Жанна опешила.

– Василий Кириллович, а вы… простите, вы кто по профессии?

– Я? Я главный экономист в…

– Нет, где именно вы работаете, меня не интересует, – перебила Жанна. – А семья, дети… у вас есть? И еще – сколько вам лет?

– Нет, семьи у меня нет. Мне тридцать пять лет. Но я не понимаю… почему вы об этом спрашиваете? – с раздражением спросил гость, моргая белесыми глазами.

– Потому что чудовище – это вы, – спокойно произнесла Жанна. – Мужчине скоро сорок – а у него ни жены, ни детей! У него зануднейшая профессия, и он не любит никого и ничего, кроме книг!..

– Да с чего вы взяли?.. – возмутился Василий Кириллович. – И вообще, кто вам дал право…

– Молчите! – закричала Жанна, чувствуя, как пульсирует кровь в висках. – Вы… О, я прекрасно знаю подобный тип мужчин – бессердечных, сухих, которые, кроме своей работы и какого-нибудь скучнейшего хобби, ничего не видят… Книголюб! Шекспира он пожалел, видите ли! Да этот Шекспир уж пятьсот лет как в могиле, и еще тысячу о нем будут помнить… Кто-кто, а Шекспир в вашей жалости не нуждается! Вы меня пожалейте!..

– А вам?.. Сколько вам лет?.. – быстро спросил гость, багровея. – Где ваш муж, дети?.. Ау… Где все? – Он демонстративно огляделся. – В третьем часу дня вы еще валяетесь в постели в совершенно жутком виде…

– Вон! – закричала Жанна. – Вон отсюда!!!

– А я и не собираюсь здесь задерживаться, – торжественно произнес тот и решительно зашагал к входной двери. Принялся щелкать замками. – Еще и не выпускают, елки-палки…

Жанна мрачно наблюдала за его возней у двери, сложив руки на груди.

Василий Кириллович обернулся.

– Послушайте, Жанна Геннадьевна… – уже другим голосом произнес он. – Как все странно получается… За пять минут мы успели разругаться в пух и прах.

– Да я вообще бы вас убила, – откровенно призналась она.

– Гм, сходное желание… – усмехнулся он. – Редко когда приходится наблюдать столь спонтанно возникшую антипатию.

– А по-моему – часто. Каждый день. Всегда. Люди не понимают друг друга, – мрачно произнесла Жанна. – Что иногда на дорогах творится…

– Это точно, – кивнул Василий Кириллович. Дернул дверь за ручку, и она неожиданно открылась. – Надо же, как просто!

Он шагнул на лестничную клетку, а потом повернулся:

– Вот что, Жанна Геннадьевна… я был не прав. Прошу извинить меня. Судя по всему, вы неважно себя чувствуете, а тут я… Можно, я к вам в другой раз загляну? Только, умоляю, не выбрасывайте ничего!

– Посмотрим, – буркнула Жанна и захлопнула дверь.

Удивительно, но перепалка с родственником Селены произвела на нее бодрящее действие. После его ухода Жанна наконец смогла привести себя в порядок. Умылась, расчесала волосы, сварила кофе…

И в этот момент в дверь снова позвонили.

Она почти не сомневалась, что это снова был Василий Кириллович. «Быстро же он вернулся… Защитник Шекспира!»

Она распахнула дверь и увидела на пороге Марата.

Он ни о чем другом не мог думать – только о ней. Уже несколько дней находился в какой-то эйфории. Он был счастлив, потому что она была рядом, за соседней стеной…

Несколько раз они сталкивались у лифта, и каждый раз она столь искренне радовалась встрече с ним, что у Марата перехватывало дыхание. Он едва мог произнести пару слов – «как дела», «привет», «пока»… На большее его не хватало.

То, что он испытывал к Жанне, было больше чем любовь. Нечто такое, о чем Марат раньше и не подозревал…

В последний раз она выглядела какой-то печальной, озабоченной. Махнула просто рукой и скрылась у себя. Марат сразу понял, что у нее не все в порядке. «Она одна, ей плохо, а я сижу у себя как дурак!» – рассердился он.

И в воскресенье – Жанна была дома, он это знал точно – решил нанести ей визит. Ведь она сама приглашала к себе…

Для начала он заглянул в цветочный.

