Гусев бубнил что-то про колбасу, в которую для веса суют туалет-ную бумагу.

Может быть, все дело в том, что люди имеют таких врачей, каких заслужили? В четыре часа неожиданно обломилась подмога. В этом факте не было теперь ничего досадного. Разогретый Серый не возражал против об-щения. Наоборот, поговорить тянуло. Если бы еще удалось выпить чаю, залить изжогу, мучившую после обеда. А обедали отвратительно, щи были такие, что в тарелку плюнуть хотелось. Вываренное мясо, очевидно, из этих же щей, что Серый жевал на второе, выплюнуть все-таки пришлось. На третье пили компот из сухофруктов и дышали запахом столовским. Утерлись бумажными салфеточками, выданными в знак особого располо-жения к скорой уборщицей, собиравшей на тележку грязную посуду. Уборщица, багряная сеточка на щечках и голубые мешочки под глазами, пошутила насчет спиртика, но была не понята. Обедали, не объявляясь, то есть не брали у диспетчера положенные на обед двадцать минут. За это время путем пообедать все равно невозможно. Приходится с извине-ниями, но упрямо втираться в очередь, объясняя по ходу недовольным, что другого выхода нет. Белый халат, некоторым образом, служит подтвер-ждением твоих слов. Иногда в очереди находится борец за гигиену, проте-стующий против обслуживания в спецодежде. Но как без халата дока-жешь голодным и оттого не особенно приветливым людям, что ты врач скорой и со временем у тебя зарез? На слово могут не поверить. Или директора вызовут в зал. Чтобы убрали прытких, нахальных, которые считают себя умнее других. А то в оперативный отдел позвонят, что са-мо по себе неприятно. Будешь потом отписываться. На скорой всякая вина виновата. И на часы все поглядываешь, глотаешь, не глядя, не чув-ствуя, хватаешь, как хищник. Потом, разумеется, тяжелый ком в брюхе. Нудит. Одним словом, нервы. Поэтому проще пообедать спокойно под ка-кой-нибудь большой вызов с госпитализацией. Может же врач в приемном задержаться? Впрочем, иногда в приемное звонят те, кому нужно, проверя-ют. Но сказано: Не рискнешьне добудешь! Головой работай, рассчи-тывай! А пообедав, попроси положенные двадцать минут и вернись на под-станцию, и выпей чаю, и расслабься в кресле. Серый так и сделал. Обедать будете, конечно, на подстанции? кура-жась, спросила диспетчер, когда из столовки он позвонил на Центр и доложил, что сдал пострадавшего и находится в приемном Склифа. Непременно! ответил Серый. И получил десять минут на дорогу и двадцать минут на обед. Единственное, чего он не учел, остывших чайников. А электроплиты, к сожалению, греются долго. Серый выругался, включил конфорки и пошел расслабляться в кресло, поклявшись, что со следующе-го вызова, как угодно, вернется и чаю выпьет. На подстанции он застал три бригады, обедающие, похоже, таким же образом, что и он. В диспетчерской, на связи с Центром, нежданно, не в свою смену, водрузилась гренадерша Зинаида Бережная. На гвардейца деланная! завистливо утверждал Жибоедов. Серый, который вообще к толстым людям относился осторожно, при виде Зинаиды каждый раз как-то поджимался, ожидая от нее пакости. Зинаида перебывала чуть ли не на всех подстанциях Москвы. Было известно, что ее отличительная черта хамство, а также, что она бывает удовлетворена полностью лишь в слу-чае, когда последняя бригада изгоняется ею на вызов. Зинаида управля-лась с сотрудниками круто. Единственная из диспетчеров она ночью объявляла вызовы через микрофон, по инструкции. По скоропомощным понятиям это была редкая бестактность. Другие девочки подойдут, в по-лутемной комнате отдыха разыщут нужного, подергают его, тряхнут в конце концов, если крепко заснул, но тихо, чтобы не разбудить осталь-ных. От прекрасного контральто Зинаиды просыпаются ночью жильцы со-седнего кооперативного дома работников искусств. Зато в Зинаидины сут-ки Матюхин может спать дома спокойно, бригады на вызов вылетают, как стрелы. Все заметит Зинаида. О выпитой на линии бутылке пива и говорить не приходится, тотчас унюхает, а унюхав, или сама заклюет до полусмерти, или донесет наутро Матюхину, если сотрудник ей не по зубам.

