Григорий замолчал.

- Ну что же, полегчало?

- Кому? Бачке-то? - спохватился он, - известно, помер... Где ж полегчать!.. Дорогой-то еще дюжей его разбило - в два конца-то, почитай, сорок верст... А уж работник был, царство ему небесное, и-и... - он покачал головой. - Как жив-то был - мы все-таки супротив других не плошали: два работника!.. Ну, а теперь, что ж, плохо... Завезешь, завезешь хлебушка с поля... Ну, думаешь, ноне до новины перебьюсь... ан не тут-то было!.. Там продашь на подушное, там за земельку купцу надоть, там засыпку в магазей... туда-сюда, глянь - до поста-то великого еле-еле протянешь... Да и то уж впроголодь. Кабы коровенка - все бы сподручнее...

- Разве нет коровы-то?

- Летось с укциону продали... Барину тут задолжал - не отработал...

Григорий вздохнул.

- Оно бы все ничего, да вот ребятенки-то... Груд-{24}ной-то нудится-нудится, тоска... С утра до ночи ноет... Известно, кабы молочка, глядишь - и справился бы... Теперь вот телочку добыл: у соседа корова сдохла, я ее и взял; две меры ржи отдал...

- Чем же вы маленького-то кормите? - удивился я.

- Махонького-то? Да чем... хлебушка нажуешь с солью...

Он замолчал и старательно начал оправлять полость, покрывавшую мои ноги.

Холодный ветерок подувал в лицо. Он опять понемногу усиливался. Обрывки туч снова сплотились и заслонили редкие звездочки.

Вьюга опять закрутила.

- Калинкины дворики виднеются! - послышалось восклицание Григория, ехавшего впереди. Он поравнялся с санями. Лошаденка его, сплошь занесенная снегом, беспрестанно отфыркивалась и трусила мелкой рысцою. Зипун тоже покрылся белым слоем.

- У... понесло-то!

- А что, Григорий, не перегодить ли нам в двориках? - закричал я ему, - может, опять поутихнет.

- Что ж... Тут знакомый мужичок есть, Андреян Семеныч... Заедемте... Изба чистая...

- Ну ладно!

Переехали какой-то сугроб. В избах замерцали подслеповатые огоньки. Зашумели ветлы около полузанесенных дворов...

Калинкины дворики стояли среди чистого поля; река отходила от них версты на полторы. Все это сообщили мне после. К Панкратову я прежде ездил по иной дороге, минуя дворики.

Мы поравнялись с длинной избою. Два окна выглядывали на улицу и освещали ее. Григорий подошел к окну и постучал; послышались расспросы... Наконец дверь скрипнула, и нас впустили. Где-то на дворе залаяла собака...

Я вошел в избу. Это была просторная сосновая изба, чистая, теплая, с деревянным полом, с "белою" печкою. На столе, накрытом грубою скатертью, лежал непочатый каравай ситного хлеба и стояла деревянная резная соло-{25}ница. В высоком деревянном подсвечнике горела сальная свеча.

Меня встретил хозяин. Это был высокий, статный мужик, с красивым, открытым лицом, с большою русою бородою. Сильная проседь серебрилась у него в волосах; серые глаза глядели умно и насмешливо... По тонким губам бродила какая-то подмывающе-бодрая, слегка лукавая усмешка... Вообще в нем сразу что-то располагало, - есть такие симпатичные лица.

Поздоровались. Я снял шубу и подошел к столу.

- Аль по нужде какой едешь? - спросил меня Андреян Семеныч, бережно вешая мою шубу ближе к печке. Голос у него был приятный и добродушный, но опять-таки с легким оттенком насмешливости.

Я ответил ему, куда еду. Он слегка покачал головой и, накинув полушубок на плечи, вышел из избы. Колокольчики звенели где-то на дворе.

На задней лавке что-то прибирала сморщенная, но бодрая и чрезвычайно подвижная старушка; с палатей выглядывали веселые русые головки детей.

- Что ж, у вас семьи-то только? - спросил я старуху.

Она чуть заметно улыбнулась.

- Нет, сын есть. Да он с женою пошел прощаться к тестю... Должно, гостюют.

Вошли Григорий и Яков, за ними Андреян Семеныч.

- Раздевайтесь-ка да полезайте на печку... Я обсушу зипуны-то... Ты, Григорий, разувайся да положь в печурку лапти-то, они поколева пообсохнут... Ишь, барин-то вас умаял как...

