- А вот пойдемте к нему. Он тут над молотьбой надсматривает.

Мы подошли. В середине толпы, устало понурившись, стоял перед Алкидычем крошечный, приземистый мужичок, с выражением страшнейшей скуки на маленьком, худощавом лице. Он лениво, как сквозь сон, тянул одну и ту же фразу: "Как-нибудь невзначай, Алкидыч, ей-богу, невзначай..." И каждый раз Алкидыч важно и внушительно прерывал скучающего мужичка, восклицая: "Ефрем Алкидыч!", и затем внятно и с расстановкою, каким-то убийственно-деревянным тоном - тем тоном, которым так злоупотребляют провинциальные актеры в роли благородных отцов, - читал ему какую-то нотацию, с величественной строгостью размахивая правой рукой. В левой он держал табакерку и платок.

Около этих двух, по-видимому главных действующих лиц, тесно группировались второстепенности. У самых ног Алкидыча ковырял пальцем в носу пузатый мальчуган, лет девяти, с изумленно раскрытым ртом и высоко подсученными штанишками. Около мальчугана торчала чумазая девчонка с плаксивой миной на востреньком, усеянном веснушками личике и с мешковато спущенным рукавом рубашки... Из-за спины Алкидыча насмешливо выглядывал белоголовый парень с подслеповатыми, беспрестанно моргающими глазками, кривым носом и непрерывно двигающимися лопатками. Рядом с скучающим мужичком стоял старичок с пронзительным взглядом, попеременно устремляемым то на Алкидыча, то на мужичка, - с желтыми усами, засыпанными табаком, и с цепом в руках. За старичком толпились бабы с обиженными физиономиями. {137} Все это бестолково галдело и размахивало руками, хотя и не могло заглушить дубового Алкидычева баса. "Как же, рассказывай - невзначай!" - ядовито пищал косоносый парень, очевидно с сочувствием относившийся к Алкидычу и его суровой нотации. "Стало быть, что невзначай! - озлобленно кричали бабы, - аль мы воры какие... На что она нам нужна, гречиха твоя..." - "Известно, на что она вам, гречиха-то", - с серьезнейшим тоном подтверждал старичок с пронзительным взглядом. "А на кашу, да на блины, вот на что!" - возражал косоносый парень. "Ну, уж и на блины..." - робко заступался старичок, а бабы сулили парню всевозможные пакости. Неподалеку от толпы молодой малый, почему-то напомнивший мне Ульяну, в синей китайчатой рубахе с озабоченным и недовольным видом подметал ток. В полуразрытом возе с мякиной виднелась чистая гречиха.

- В чем дело? - вмешался Пармен.

- Ей-богу, невзначай, Алкидыч! - вяло произнес мужичок, по-видимому с трудом удерживаясь от зевоты.

- Ефрем Алкидыч! - внушительно поправил конторщик.

Мужичок внезапно оживился и хлопнул руками по бедрам.

- Поди вот! Точит тебя, да и шабаш!.. - воскликнул он, обращаясь к нам.

Обернулся к нам и Алкидыч. Слегка дотронувшись до козырька своей каски, он торжественно взмахнул рукою и с медлительной важностью произнес:

- Теперь позвольте вас спросить - есть ли у этого человека совесть?

- Да ты расскажи, Алкидыч... - начал было Пармен.

- Ефрем Алкидыч! - хладнокровно поправил конторщик, открывая табакерку.

- Ты расскажи, Ефрем Алкидыч, в чем дело-то? Алкидыч медленно и с достоинством понюхал табаку.

- Есть ли у этого человека совесть? - строго повторил он, пристально устремляя в пространство неподвижный взор свой, и, немного помолчав, грустно и вдумчиво произнес: - Я так полагаю - нет у него совести...

- Заточил в отделку! - с комичным отчаянием воскликнул теперь уже окончательно развеселившийся мужичок. {138}

- Ежели бы была у него совесть, - наставительно продолжал Алкидыч, возвышая голос и придавая ему патетическое выражение, - то ужели возмог бы он, так сказать, посягнуть на своих благодетелев?.. Ужели же...

- Да замолчи ты, ради Христа-а!.. Говорят тебе, невзначай! - умолял несчастный мужичок, которого, вместо смертельной скуки, стал теперь пронимать пот.

- Ужели же ты, - Алкидыч поднял палец к небу, - ужели ты утратил, так сказать, благодарность и возомнил поработать аггелам!.. Ужели...

- Да брось ты его, батюшка Алкидыч! - заступилась какая-то баба, горько подпиравшая ладонью щеку, как будто вот-вот собиралась заплакать.