Зинаида на этот раз резвилась в диспетчерской, увеселяемая кем-то из молодых докторов, и смех ее был отрывист и гулок, как собачий лай из бочки. В том, что Зинаиду тешат, не было ничего удивительного, с диспетчером положено заигрывать, от него многое зависит, и с кем работать будешь, и теплая ли попадется машина, и хороший вызов, например, дежурство на хоккее. Насторожило Серого другое. Зинаида будто бы не замечала фланирующих по коридору бездельников, а была ненатурально оживлена и готовно дружелюбна, как в те дни, когда она пришла на под-станцию и завоевывала расположение. И Серого встретила такой бурной радостью, что он понял здесь дело нечисто. А после того, как Зинаида закричала:.Антон Сергеич, у меня для вас сюрприз! Только вам даю, хорошенькую девочку и симпатичного мальчика! Серый понял, что на Зинаиду снова жаловались за хамство и, похоже, будет разбирательство. По-видимому, и Матюхину она становится в тягость. В шесть примете ночную бригадку, Антон Сергеич, говорила Зинаида интимно. С кем работать хотите? Серый ответил, что ему безразлично. Он-то помнил все. Не дай бог! подумал. С тобой лучше не связываться! И на Староконюшенный позвоните! вдогонку Серому крикнула Зинаида. Хорошенькая девочка оказалась Таней Семочкиной, недавно пришедшей после училища, а симпатичный мальчик субординатором на практике, Мишей, его Серый видел впервые. В Староконюшенном, в родительской квартире, жила с дочкой Катей жена Серого, Лида. Она звонила на подстанцию редко и никогда женой не представлялась, не желая, как догадывался Серый, попасть в глупое положение. Этого Зинаида не знала, иначе бы не сказала: Ох, доктор, доктор, не доведут вас поклонницы до добра!

Серый пошел во врачебную, размыщляя, что же могло случиться в Староконюшенном. Лег в кресло, сполз пониже, вытянул, раскинул ноги. Глаза прикрылись сами, как у куклы. Зинаида ворковала по трансляции, одну за другой выкликала бригады. Серый остался во врачебной один. Пора заканчивать эту бодягу с Лидой, думал он, и ее отпустить, чтобы не было на мой счет никаких надежд, и самому освободиться. В последнюю их встречу, на масленицу, когда в Староконюшенном жарили блины, она, подвыпив, сказала Серому: Хватит дурью маяться! Не дети уже, дочка растет! Короче, или он возвращается, и они живут, как люди. Или пусть катится! Нам приходящие отцы не нужны! Так и сказала: Нам. Серый топтался, что-то канючил. У Лиды в голосе появилось просящее. Мы хорошо заживем, Антоша! заговорила она торопливо. И Катьке будет хорошо! И ему тоже. Хватит чужие углы снимать. В Староконюшенном места всем хватит. И кабинет ему будет, если он надумает наконец диссертацию писать. Серый знал, почему Лида решилась на этот разговор. В последний год стали чаще видеться, и все праздники вместе, и с Катькой гуляли вместе, истаяла та закованность, в какой приезжал раньше к Катьке, когда грозные отзвуки прошлых ссор бродили в каждом уголке старой бельэтажной квартиры. И была Лидина неприязнь, и ее родных. Потом заболел Лидии дедушка, за ним как-то сразу ее отец, и Серый лечил обоих, делал уколы, заскакивал обязательно на дежурствах, если не мог сам, гонял Стрижака, других ребят. Тогда и потеплело в Ста-роконюшенном. И Катька потянулась к нему, видя отношение матери, да-же стала им гордиться. Серый радовался, что Катька не чувствует себя обделенной. Пуще всего боялся Серый комплекса неполноценности у доч-ки. Но была все-таки неуверенность, что это благолепие надолго. И