Я был уверен, что Джордж Таппер нас не подведет — и он не подвел. Расстался с деньгами без звука — даже с каким-то воодушевлением. Джордж был как раз такой человек, который нам нужен. Мальчиком он писал чувствительные стихи для школьного журнала, а теперь все время собирает для кого-нибудь деньги по подписке на памятник или юбилейный адрес. Он выслушал меня с той серьезной, официальной миной, которую принято носить в министерстве иностранных дел, когда решаешь вопрос: объявить ли войну Швейцарии, или уж послать суровую ноту правительству Сан-Марино. Я и двух минут не говорил, как он уже потянулся за чековой книжкой. Печальная история Юкриджа, видимо, глубоко его тронула.
— Жаль. — сказал Джордж. — Значит, он дрессирует собак? Именно теперь, когда он занялся наконец настоящим делом, финансовые затруднения ставят под угрозу судьбу его предприятия! Мне это представляется несправедливым. Но наша помощь должна быть действенной. Заем на двадцать фунтов не способен устранить эту угрозу раз и навсегда.
— Заем? Боюсь, ты большой оптимист.
— Юкриджу необходим капитал.
— Он тоже так думает. А также Гуч, бакалейщик.
— Капитал, — твердо повторил Джордж Таппер, как будто доказывая что-то полномочному послу Великой Державы. — Каждое предприятие нуждается в начальном капитале. — он задумчиво нахмурился. — Но где нам взять капитал для Юкриджа?
— Ограбить банк.
Лицо Джорджа Таппера прояснилось.
— Нашел! — воскликнул он. — Сегодня же вечером я поеду в Уимблдон, и обращусь за помощью к его тётке.
— А ты не забыл, что Юкридж у нее пользуется таким же успехом, как холодные гренки с сыром?
— Возможно, их отношения временно охладели. Но если я изложу ей все факты, она должна понять, что Юкридж действительно пытается честно заработать на жизнь…
— Попробуй, если хочешь. Но я думаю, что она спустит на тебя попугая.
— Тут, разумеется, нужен дипломатичный подход. Пожалуй, тебе лучше не рассказывать Юкриджу о моих планах. Я не хотел бы возбуждать у него необоснованных ожиданий.
Следующим утром, подъезжая к станции Шипс Крэй, я увидел на платформе ярко- желтое пятно. Юкридж вышел меня встречать. С безоблачного неба лился солнечный свет, но простых солнечных лучей было мало, чтобы Стэнли Феншоу Юкридж скинул свой макинтош. Он был похож на ожившую горчичную кляксу.
Когда мой поезд подходил к станции, он стоял в торжественном одиночестве, пытаясь раскурить трубку. Выходя из вагона, я увидел, что к нему присоединился печального вида человек. Судя по его серьезному тону и неистовой жестикуляции, предмет разговора глубоко волновал печального человека. Красный, взмокший Юкридж затравленно озирался. Подходя, я услышал его рокочущий голос:
— Дорогой сэр, мой милый старичок, умоляю, будьте же благоразумны, постарайтесь поглядеть на вещи более широко, более гибко…
Увидев меня, он с облегчением оторвался от своего собеседника, схватил меня за руку и потащил вдоль платформы. Печальный человек нерешительно следовал за нами.
— Ну как, получил, дитя мое? — возбужденно прошептал Юкридж. — Ты получил их?
— Да, вот они.
— Спрячь, сейчас же спрячь! — застонал он в ужасе, когда я полез в карман. — Ты знаешь, с кем я сейчас говорил? С Гучем, бакалейщиком!
— Забрано товару на шесть фунтов, три шиллинга и пенни?
— Именно!
— Ну так сейчас у тебя есть шанс от него отделаться. Швырни ему кошель с золотом. У него будет дурацкий вид.
— Милый мой старичок, я не могу себе позволить ходить по деревне, швыряясь деньгами направо и налево, только ради того, чтобы у бакалейщиков был дурацкий вид. Эти деньги предназначены для Никерсона, домовладельца.
