Потом у нее завис компьютер. Потом сломался телефон. Потом электричество вообще вырубили – комнаты погрузились в полумрак.

Юра Пересветов ничего не замечал – он молча продолжал работу, благо его компьютер теперь работал от зарядного устройства, автономно.

– Нет, я так не могу… – с раздражением воскликнула Жанна, отъехав от стола в кресле на колесиках. – Юр!

– Что? – не сразу отозвался тот.

– Юр, говорят, ты отсюда свалить хочешь? – негромко спросила Жанна. Спросила потому, что у нее самой сейчас возникло подобное желание.

– Ерунда, – отозвался Пересветов.

– Нет? Ну надо же, а говорили…

– Больше слушай.

Юра Пересветов многословием не отличался.

– Чувствуешь? – Жанна повела носом. – Какой-то дрянью пахнет.

– Нет.

– Мы тут сдохнем, как тараканы. Ю-у-ра! – с тоской позвала она.

– Что? Ну что тебе? – Он наконец повернулся к ней.

– Почему ты такой скучный?

Талантливый программист и выдающийся системный администратор Пересветов не успел ей ответить – в этот момент в комнату вошла Нина, бросила на свободный стол стопку папок.

– Жанна, Платон Петрович просит тебя уничтожить накладные за август.

Над конторой, как проклятие, всегда витал призрак налоговой полиции.

– А, хорошо… – согласилась Жанна. – Спасибо, Нина.

– На здоровье, – отозвалась та с мягкой улыбкой. – Юра, обедать пойдешь? Уже час.

– Час? – удивился Пересветов. – Да, сейчас иду.

Он выскочил из-за стола и побежал вслед за Ниной.

«Что-то в этом есть… – подумала Жанна. – Впрочем, ничего в этом нет. За Ниной ухаживает Гурьев. Но поскольку Гурьев на больничном (очень вовремя, как будто чувствовал, что тараканов будут морить!), то Нина просто решила пообедать с Юрой за компанию…»

Жанна положила ноги на стол, закинула руки за голову. Сегодня на ней был темно-коричневый брючный костюм и черные туфельки с блестящими пряжками – вид в высшей степени строгий, офисный.

– Жанна… – в комнату заглянул Руслан Айхенбаум. – Идем обедать.

– Да, уже пора! – из-за его спины выглянул Яша Сидоров. – Цветок ты наш лазоревый…

Айхенбаум раскрутил ее кресло. Жанна взвизгнула – но ее вовремя подхватил Сидоров.

– Ну идем, идем, птичка… – Он принялся ее целовать – в нос, в щеки, куда попало.

– Сидоров, скотина! – Айхенбаум принялся отталкивать приятеля от Жанны. – Я тебя убью…

Потасовка была шуточной – но тем не менее у Жанны растрепались все волосы.

– Как же вы мне надоели! – со стоном произнесла она. – О, если б кто знал, как вы мне надоели!

Тем не менее через пять минут они вышли из здания и направились в сторону кафе, где обычно обедали. Стандартный бизнес-ланч. Впрочем, большинство сотрудников ходили в другое кафе, попроще, но неразлучная троица себя экономией не утруждала. Люди холостые, свободные, экономить ни к чему…

Пока ждали заказ, сидя у стеклянной стены, за которой виднелся шумный проспект, Жанна сказала:

– Представляете, вчера встретила своего друга детства. Мир тесен – он оказался моим соседом…

– Да ну? – ревниво воскликнул Айхенбаум.

– Я серьезно! Мы с ним в детстве дружили. Правда, недолго…

– Первая любовь, значит, – констатировал Сидоров, вертя в руках солонку.

– Какая любовь! – рассердилась Жанна. – Все было очень невинно! Мы с ним даже не поцеловались ни разу!

– Зато теперь у вас есть шанс наверстать упущенное… – меланхолично заметил Айхенбаум.

– Перестань, Русик. По-моему, я не произвела на него впечатления. Пригласила к себе – он отказался… – пожала плечами Жанна.

– Ты? К себе? – возмутился Сидоров. – Нас ты такой милости не удостаивала!

Им принесли заказ.

– Скоро Хэллоуин, – сказал Айхенбаум, энергично расправляясь с супом харчо – он любил все острое. – Пошли?

– Куда?

– На Хэллоуин. В какой-нибудь клуб. На целую ночь!

– Руся, это не наш праздник, – напомнил Сидоров. – Холуин… Тьфу! Ну просто никакого патриотизма!

