— Согласен, — не очень уверенно произнёс Семён.

— Тогда вперёд.

Семён начал издалека, как они росли вместе во дворе, как жили, как учились в школе, как он всегда опекал своего соседа. Как тот приходил к нему одалживать деньги, как он просил его вернуть их.

Семёну трудно было рассказывать, он подбирал слова и иногда следователь переспрашивал несколько раз и Семён пытался снова доходчиво объяснить. Когда он закончил свой рассказ, следователь спросил:

— Пострадавший Соколов заявил полиции, что Вы и в Одессе занимались рэкетом.

— Что??? — задохнувшись от возмущения, спросил Семён по-русски, и опомнившись продолжил по-немецки, — извините, я специально умолчал, что это он занимался рэкетом, а он, — Семён задумался подбирая подходящее слово, — Hundesohn (собачий сын)…

— Я просил Вас говорить всё и воздержитесь от характеристик в чужой адрес. Говорите по сути.

— Семён начал рассказывать, но в динамике раздался голос, что пора на обед.

— Продолжим в пятнадцать часов, обедайте.

За обедом Курт, опять севший за одним столом с Семёном, спросил его?

— Ты в волейбол играешь?

— А что?

— Можно пойти на прогулку, а можно в спортзал. Там есть волейбольная сетка и баскетбольные щиты, можно и гимнастикой заняться.

— Боюсь, что пока не смогу. Пойду на прогулку.

— Желание арестанта для нас закон, — ёрничал Курт.

Получасовая прогулка проводилась во дворе. Заключённых вышло на прогулку всего 5 человек. Им разрешили ходить по кромке двора, а два надзирателя стояли в углах по диагонали друг к другу. Они предупредили заключённых, что разговаривать нельзя, но эта строгость была условной. В углу двора, невидимого из окна Семёновой камеры, стоял вольер, как в зоопарке, размером 4Х4 метра, сверху закрытый сеткой. В нём тоже прогуливался человек, а над ним стоял надзиратель с автоматом. Такой же вольер рядом пустовал. Семён подумал, что в том вольере прогуливается, если можно так сказать, преступник, серьёзней, чем он, а может уже осуждённый, и пока он, Семён под следствием, то гуляет здесь, а потом ему уготована такая клетка.

Увиденное испортило и так плохое настроение, и Семён решил, что следующий раз пойдёт в спортзал. Там хоть весёлый мужик Курт будет.

Семён услышал за собой шаги и услышал русскую речь.

— Ты, паря побыстрее шагай, сердце кровь лучше разгонит, — говорил обгоняющий Семёна мужчина средних лет с давней небритостью.

— А как ты узнал, что я знаю русский?

— Такой бланш мог заработать в Германии только русский. Или в драке, или от полицаев. Угадал?

— К сожалению, угадал.

— Иди за мной поговорим. За что тебя?

— За добро, что делал приятелю.

— Э, парень. Тебя плохо воспитывали.

— Почему это?

— Папа с мамой должны были рассказать, что добро наказуемо.

Понял? Помолчим, на нас охранник смотрит.

Полчаса пролетели очень быстро. Когда он зашёл в камеру, то на столе увидел молитвенную книжку, такую же, какие читал в синагоге в своём доме. "Заботятся о моей душе. И откуда они узнали?" — подумал Котик и вспомнил, что когда заполнял бланк для прописки, то в графе «Religion» написал — JЭdische (иудейская), хотя в Бога не верил, но его соотечественники, прибывшие раньше, предупредили, что так нужно писать. Полистал книгу, просматривая страницы на русском языке.

— Вроде нигде не сказано, что нельзя делать добро и нельзя оказывать сопротивление человеку, направившему на тебя пистолет. Ну как бы там ни было, помоги мне Боже, если ты есть, русский, еврейский или китайский, — сказал Котик вслух и услышал:

— Котик, к следователю.

— Вот он сейчас и есть мой бог, — грустно подумал Семён.

Он продолжил рассказывать следователю историю с их кооперативом, и роль, которую сыграл в его развале Соколов.

— Как Вы думаете, — спросил в конце беседы Шумахер, — может он это делал по принуждению, или по собственной воле?

— Не знаю. Можно вопрос, господин следователь?

— Можно.

— Мне нужно позвонить домой вечером. Надзиратель сказал, что Вы можете разрешить.

— Могу, только Вам это не понадобится.

— Почему? — испугался Семён.

