Перелистывая страницы моих воспоминаний, вы обнаружите, что действие порой происходит в Нью-Йорке и его окрестностях. Возможно, вы будете озадачены и, недоуменно глядя, зададитесь вопросом: "С чего это вдруг Бертрама занесло так далеко от милой сердцу родины?"

История эта довольно долгая, но если немного ужаться и сделать из нее ролик в двух частях, то дело было так. В Америку меня отправила тетя Агата, чтобы я помешал моему кузену, юному Гасси, жениться на девушке из варьете, но я настолько все запутал, что счел за благо на некоторое время осесть в Нью-Йорке, вместо того чтобы возвратиться домой, где меня ждали неторопливые задушевные беседы с тетушкой по поводу случившегося.

Я поручил Дживсу найти приличную квартиру и устроился там, решив немножко пожить в изгнании.

Надо сказать, Нью-Йорк — весьма неплохое место для изгнанника. Все относились ко мне очень хорошо, жизнь била ключом, и, по большому счету, особых лишений я не испытывал. Одни приятели представляли меня другим, и вскоре я уже перезнакомился с кучей подходящих парней. Среди них были и те, кто жил в особняках возле Парка и купался в деньгах, и те, кто экономил на газе — большей частью народ, селившийся в районе Вашингтон-Сквер, — писатели, художники и т. п. Башковитые ребята, одним словом.

Коржик — приятель, о котором пойдет речь, был художником. Он называл себя портретистом, но покуда успехи его на этом поприще были равны нулю. Вся штука с портретами — я специально интересовался — состоит в том, что нельзя написать портрет, пока к тебе не придут и не сделают соответствующий заказ, а если прежде у тебя не было других заказов, то никто и не придет. Это слегка, и даже можно сказать, значительно осложняло положение молодого начинающего живописца.

Коржик перебивался тем, что время от времени делал рисунки для газеты комиксов — ему неплохо удавались юмористические картинки, когда в голову приходила удачная идея, — а также рисовал кровати, стулья и прочие вещи для рекламных объявлений. Тем не менее, основным источником его существования было скромное содержание, которое он получал от богатого дяди. Этот дядя — некий Александр Уорпл — занимался джутовым бизнесом. Что такое джут, я точно не знаю, но, по всей вероятности, населению Америки без джута просто не обойтись, потому что мистер Уорпл нажил на нем неприлично огромное состояние.

Очень многие думают, что если у тебя есть богатый дядюшка, то финансовая проблема решена раз и навсегда, но Коржик уверял, что это далеко не так. Дядя Коржика был здоровяком, который, казалось, собирался жить вечно. Ему стукнул пятьдесят один год, и он вполне мог проскрипеть еще столько же. Бедного Коржика, однако, угнетало совсем не это — он не был изувером и не желал смерти своему родственнику. Что Коржика возмущало, так это отвратительное отношение к нему вышеупомянутого Уорпла.

Видите ли, дядя Коржика не хотел, чтобы племянник был художником, и считал, что у него нет абсолютно никакого таланта. Он все время капал Коржику на мозги, чтобы тот забросил искусство и занялся джутовым бизнесом, причем прошел бы весь трудовой путь, от самого низа к вершинам. Хотя Коржик и не знал наверняка, что происходит в самом низу джутового бизнеса, но инстинкт подсказывал ему: это так ужасно, что и слов не подберешь. Более того, Коржик верил в свою звезду художника и обещал, что рано или поздно напишет шедевр. А пока что, действуя с величайшим тактом и убедительностью, раз в три месяца он добивался от дяди небольшой суммы, с которой последний расставался крайне неохотно.

Коржик не имел бы и этих денег, если бы не дядино увлечение. В этом отношении мистер Уорпл был фигурой уникальной. По моим наблюдениям, во внерабочее время американский промышленный магнат, как правило, не успевает чем-либо заняться. Как только он выпускает кота и запирает контору на ночь, так сразу же впадает в кому, из которой выходит исключительно для того, чтобы снова стать промышленным магнатом. Мистер Уорпл же в свободное время был, что называется, орнитологом. Он написал книгу под названием "Птицы Америки" и теперь работал над следующей, которая называлась "Другие птицы Америки". Предполагалась, что по завершении второй он начнет третью книгу и будет продолжать в том же духе, пока видовое разнообразие американских птиц не иссякнет.

