— Да я что-то сегодня и не особенно проголодался.

— А чего ты не в духе?

— Сядем кушать, расскажу, а пока побеседую с Ритой.

Он зашёл в комнату и увидел дочку, сидящую на диване и разговаривающую с куклами. Она увлеклась игрой, и на отца не обратила внимания. Это была обычная игра девочки, воспитывающей своих «детей», но отец уловил фразу, сказанную "родительницей".

— Тебе, Валя, хорошо. Ты уедешь в Израиль, там много конфет и игрушек. И там всегда тепло. А Катю мы не пустим. Она плохая и не слушается. Пусть живёт в вонючей Одессе.

— Ритуля, что ты говоришь? Где ты всё это слышала?

— У нас в садике. Таня Кухарь уезжает навсегда жить в Израиль и она всё рассказывала.

— Рита, то, что ты сказала про Одессу, очень нехорошо. Одесса лучший город в мире, мы его любим и всегда будем любить.

— Даже если совсем не будет конфет и игрушек?

— Тебе всегда будут и конфеты и игрушки. Папа и мама заработают.

— А Вовка Замула сказал, что Горбатый всё у нас заберёт и чёрножопым отдаст.

— Не слушай дураков и не повторяй глупостей. Идём кушать.

— Я уже поела, пока тебя ждала.

За ужином Вера рассказала о встрече с Галкой и о трамвайном разговоре.

— Ну, буквально все сошли с ума. Только и слышно о политике, отъездах, отделениях республик и распаде СССР. Кошмар какой-то.

Разве это возможно Сеня?

— Всё, Верусь, уладится. У нас на работе тоже небольшие неприятности. Сегодня приходили из энергосбыта, составили акт, что мы неправильно платим за электричество. Мы им показываем договор, а они говорят, что он устарел, и что если мы за три дня не оплатим разницу и штраф, то они отключат нас от сети. А у нас таких денег нет. Григорьев от них еле отмазался парнусом, но они сказали, что придут через неделю, и мы за это время должны все вопросы решить.

— Ты, Сеня, слышал, — она стала говорить полушёпотом, — что у директора ресторана «Морской» похитили сына и потребовали выкуп в сто тысяч долларов. И куда только милиция смотрит?

— Туда, куда и всегда. А ты утром будешь отводить Ритку в садик, скажи, чтобы никому кроме нас и бабушки Нади не отдавали. И ей запрети самой домой бегать.

— Так здесь же рядом.

— Ты что, хочешь ребёнка потерять?

Семён не рассказывал Вере об инциденте на работе, но сегодняшняя проверка натолкнула его на мысль о том, что это продолжение недавних событий и нужно ждать, что легче не будет.

И тяжёлый каток со отпущенными тормозами покатился вниз, раздавливая большие и малые предприятия, кооперативы, судьбы людей и их жизни. Его грохот доносился издалёка, и кто понимал, что каток катится и на него, пытался увернуться, спрятаться от бездушного чудовища, но редко кому это удавалось, потому что улица, называемая жизнью, была слишком узкой и загруженной.

Следующей проверкой кооператива занялась налоговая инспекция, которая начислила двести сорок тысяч рублей дополнительного налога, который должен быть перечислен в трёхдневный срок, иначе закроют счёт в банке.

Григорьев и Лида показывали на закон СССР, по которому они платили налоги, но проверяющий говорил, что они подчиняются законам УССР, и согласно им составили акт. Григорьев нанял юриста и послал его срочно в Киев решить вопрос, но тот, побегав по столичным кабинетам, приехал через три дня и сказал, что везде царит беззаконие, круговая порука и сделать ничего невозможно.

— Может, нам, действительно, обратиться к рэкетирам за помощью, — сказала бухгалтер Лида к Григорьеву.

— Чтобы я на бандитов работал? Да я лучше в порт грузчиком пойду.

— Говорят, что и у них дела неважно идут.

Последний, нокаутирующий удар по кооперативу нанесла "Газовая инспекция". Она просто запретила дальнейший выпуск котлов, как несоответствующий совремённым стандартам. И сколько Григорьев не доказывал им, мотивируя их же разрешениями и всевозможными правилами, но они находили другие правила, противоречащие первым.