– Чего желаете? – скользнула к нему продавщица. – У нас очень большой выбор сегодня, молодой человек…

– Минутку, – отстранил ее Марат, стоя посреди душного, пропитанного сладковатым ароматом помещения. – Я сам хочу разобраться…

Он не помнил, кому и когда в последний раз дарил цветы.

…Может быть, Жанна любит лилии? Белоснежные лилии? Или огромные осенние хризантемы? Яркие орхидеи? Розы? Да, пожалуй, розы – это самое оно.

Он заметался перед прилавком, на котором стояли батареи роз – самые разные, любых оттенков и размеров, – и взгляд тут же остановился на золотисто-желтых, розоватых соцветиях. Ее цвет. Чайные розы.

И купил именно их.

– Марат! – обрадовалась Жанна, открыв ему дверь. На этот раз – в домашних коротких брючках и белой майке. – Маратик мой! Боже, какие цветы…

Она была бледна. Покрасневшие глаза – словно плакала недавно.

– Хочешь кофе? Идем на кухню…

Жанна поставила розы в вазу, потом налила кофе.

– У тебя все в порядке? – осторожно спросил Марат.

– Да… – улыбнулась Жанна. – Голова только немного болит. Сейчас один тип заходил, я с ним ругалась. Такой странный!

– Кто? – едва смог выдавить из себя Марат.

– А… никто, – Жанна пренебрежительно махнула рукой. – Столько в этом мире идиотов! Но какие цветы… – Она откровенно любовалась букетом, стоявшим перед ней. – Чайные розы! Что-то такое… декадентское.

Марат сделал вид, что пьет кофе – на самом деле горло сковал спазм. Во-первых, он ревновал ее к «типу», а во-вторых, не понимал смысла слова «декадентское», а в-третьих, ее близость лишала сил. Сковывала.

– Завтра понедельник… – болтала она. – Ненавижу понедельники! Может быть, мне стоит сменить работу?.. Ах, была бы моя воля, я бы вообще ничего не делала… Вот ты, Марат, любишь свою работу?

– Не знаю, – пожал он плечами.

– Как это – не знаешь? – удивилась она. – Странно… Значит, любишь, если не испытываешь никаких отрицательных эмоций!

Она была так близко, что можно было поцеловать ее. Запах ее духов смешивался с запахом цветов. Бледное милое личико. Она держала чашку в руках – тонкие запястья, длинные ногти, покрытые розовато-бежевым лаком…

– Марат, расскажи о себе. Как ты живешь?

– Нормально, – пожал он плечами. – А ты?

– Тоже ничего… – засмеялась Жанна. – Где твоя мама?

– Мама умерла несколько лет назад.

– О, прости…

– Ничего. А у твоей мамы как дела? Ты, правда, никогда не говорила о ней…

– Моя мама – Ксения Дробышева! – весело произнесла Жанна. – Певица. Исполняет русские народные песни.

– Та самая?

– Ага! Я не всем в этом признаюсь, но от тебя скрывать не стану… Мама вечно занята. Помнишь, тогда, в детстве – я была не с ней, а с гувернанткой?..

– Да, да…

– Мама моя – еще ого-го! Собирается снова замуж. Ты знаешь, за кого?

– Нет, – покачал головой Марат, не отрывая глаз от губ Жанны.

– За Сэма Распутина. Это виджей на музыкальном канале. Стоит перед камерой и болтает всякую чепуху. Ему, между прочим, двадцать четыре… Ты чувствуешь, какая у них разница в возрасте?..

Жанна болтала и болтала, а Марат все смотрел на нее, не отрываясь.

Чайные розы стояли перед ними на столе…

Перед гигантской деревянной дверью, узорной, с железным орнаментом, больше напоминающей ворота готического собора, стояли двое: Юра Пересветов и его отец. Юра казался клоном своего отца, только в два раза моложе того.

Горели оранжевые фонари, и мела легкая поземка.

Из подъезда выскочила Жанна – на шпильках, в распахнутой легкой дубленке, золотые кудри поверх пушистого воротника. Едва не поскользнулась – Юра едва успел подхватить ее за локоть.

– Осторожней…

– Юр, какой ты милый! Ты меня просто спас… А это твой папа? Очень приятно…

Она, то и дело оглядываясь на ходу, пошла к своей машине.

– Кто это? – спросил отец.

– Жанна.

– Очень-очень красива.

– Не ты один так считаешь… – усмехнулся Юра.

Снег падал на ее золотые волосы. Она засмеялась, помахала им издалека рукой. Юра махнул в ответ.