Но тут случилось нечто совершенно неожиданное.

- Ефрем Алкидыч, каналья ты этакая! - громоносно воскликнул доселе невозмутимый резонер и, ухватив близлежавшую метлу, устремился за бабой. Эффект этой неожиданной выходки был поразительный. Весь выгон задрожал от хохота. Народ, бросивши работу, всецело занялся Алкидычем и несчастной бабой. Оглушительный гомон стоял в воздухе. "Держи, держи ее! - кричали со всех сторон. - Лупи ее по пяткам-то!.. Лупи ее, шельму... Швырком-то в нее, Алкидыч!.. Пущай в нее швырком-то!.. А-ах, братец ты мой... По пяткам-то, чудачина ты этакий, потрафляй!.. Трафь по пяткам... Го! го! го!.. вот так урезал! вот так звезданул!.. ай да Алкидыч!.." Мужики и бабы помирали со смеху. Мужичок, над которым обрушилась Алкидычева распеканция, смеялся громче всех; у него даже животик подергивало от смеха, и в глазах проступили слезы... Когда же все поуспокоилось и Алкидыч скрылся из вида, он глубоко вздохнул и, смахнувши рукавом рубахи пот с лица, воскликнул:

- Ну, братцы, умаял он меня!.. Вот так умаял...

- Да из-за чего у вас дело-то вышло? - спросил Пармен.

- Дело-то вышло у нас из-за чего? - добродушно переспросил мужичок, а вот из-за чего оно вышло, дело-то, друг ты мой милый... Вот видишь ты гречишку-то? - Он указал на гречиху, видневшуюся в возе с мякиной, видишь?.. ну вот, друг ты мой сладкий, Алкидыч, возьми эту гречишку-то самую да и найди... Нашел он ее, сладость ты моя, - мужичок легонько вздохнул, - Да и ну {139} меня точить, и ну... Уж он точил, точил... Аж в пот ударило! - Мужичок снисходительно засмеялся и опять смахнул с лица пот.

- Да как же попало зерно-то в мякину? - удивился Пармен.

Мужичок с недоумевающим видом развел руками.

- Как попало-то оно?.. А уж этого-то я тебе, друг ты мой любезный, и не скажу-у!.. Нечего греха таить - не скажу... Признаться, грешу я, голубь ты мой, на баб... Как сыпали они, ироды, мякину, так и гречишки туда как-нибудь шибанули... Ироды бабы!.. Всякой - не дело на уме, а тут-то что, прости ты господи мое согрешение! - Мужичок отплюнулся. Тираду свою, направленную против баб, он проговорил таинственным полушепотом.

Пармен приказал высыпать из воза гречиху. На это мужичок согласился с превеликим удовольствием и, усердно выгребая гречиху, повел такие речи:

- Чтой-то, я подумаю, подумаю, друг ты мой любезный, - и на какой ляд этих баб господь произвел!.. Только с ими склыка одна... Пра - склыка!.. Где бы мужику и не согрешить, ан, глядь, тут баба-то и подгадила... Сказано - ироды!.. ишь, вот Алкидыч: ведь он беспременно теперь на меня грешит... А я, вот те Христос, Ерофеич, хоть бы сном-духом!.. Ей богу!

- Уж будет тебе, батя, Христа-то дергать, - угрюмо отозвался малый в китайчатой рубахе, - кабы ты жил по правде, небосъ бы бабы не помешали... Ишь какой спасёный выискался!

Наш мужичок опешил и как-то растерянно заморгал своими умильными глазками. Но растерянность эта продолжалась недолго: он тотчас же оправился и стремительно накинулся на малого в китайчатой рубахе.

- Сын мне ты ай нет? А?.. Говори, ирод этакий!.. Говори!.. дребезжащим голоском кричал он, подступая к нему. Тот медленно отступал пред расходившимся стариком и мрачно посматривал на него исподлобья.

- Уколочу, Михейка!.. Слышишь?.. Уколочу, собачий сын... Я не досмотрю, что ты здоров... Я те в волостной выдеру... А?.. Ты оглох, что ли... оглох?... Говори, аспид!..

- Уйди, батька! - тихо и сдержанно ответил Михей, осторожно отстраняя сердитого мужика.-Уйди от {140} греха... Не срамись лучше!.. Ей-богу, не срамись... Все выложу!

Мы не дождались конца этой семейной сцены и отошли в другую сторону выгона. До меня уж смутно долетели слова Михея: "Отдели, коли не угоден, а покрывать я не согласен"... и злобное шипение старика: "Вот я те отделю в волостной!.. Погоди ужо, я те отделю..."