность. Многие бандиты удирают из-под облавы в самый последний момент, словно их предупредили. На самом деле их просто гонит инстинкт. Делайте то же самое. Доверяйте себе. Как только почуете, что вам сели на хвост, – не думайте, не проверяйте – улепетывайте со всех ног!»

Моури тогда подумал еще, не было ли это чувство чем-то сродни телепатии? Ведь полицейской облаве обычно предшествует долгая слежка. А гончая, которая залегла возле норы, невольно испускает особые флюиды, которые подсознательно улавливает ее добыча.

Так что Моури собрал вещи и улизнул через черный ход. На пути он никого не встретил – а значит, никто не видел, как он уходит и куда направляется.

Незадолго до полуночи на крыше соседних зданий появились четыре крепких парня с винтовками. Еще с десяток подкатили на двух машинах, пинком вышибли дверь и вломились в дом. Внутри они пробыли три часа и успели хорошенько отмутузить домовладельца, прежде чем убедились к его непричастности.

Все-таки деятельность Моури принесла свои плоды – правда, он (по чистому везению) об этом так и не узнал.

Его новое убежище располагалось в двух километрах к северу. Это была длинная узкая комната под крышей обветшалого здания в самом опасном районе Пертана, где мусор выкидывали из окон прямо на тротуары. Здесь никто не спрашивал имен и документов, а соседи благоразумно не совали нос в чужие дела. Чтобы снять жилье, достаточно было предъявить купюру в пятьдесят гульдеров.

Взамен нее Моури выдали старый ржавый ключ. Впрочем, тот и не понадобился – Моури первым делом врезал в дверь более надежный замок, а на окно, хоть оно и располагалось в сорока футах от земли, поставил шпингалеты. Заодно проделал в потолке люк на крышу – на тот случай, если лестницу перекроют вражеские агенты.

Пока же ему угрожали лишь мелкие домушники (серьезные бандиты вряд ли полезут обворовывать трущобы), но замок и шпингалеты удержат незваных гостей. Моури не очень-то доверял новым соседям, которые и родную матушку придушат, глазом не моргнув.

Какое-то время он выгребал из комнаты грязь. В застенках Кайтемпи, конечно, будет не до чистоты – его ждет тесная зловонная камера смертников. Пока же он предпочитал соблюдать гигиену. Когда Моури закончил с уборкой, комната стала выглядеть на удивление прилично. Такой она не была, наверное, с постройки дома.

За делом он незаметно избавился от депрессии. Повеселев, Моури вышел на улицу и прогулялся до ближайшего пустыря, заваленного мусором. Убедившись, что его никто не видит, положил пистолет Свинорыла на край тротуара, так, чтобы тот сразу бросался в глаза.

Затем сунул руки в карманы и косолапо побрел обратно. У первого же подъезда встал, прислонившись к стене с видом бездельника, которому плевать, что ждет его завтра. В здешних местах подобная манера поведения была в моде. Он лениво осматривал улицу, краем глаза поглядывая на пистолет, лежащий метрах в семидесяти.

Судя по тому, что было дальше, местная братия не утруждала себя тем, чтобы смотреть под ноги. Человек тридцать прошло мимо оружия, не заметив.

Наконец нашелся счастливчик – тощий парень со впалой грудью, кривыми ногами и темно-багровыми пятнами на лице. Он нерешительно застыл возле пистолета, пригнулся даже, чтобы взглянуть поближе, но поднять не рискнул. Суетливо огляделся (не увидев Моури, который предусмотрительно отступил в тень), потянул было к оружию руку, но в последний момент передумал и торопливо зашагал прочь. Когда он проходил мимо Моури, тот успел заметить на лице парня гримасу алчности и страха.

«Хочет стащить, но боится», – понял он.

Прошло еще человек двадцать. Двое увидели оружие, но торопливо отвели глаза. Должно быть, сообразили, что от пистолета избавились неспроста и лучше не связываться с важной уликой в каком-нибудь мокром деле.

Наконец его подобрал один тип – причем не просто так, а устроив целое представление.

Сперва коренастый мужчина с мощным квадратным подбородком вразвалку прошел мимо оружия, даже не взглянув на него. Метрах в пятидесяти на перекрестке он встал и начал озираться с видом человека, заблудившегося в незнакомом месте. Вынул блокнот и якобы стал искать в нем адрес, сам постреливая глазами по сторонам. Моури, естественно, спрятался.

Наконец Коренастый пошел обратно. Поравнявшись с пистолетом, он «случайно» уронил блокнот, одним ловким движением сгреб его вместе с оружием и небрежно зашагал дальше. Причем в руках у него был только блокнот – пистолет куда-то подеваллся.

Выждав немного, Моури последовал за ним, стараясь не светиться. Этот тип, судя по всему, был профессионалом, а значит, сбросит хвост в два счета. Ценная добыча, только бы не упустить…

Коренастый вскоре юркнул направо, на узкую захламленную улочку, а через несколько шагов свернул налево. В конце улицы он зашел в дешевый бар с пыльными окнами и облупившейся вывеской над дверью. Местечко выглядело довольно зловещим – типичная крысиная нора, в которой преступные элементы прячутся в ожидании ночи. Впрочем, волков бояться – в лес не ходить… Моури смело распахнул дверь ногой и вошел в зал.

Внутри воняло несвежей едой, потной одеждой и кислым зитом. Бармен за стойкой встретил незнакомого посетителя хмурым взглядом. С десяток клиентов у заляпанной облезлой стены тоже недобро сверкнули глазами. Наружность у них была самая что ни на есть бандитская.

Моури вразвалку подошел к бару и небрежно бросил:

– Мне кофе.

– Кофе?! – дернулся бармер будто ужаленный. – Чтоб меня святая Джейма, это ж отрава спакумов!

– Угу. Надо тебе пол чуток заблевать, а то больно чисто. – Моури хрипло хохотнул. – Эй, не спи, приятель. Зита мне!