— Потому что Вы будете сегодня дома. Не возражаете?

— Нет, конечно.

— So hier (так вот), Котик, я решил взять с Вас подписку о невыезде за пределы земли Гессен, мне кажется, что вы не представляете опасности для общества вообще и для Соколова в частности. Рекомендую Вам не появляться в районе его жилья, а если встретите случайно, отойдите подальше. Прошу Вас, не подведите меня и в первую очередь себя. Ищите себе адвоката. Чем быстрее тем лучше, хотя такие дела у нас делаются не быстро. Недели Вам хватит. Вот моя визитная карточка, отдадите ему. Прочитайте и распишитесь.

Семён взял заполненный лист бумаги и хотел сразу расписаться, но следователь остановил его:

— Прочитайте, потом подписывайтесь.

Семён торопился, перескакивая через строчки, но понял, что не имеет права уезжать из земли Гессен до окончания следствия, и должен немедленно прибыть, если его вызывает прокуратура или полиция. Семён подписал. Хотел спросить, почему его не спрашивают о том, почему он оказал сопротивление полиции, но вспомнил одну армейскую историю ставшую, для него и его друзей своеобразным девизом: "Противогазы брать?"

Ещё когда Котик проходил курс молодого бойца, старшина Байда построил учебную роту и сказал, что сейчас они совершат трёхкилометровый кросс, и солдат Вышня спросил:

— Противогазы брать, товарищ старшина?

— Всем взять противогазы и через минуту в строй, — мгновенно отреагировал старшина.

Уже когда все бежали в казарму, рядовому Вышне достались все эпитеты — придурок и идиот из которых, были самыми мягкими. После того как все встали в строй, последовала команда:

— Одеть противогазы, бегом марш.

Те кто бегал в противогазе, оценит вопрос Вышни по достоинству. С тех пор, прежде чем что-нибудь спросить, Семён говорил себе:

"Противогазы брать?"

Вспомнив, Семён не задал вопрос и Шумахер, оторвав копию подписки, вручил её Котку со словами:

— Можешь идти и не делай глупостей.

— Danke, — сказал Михаил, и надзиратель отвёл его в камеру.

Минут через двадцать принесли одежду. Всё выглядело как новое, выстирано и поглажено.

Выйдя из здания, сразу же позвонил Вере и сказал, что поедет заберёт машину и часа через полтора будет дома. Пошёл на автобусную остановку и оттуда поехал на Бонамес. Машина стояла на том месте, где он её оставил, но подойдя к ней, увидел, что левая дверь не заперта, но всё что лежало в машине: солнцезащитные очки, часы, управляемые по радио, фотоаппарат, фонарик — осталось на месте.

Подумал о том, что было бы, оставь он открытой машину в Одессе. У его соседа, машину оставленную на ночь во дворе, лишили колёс и передних сидений, сняли аккумулятор, карбюратор и ещё что-то. Здесь за брошенную на улице старую машину можно схлопотать штраф, а в металлолом её сдать можно только за деньги.

Сел за руль и задумался. Домой ехать не хотелось, потому что сейчас люди возвращаются домой, а он не хотел, чтобы его видели в таком виде. Правда, всё равно увидят, так он будет говорить, что упал на стройке. Поехал домой. Из знакомых его никто не видел, но в лифте ему встретился пожилой человек из местных, поздоровался и сделал вид, что ничего не заметил у Семёна на лице. Когда вошёл в дом, дочка кинулась к нему, и на секунду застыла.

— Папа, что у тебя?

— Упал, доця.

Зашёл на кухню, Вера стояла у плиты и что-то жарила.

— Извини, не могу отойти от плиты, сейчас заканчиваю.

— Хорошо, я подожду.

Семён позвонил Панайоти. Сказал, что завтра ещё будет дома, есть срочное дело. Спал плохо. Утром проснувшись, взял телефонные книги и стал выбирать телефоны адвокатов и адвокатских контор, подчёркивать и делать закладки. Казалось, что весь Франкфурт заселён адвокатами, так их было много. Дождался девяти часов и стал обзванивать, спрашивая, знает ли адвокат русский язык и есть ли русскоговорящий адвокат в конторах. Оказалось, что нужно спрашивать не только знание языка, а на чём специализируется адвокат или контора. Одни ведут хозяйственные дела, другие специализируются на конфликтах наёмных работников с работодателями, третьи не занимаются уголовными делами и т. д.