Глухие улицы жили на свой лад. Там дамы смутно еще подозревали о существовании рюша. Туда еще не проникала ротонда. Там велись горячие речи не о свойствах того или иного "мениардиса", а о "новой" моде, вышедшей на платки из берлинской шерсти. Там смена башмаков ботинками вызывала еще серьезные дебаты и старый вопрос о шиньонах заставлял трепетать сердца. Там кавалеры не винтили и не танцевали мазурку, а в будни обдирали кошек, в праздник же собирались у соседа и "стучали" по маленькой. Только на вечеринках меланхолический "чижик" поднимал их в пляс, и тогда, с исступленными жестами и напряженным выражением лица, они отхватывали с жеманными девицами "кадрель".

В этих улицах сплетни и слухи с особенной настойчивостью будоражили фантазию обывателя. Часто эта фантазия, - бог весть коими путями соприкоснувшись, с какой-нибудь пустейшей телеграммой "международного агентства", еще год тому назад где-то и кем-то прочитанной по складам и сообразно этому усвоенной, - облекала ее каким-то мистическим характером. И телеграмма, воздвигалась до степени туманных и таинственных идеалов, в которых, бесспорно, сочилась и несомненная поэтическая струйка, но которые в конце концов все-таки поражали непроходимой наивностью.

Так вот какой город всегда бранил Протас Жолтиков и изливал на него свою горькую желчь. {298}

Но за всей этой бранью мне всегда чудилась если не любовь, то жестокая привычка. Протас Жолтиков бывал и в Москве, ездил однажды и в Питер, а в пору своей молодости не раз посещал низовые города, - и везде-то ему претило, везде казалось ему скучным, отовсюду тянуло в свой городок.

Я всегда с любопытством ждал обычного возвращения Протаса из лавок. Дома его ждал обед. Обыкновенно первое блюдо проходило в молчании, прерываемом обычными комплиментами по адресу "бревна" и смачным чавканьем губ. Затем начинали прорываться новости.

- В Харькове процесс интересный... - угрюмо и отрывисто говорил Протас. Сестра издавала какое-то неопределенное междометие. Но Протас и не ожидал от нее отзыва. Немного погодя он снова бросал словечко:

- Доктора убили... - и затем с такими же перерывами продолжал примерно в таком роде:

- Женин любовник убил...

- И поделом!..

- Сам стар - жена молодая...

- Купил, так любови не требуй...

- Тело закабалить легко...

- Душу не опутаешь...

- Душу не закабалишь, а озлобить - озлобишь...

- Захотели нравственности!..

- Вы кабалу-то прежде похерьте...

- Все прогнило насквозь...

Эти краткие словеса с сердитым шипением заедались щами, а за щами следовала новая серия отрывистых сообщений.

- Шульц уволен...

- Третьим отделением управлял.

- Давно пора...

- Оно и "третье"-то уволить бы...

- Кошмары-то изготовлять будет бы...

- Пора бы свету-то...

И все в этом роде.

Все подобные новости Протас вычитывал из газет, по его настоянию не в одном экземпляре получаемых в "рядах".

Иногда за перегородкой происходило некоторое оживление. Это было обыкновенно вечером. У Жолтиковых {299} появлялось постороннее лицо. Это лицо поражало смиренностью тона и предупредительностью выражений. И тогда завязывался следующий разговор.

- А слыхали, Протас Захарыч, счастье-то нас посетило?.. - умильно говорил посетитель.

- Какое счастье? - с обычной угрюмостью осведомлялся Протас.

- А такое, значит - особая комиссия устроена. - Чтоб, значит, расходы по царству сократить... Оченно подымают газеты эту комиссию...

Протас насмешливо фыркал.

- Ты это в какой газете вычитал?

- Да балуюсь, признаться... такой-то, - тут посетитель называл газету.

- Нашел газету!.. Ты ее брось... Там только перепечатки да насчет славословий ежели... А насчет славословий ты лучше псалтырь Давыдов купи...

- Э-э... А я ведь, признаться, полагал не так, чтобы насчет перепечатки... - смущенно лепетал посетитель.

- Нам славословия-то не нужны, - не слушая его говорил Протас, - ты нам дело подавай... Ты нам трезвый взгляд, чтоб... Ты проследи, как комиссии-то бывшие работали да какой от них толк был, да потом и хвали... Да про Европу-то нам расскажи: какие такие в Европе комиссии заседают насчет эфтого... А канитель-то не разводи...