Каждые три месяца Коржик приходил к дяде и терпеливо слушал о птицах Америки. Судя по всему, после того как старик Уорпл вволю отводил душу на свою любимую тему, его можно было брать голыми руками, так что благодаря этим милым беседам Коржик стабильно получал свои карманные деньги. И все же такой расклад никак не устраивал беднягу. Как вы понимаете, он постоянно терзался опасениями, что дядя отменит содержание, и, кроме того, птицы интересовали его только в жареном виде и под бутылочку чего-нибудь холодного.

Чтобы вы имели полное представление о мистере Уорпле, нужно добавить, что он обладал чрезвычайно капризным нравом, а Коржика считал придурком и утверждал, что любой самостоятельный поступок племянника только доказывал его врожденное слабоумие. (По-моему, Дживс обо мне такого же мнения.)

Поэтому когда в один прекрасный день Коржик появился в моей квартире, подталкивая впереди себя девушку, и сказал: "Познакомься, Берти, это моя невеста, мисс Сингер", я сразу подумал именно о той стороне дела, которую он пришел со мной обсудить.

— Коржик, а как же твой дядя? — выпалил я.

Бедный малый лишь невесело усмехнулся. Выглядел он беспокойным и озабоченным, как человек, который убить-то убил, но не знает, куда, черт возьми, девать труп.

— Мы так боимся, мистер Вустер, — пролепетала девушка. — Мы надеялись, что вы придумаете, как сообщить дяде о нашей свадьбе.

Мюриель Сингер была прелестным робким созданием. Девушки такого типа смотрят на вас большими глазами, в которых написано, что вы — величайший герой на земле, только сами почему-то еще об этом не догадываетесь.

Она сидела с застенчивым видом, и взор ее, казалось, говорил: "Ах, я знаю, этот благородный и сильный человек меня не обидит". Хотелось защитить ее, погладить по руке и сказать "Ну, ну, полно, детка" или что-то в этом роде. Глядя на Мюриель, я понимал, что ради нее готов на все. Она напоминала собой один из тех безобидных на вкус американских напитков, которые незаметно проникают в ваш организм, после чего вы в мгновение ока решаете перевернуть весь мир, в случае необходимости — силой, задержавшись лишь на минутку, чтобы сказать вон тому громиле в углу, что если он не перестанет пялиться, вы оторвете ему башку. То есть, я хочу сказать, в ее присутствии я чувствовал себя лихим и дерзким, готовым на подвиги, как странствующий рыцарь или вроде того. Я был полностью на ее стороне.

— Думаю, твой дядя будет жутко доволен, — обратился я к Коржику. — Он найдет, что мисс Сингер — идеальная жена для тебя.

Коржик не хотел поверить в лучшее.

— Ты его не знаешь. Даже если Мюриель ему действительно понравится, он никогда этого не признает, тупоголовый осел, и станет брыкаться из принципа. Он посчитает, что я сделал серьезный шаг без его ведома, и тут же устроит страшный скандал. Так и раньше бывало.

Я изо всех сил напряг котелок, чтобы справиться с непредвиденной трудностью.

— Значит, ты хочешь, чтобы мисс Сингер была представлена твоему дяде прежде чем он узнает, что вы знакомы. Тогда появишься ты и…

— Но как это сделать?

А, ну да. В этом-то вся загвоздка.

— Остается только одно, — сказал я.

— Что же?

— Предоставить дело Дживсу. — И я позвонил в звонок.

— Сэр? — Дживс словно вырос из-под земли. Хоть убей — не пойму, как это у него получается: увидеть, как Дживс входит в комнату, можно только если будешь зорко следить. Он похож на тех чудаков-индусов, которые исчезают в воздухе, перемещаются в пространстве в бесплотном состоянии, а потом возникают в целом виде там, где им нужно. У меня есть кузен, он из этих — теософов, и по его словам, он сам несколько раз был близок к тому, чтобы повторить этот фокус, но все никак не выходило — наверное, из-за того, что в детстве он был вскормлен мясом животных, умерщвленных во гневе и хаосе.