– Да, но День всех влюбленных ты признаешь! – напомнила Жанна. – Конфеты мне подарил, помнишь?..

– Я тебе тоже подарок принес… – ревниво напомнил Айхенбаум. – И вообще, Яшка, тебе ли говорить о патриотизме! Трескаешь свиную отбивную, а сам…

– А ты фашистская морда, – тут же беззлобно напомнил Сидоров. – Я только на четверть еврей.

– А я только наполовину немец! И вообще, мой папа был коммунистом, а немецкого языка практически не знал…

Они препирались, а Жанна с улыбкой глядела на них.

Сидоров с Айхенбаумом были неразлучными друзьями и выясняли отношения только для виду. Они даже были похожи, словно братья, – оба высокие, атлетического телосложения, с идеально правильными, выразительными чертами лица, с одинаковыми модельными стрижками, стильно, в духе современной мужской моды одетые… Только волосы у Сидорова были каштановые, с рыжинкой – сказались дедушкины гены, вовремя оживившие тихую степную красоту рода Сидоровых. Айхенбаум же был брюнетом. Его отец чуть больше тридцати лет назад переселялся из Казахстана в Дюссельдорф, но по пути застрял в Москве, родил от москвички сына, да так и остался тут. Наша родина там, где нас любят.

И Сидоров, и Айхенбаум – оба ухаживали за Жанной.

– Русик, Яша…

– Да? – тут же отозвались они.

– Что вы думаете о Юре Пересветове?

– Зануда, – сказал Сидоров пренебрежительно.

– Точно, зануда, как и все гении… – кивнул Айхенбаум. – Он гениальный программист, этого нельзя отрицать. Просто чудо, что он еще не сбежал от нас. Я слышал, Пересветов одному мужику написал приложение, которое при запуске выдает на экран бегущие цифровые столбцы, синие полоски прогресс-индикаторов с меняющимися процентами и тэ дэ. Теперь, когда мужику нужно отлучиться по своим делам, он запускает эту программу и обращается ко всем – «вы, типа, мой компьютер не трогайте, у меня там база данных переиндексируется!» – и отлучается по своим делам… А почему ты о Юрке спрашиваешь?

– Так… – пожала Жанна плечами.

За окнами сновали люди с зонтами, к мокрому асфальту липли опавшие листья. Жанна достала из сумочки сигарету, а Сидоров с Айхенбаумом дружно щелкнули зажигалками с обеих сторон.

– Не ссорьтесь, мальчики, у меня своя зажигалка есть, – отвела она их руки.

– Ты нас не любишь, – мстительно констатировал Айхенбаум.

– Я вас очень люблю, – сказала она, выдыхая дым.

– Тогда выходи за меня замуж, Жанночка… – быстро сказал Сидоров.

– Нет, лучше за меня! – перебил друга Айхенбаум.

– За обоих сразу? – засмеялась она.

– Только за меня! А Русик пускай женится на Нине Леонтьевой…

– На ком? На этой старой ведьме?.. – возмутился Айхенбаум. – Ну спасибо, Яшенька, друг мой разлюбезный!

– Какая же она старая? Совсем ненамного меня старше, – справедливости ради возразила Жанна. – И никакая она не ведьма, а очень милая женщина… Интересная.

– Вот именно! – многозначительно поднял палец Сидоров. – Интересная! А что такое интересная женщина?..

– Что?

– Интересная женщина – это та женщина, которая действует на мозг.

– Ну здрасте… а я тогда на что действую? – закашлялась Жанна.

– Ты – на основной инстинкт. Он древнее.

– Какой ты пошлый, Яша!

– Вот-вот, Жанна, брось его! – подсказал Айхенбаум шелковым голосом. – А я люблю тебя самой возвышенной, неземной любовью…

– Но почему вам не нравится Нина?

Сидоров с Айхенбаумом переглянулись, пожали плечами.

– Не знаю, – пожал плечами Сидоров. – Она не в нашем вкусе просто.

– По-моему, в ней есть что-то такое, неприятное, – добавил Айхенбаум. – И внешне она… похожа на сову, да, Яш?

– Она фанатичка, – согласно кивнул тот. – Очень упрямая. И взгляд у нее тяжелый.

Скоро троица вернулась на работу – там, по счастью, уже включили электричество.

Сидоров с Айхенбаумом ушли к себе, а Жанна приступила к уничтожению накладных за август.

В комнату заглянул Потапенко – юрист.