- А я, признаться, полагал - хорошая газетина, - настаивал посетитель.

Но Протас уж окончательно сердился.

- Тебе что от газеты-то требуется? - в упор спрашивал он.

Посетитель еще более приходил в смущение.

- Как что требуется... Мало ли делов от нее...

- Ну, да что, что, что?..

- Первое - бумага, чтоб... Ну, и слова ежели покрупнее... аль опять статейки, к примеру...

- Бумага!.. Слова!.. Статейки!.. - с неизъяснимой пренебрежительностью восклицал Протас, - много ты смыслишь... Газета - тот же человек, понял? Первое дело, ты за что Назара Аксеныча почитаешь? (Назар Аксеныч - местный торговец "панским" товаром, человек замечательно честный.) За правоту, говоришь?.. Да, за {300} правоту, за честь, за слово - раз что сказал отрезал... То же и газета... Вон я получал газету - ноне одно, завтра два. Семь пятниц на неделе. Так разве я должен ее уважать?.. Я взял на нее да наплевал!..

- Э-э... - удивлялся посетитель.

-Ты вот говоришь, комиссию в газете хвалят. Вот прямо уж видна неосновательность. Как так, ничего не видя, хвалить?.. Ты посуди теперь: к нам исправник новый едет, с какой бы это стати ты его хвалить стал бы?.. Увидишь, хорош ежели - похвалишь. Так и комиссия... А без дела ежели хвалить - это уж прямо значит на ветер лаять...

- Э-э... А я ведь полагал: нехай ее... Мне абы побаловаться, да на обертку... К примеру, икры ежели в нее... Оченно она способна для икры!..

Протас сердито фыркал, чем окончательно приводил в смущение собеседника. Наступала пауза.

- Значит, стало быть, не одобряете вы мою газету?.. - робко осведомлялся собеседник после некоторого молчания.

- Не одобряю, - сухо ответствовал Протас.

- И, значит, другую ежели б, то - ничего?

- Как знаешь, - столь же сухо произносил Протас.

- Ну, так уж и быть, - в заигрывающем тоне восклицал посетитель, разорюсь на другую... Куда ни шло!.. Только ты уж, Протас Захарыч, надоумь меня...

Протас еще несколько минут выдерживал характер и упорствовал в сухости, но, наконец, смягчался.

- "Молву" выпиши... - вещал он.

- Питерская?

- Питерская... А из московских ежели - "Русские ведомости"; да смотри, не спутай - боже тебя избавь "Московские" выписать. Вперед говорю, на двор ко мне тогда не показывайся!

- Э-э... Что же так? - спрашивает опешенный посетитель.

- А все одно, ежели в "Раздевай" будешь ходить да с кабатчиком Аношкой дела водить... Вот что!

Посетитель моментально усваивал суть, ибо зазорность кабака "Раздевая" понимал ясно. Успокоенный, он несколько минут тянул чай молча и затем задавал такой вопрос. {301}

- Ну что, Протас Захарыч, хотел я тебя спросить насчет чумы эфтой, от бога ли она - вроде как за грехи, - или так?

- Чума?.. Чума - единственно от нашего брата... Ты на Волгу езжал? Ватаги видел? Ну вот. Чума, известно, болезнь. Да болезнь-то не барская. Сморится народ голодом, обнудеет как "парш" и дохнет. Земли у народа нет. Хлеба у народа нет. Кабак без призора. Податей - гибель. Его и берет чума... Карантины, говоришь? Это вроде оцепки. Карантины - хорошо. Только не чума, так иное что. Чумы нет, тиф есть (Протас произносил "тип"), тифа нет - дифтерит есть. Плесень в гнилье не переведешь...

- Так бог тут - вроде как ни при чем?

- Ни при чем.

Опять длилась пауза. А за паузой снова вопрошал любознательный посетитель Протаса Захарыча:

- Протас Захарыч! вот война теперь была: как она, за что?.. Ишь, говорят, болгаре-то богачеи, а мы за них животов лишались?

- За свободу война была. (Протас опять коверкал слово и произносил "слобода".) Есть у тебя богатство, да свободы нет, ты - вроде как пень дубовый.