Он насмешливо взглянул на меня.

- Старуха, поищи-ка винца, там, должно быть, осталось; налей ребятам-то по стаканчику...

Старуха засуетилась. Ребята чинно выпили водку и, утеревши полою губы, полезли на печь.

- Ты не выпьешь с дорожки-то?.. Небойсь прозяб... - обратился ко мне Андреян Семеныч.

Я отказался.

- Ну, да оно знамо... - опять-таки насмешливо сказал он, тщательно отряхая Григорьев зипунишко, - шуба-то твоя не этому чета... Мороз-то не вот скоро влезет.

Возражать было нечего... Я посмотрел на часы. {26}

- Много до полночи-то? - спросил Андреян Семеныч.

- Да теперь семь часов.

- Стало быть - пять осталось. Лошадям овса-то надыть? Сенца мы дали.

- Нет... Может, погодка поутихнет, - поедем.

- То-то, смотри... А то овес есть.

- Много считаете до Панкратова?

- Тут хоть и недалеча, версты три, да дорога-то блажная: мало-мальски погода поднимется, ни за что не доедешь... Прогалок-то большой: как не попадешь к Панкратову, так и езди пo степи до самого Битюка; уж там в лес уткнешься - по ту сторону реки будет...

- Ты кто, из дворян, что ль? - бесцеремонно добавил он, развешивая зипун перед горячим "устьем"...

- Нет, не из дворян.

Андреян Семеныч как-то неопределенно промычал, но тон его сразу стал и доверчивей, и добродушней. Он обстоятельно расспросил меня про мое жительство, мои занятия, про крестьянское житье в Малой Березовке (село, около которого я жил), которая была известна во всем уезде благодаря большому винокуренному заводу, носившему название Березовского.

- Да что, Андреян Семеныч, - ответил я ему на последний вопрос, балуются мужики, в Березовке... Пьянство все усиливается, живут плохо... Воровство завелось.

- Т-э-к... - задумчиво протянул Андреян Семеныч, - да, надо правду сказать, народ дюже стал слабее, чем в наше время, - продолжал он, - кабаки эти пошли, и дележи, и воровство... Всего вдосталь!

- Отчего же это, Андреян Семеныч?

- А уж бог ее знает с чего! - Андреян Семеныч развел руками. - Я помекаю так: все от голодухи больше... Ты вот погляди на наш поселок: живем мы, слава богу, покедова - в достаче, ну и не заметно, чтобы пьянство, алибо что... И народ у нас дружнее, мирское дело не продаст, не пропьет... А ты, вон, погляди в Россошном у них, - он кивнул в сторону Григория, выбрали они ходока, за луга стараться, - соседи у них луга отбили, - что ж ты думал?.. - взял этот ходок да за две сотенных документы и продай суседским!.. Вот они как мирское дело-то понимают. {27}

- Это верно, - подтвердил Григорий, - Кузьма Семеныч у нас есть, теперь кабак открыл, с нового года.

- И приговор ему дали? - удивился я.

- Дали. Старикам поднес восемь ведер, ну и дали...

- А луга так и остались за соседями?

- Как же, известно, остались... Летось, петровками, какая драка из-за них была!..

- Ну вот... - развел руками Андреян Семеныч. - У них, чтоб какого-нибудь согласия промеж себя, и не спрашивай... Всяк по-своему, порознь... Только одно и есть мирское дело - мирские деньги пропить... Это они давай!.. И так у них заведено еще: всех дворов в селе около двухсот будет.

- Более, дядя Андреян, - перебил Григорий.

- А то еще и более, а всеми делами десять аль двадцать мироедов ворочают... Мироед и на сходке, и в волостной, и в кабаке... И как ведь это у них: чуть мужик справится, зашибет где ни на есть копейку, так сейчас и норовит суседа закабалить... И тут уж его бойся... А вот у нас на поселке дворов двадцать есть, да как все мы по капиталам-то ровны, у нас закабаливать-то и некого...

- Ты мне вот еще растолкуй, Андреян Семеныч, - сказал я, - вот вы, барские ведь, кажется, были?

- Барские.

- По сколько у вас на душу земли-то?

- Три с осьминником.

- Ну, вот в Большой Березовке однодворцы живут, у них по пяти десятин на душу приходится, а живут они - почти полсела побирается, отчего это?