вот, Лида потребовала немедленного ответа. Он мычал, на что-то ссылался, пока она не рассердилась: Пошел к черту!. Серому было страшно лишь одно. Что он не сможет видеться с Катькой. Дома он самым серьезным образом думал. Может, правда, надо возвращаться? Может, Лида права? Катьке восемь лет, и разве важно, из-за чего они с Лидой расстались? Ко-го это теперь волнует? Но в то же время все так далеко зашло, что страшно потянуть хотя бы за одну из веревочек этого заросшего паутиной клубка, В репродукторе зашуршало и щелкнуло. Серый обреченно, с за-крытыми глазами поднялся, зная, что это Его шуршание и Его щелчок, и уже в коридоре услышал вкрадчивый голос Зинаиды: Антон Сергеи-и-ч, у вас вы-ы-з-а-а-в! Навстречу в накинутой шинели, размахивая карточкой вызова, спе-шила Таня. Карету я вымыла, говорила она на ходу,наволочку поме-няла, только газы не заменила, там гайки не откручиваются, но баллоны новые взяла. И она сунула Серому под нос скоропомощный дефицит, га-ечный ключ, и прошептала, как о тайном: Бережная дала под честное слово! Семочка, сказал Серый, называя Таню так, как ей особенно нравилось, ты умница. Он потрогал все еще саднившую скулу. Промо-ешь на вызове? Кто же это вас?вскричала Семочка. Кошка или жена? Пес, смеясь, ответил Серый и пошел к выходу. Зови, Семоч-ка, этого субординатора. Мальчик Миша, вытребованный Семочкой из конференц-зала, где он наблюдал рыбок в аквариуме, предмет забот и наслаждений Матюхина, предстал неторопливый, с русыми усиками и улыбкой, принятой Серым поначалу за проявление стеснительности. Но последующий разговор по-казал, что мальчик Миша не так прост. Прежде всего он занял в карете кресло, оттеснив Семочку на боковой стульчик, что само по себе Серому не понравилось. Потом, опять же улыбаясь, он сказал, что у него цикл скорой, прислали его на неделю, и осталось, слава богу, два дня. Не-интересно? спросил Серый, обернувшись. Почему же, любопытно, отвечал Миша. Но уровень, простите, фельдшерский. Верно, согла-сился Серый, уровень примитивный. Зачем вы на себя клевещете, Антон Сергеич?воскликнула Семочка. Я же знаю, как вы работаете! Всякие будут здесь!… Работа, конечно, нужная, сказал Миша, игнори-руя Семочку, но меня в принципе это не интересует. Хотя, ежели рабо-тать на скорой, то на спецах. Там хоть что-то делается! Миша говорил взвешенно, закругляя слова, видно было, что он хочет говорить значитель-но. Полон сил, подумал Серый, с любопытством разглядывая, как дви-гаются Мишины усики, полон сил, ни капли сомнения на лице, и полон достоинства, о котором не забывает ни на минуту. Ах ты, мальчик, мальчик! Может, я вас обидел?вдруг спросил Миша.Я просто хочу понять, кто работает на скорой! Неудачники! буйно расхохотался Гу-сев. Кто же еще! Что ты сказал?закричала Семочка. Повтори! Я не слышу! Ты, Семочка, помолчи, попросил Серый. Простите, снова подал голос Миша. Вы давно на скорой? Давно, ответил Серый. И вам не надоело? Надоело. Почему же не уходите? Что ответить Мише, Серый не знал, смешался. Превосходство, с ка-ким юнец задавал вопросы, и собственная растерянность взбурлили его. Он бы с удовольствием впечатал эту улыбочку в переборку. Стоило протяпуть руку! Вопрос: Почему он на скорой? задавали Серому мил-лион, миллион и еще один раз, и смысл вопроса всегда следовало пони-мать так: Почему вы не идете дальше? Выше? Отделывался он обычно шутейным образом, вроде того, что отравлен скорой, или еще как-ни-будь. Он-то знал, почему он на скорой.