Единственное, они (за вознаграждение, конечно) разрешили продать готовую продукцию, и через неделю выпуск котлов прекратился. Часть рабочих пришлось сократить, а всё производство нужно было переналаживать на другую продукцию.

Вечером Семён поделился с Верой проблемами, возникшими в кооперативе.

— Сейчас мы остаёмся без зарплаты, а чем дальше жить будем? — спрашивал Семён.

— Я пока ещё с зарплатой.

— Да твоей зарплаты хватит только на садик Рите, да за квартиру уплатить.

— А может, правда, нам уехать?

— Куда? — удивился Семён.

— В Израиль, или Америку, — сказала на неуверенно, — а можно и в Европе остаться.

— Что мы будем в Израиле делать? Языка не знаем, обычаев не знаем и, понимаешь, мы среди евреев будем как белые вороны. Я когда в детстве, бывало, приду в еврейскую семью, там друг друга сразу на идиш спрашивают не гой ли я.

— А что такое гой?

— Кто не еврей — гой. Израиль — воюющая страна. А в Америку нас никто не пустит. Туда вызов от родственников нужен. Больше того, уехать и никогда не увидеть своих родителей?

— Говорят, что можно сделать вызов на Израиль, а остаться в Европе. Я неплохо знаю английский, ты немецкий учил.

— Я по немецки знаю «ахтунг», "хенде хох", "Гитлер капут" и "айн унд цванцих фир унд зибцих", как говорил Райкин, а и ещё "хабен зи — зи" и больше не проси, — засмеялся Семён.

— Тебе всё шуточки. Язык можно выучить.

— Успокойся, Верочка, давай лучше в воскресенье на пляж сходим. Я уже три года в море не купался.

— Только давай в Лузановку. Там море чистое. А то я Риту повела на Лонжерон, так там вонища, как в туалете.

Но не получилось и на этот раз всей семьёй отдохнуть на пляже.

Ночью с субботы на воскресенье позвонили из милиции, чтобы Вера срочно прибыла в магазин, потому что его ограбили и надо срочно произвести инвентаризацию. Вера вызвала такси и поехала на работу.

Милиция уже была там. Дактилоскопист снимал отпечатки пальцев, и майор милиции попросил Веру после того как он закончит, посмотреть на глаз, что украли. Вера спросила майора, как воры проникли в магазин. Она ведь точно помнила, что включила охранную сигнализацию и сдала магазин по звонку в дежурную часть.

— Пока не знаю. Возможно отключили сигнализацию, но для этого нужен профессионал высокого пошиба и вряд ли он бы стал участвовать в ограблении продуктового магазина. Хотя, чёрт их сейчас поймёт.

Когда закончили с отпечатками, майор спросил экспертов:

— Ну что, наследили?

— Не то слово. Пацаны, наверное работали.

После того, как Вера сказала, что по всей вероятности украли два ящика водки, из холодильника забрали килограмм пять варёной колбасы и взяли несколько килограмм дешёвых конфет, потому что других в магазине нет.

— Ну точно, пацаны. Пару дней и они сами проявятся. Вызывайте сотрудников и проводите инвентаризацию, — сказал Вере майор и милиция уехала, оставив одного милиционера для участия в проверке товаров.

Страна потеряла точку опоры и раскачивалась, как громадный маятник со всё увеличивающейся амплитудой, готовый сорваться вниз и рассыпаться, как ртутный шарик на мелкие, катящиеся в разные стороны части. И такой момент наступил — 19 августа 1991 года произошёл путч, и СССР начал разваливаться. В обществе творилось невообразимое: митинги, манифестации, постоянные выборы и референдумы, все превратились в политиков, предсказывающих будущее, но на самом деле никто ничего не понимал не только в будущем, но и в настоящем.

Семён с Верой и дочкой пошли поздравить Вериного отца с днём рождения. Аркадий Георгиевич работал в закрытом учреждении, связанным с оборонкой. Спокойный, уравновешенный человек, он редко высказывался насчёт политики, но если высказывался, то как правило, не ошибался. После хорошего ужина и тостов за его здоровье завели разговор о том, что им всем ждать от завтрашнего дня.

— Я, дети, не вижу ничего хорошего на ближайшие десятилетия.

Развал громадной страны, связанной тысячами нитей и в экономике и в родственных отношениях ни к чему хорошему привести не может.