— А! Кстати, мне кажется, что ходячие шесть фунтов, три шиллинга и пенни идут за нами.
— Тогда, дитя мое, ради всего хорошего, ходу! Если бы он узнал, что у нас при себе есть двадцать фунтов, наша жизнь была бы в опасности. Он настиг бы нас одним прыжком.
Он поспешно увел меня со станции, и мы быстро зашагали по тенистой аллее, ведущей в поля, крадучись,
Как путник, что идет в глуши
С тревогой и тоской
И закружился, но назад
На путь не взглянет свой:
Он чувствует, что позади
Ужасный дух ночной.
Фактически, "ужасный дух ночной" сдался и прекратил погоню через несколько шагов. Я привлек внимание Юкриджа к этому обстоятельству, потому что день был вовсе не такой, чтобы побивать без необходимости рекорды скоростной ходьбы.
Он остановился, облегченно вздохнул и утёр свой широкий лоб носовым платком, в котором я узнал свою собственность.
— Слава Богу, отстал. — выдохнул он. — Думаю, что он, в сущности, неплохой человек: говорят, хороший семьянин и поет в церковном хоре. Но он недальновиден. Вот чего ему не хватает: дальновидности, старина. Он никак не поймет, что все масштабные новые предприятия строятся на основе шедрого кредитования. Никак не возьмет в толк, что кредит — это кровь коммерции. Без кредита, без доверия коммерция теряет гибкость. А если коммерция потеряет гибкость — на кой черт она после этого годится?
— Не знаю.
— И никто не знает. Ну, раз он ушел, можешь дать мне эти деньги. Старина Таппи расстался с ними весело?
— Был просто счастлив.
— Я знал это! — растроганно произнел Юкридж. — Я так и знал. Отличный парень. Один из лучших. Таппи мне всегда нравился. На него можно положиться. Однажды, когда я разбогатею, он получит в тысячу раз больше. Хорошо, что ты принес мелкие купюры.
— Почему?
— Хочу разбросать их по столу перед этим проклятым Никерсоном.
— Он живет здесь?
Мы подошли к дому с красной крышей, стоявшему среди деревьев в отдалении от дороги. Юкридж крепко сжал дверной молоток.
— Передайте мистеру Никерсону — сказал он горничной — что пришел мистер Юкридж и хочет с ним поговорить.
В повадке господина, который вышел к нам в гостиную, было нечто неуловимое, но отчетливое, по которому во всем мире вы узнаете своего кредитора. Мистер Никерсон был человек среднего роста, почти полностью обросший бакенбардами. Из-за этих зарослей он холодно разглядывал нас, распространяя волны какого-то злобного животного магнетизма. С первого взгляда было ясно, что он не любил Юкриджа. В общем и целом, мистер Никерсон был похож на одного из менее привлекательных ветхозаветных пророков, который собрался допрашивать пленного амаликитянского монарха.
— Ну-с? — спросил он. Я никогда не слыхал, чтобы это слово произносили более угрожающим тоном.
— Я пришел по поводу аренды.
— А! — сдержанно ответил мистер Никерсон.
— Чтобы расплатиться. — добавил Юкридж.
— Расплатиться! — не веря своим ушам, воскликнул мистер Никерсон.
— Вот! — Юкридж великолепным жестом швырнул деньги на стол.
Теперь я понял, почему этот могучий ум предпочел мелкие купюры. То было дивное зрелище. Из открытого окна подул лёгкий бриз, и куча денег зашелестела так музыкально, что суровость мистера Никерсона испарилась, как дыхание с запотевшего лезвия бритвы. Секунду он оцепенело глядел на нас, и слегка покачнулся; но сразу же оправился, и начал собирать деньги, с видом благожелательного епископа, благословляющего паломников. В его жизни словно взошло солнце.
— Что же, спасибо вам, мистер Юкридж. — сказал он. — большое спасибо. Надеюсь, вы не держите на меня зла?
— Только не я, старина! — приветливо отвечал Юкридж. — Дело есть дело.
— Вот именно.
— Ну, думаю, мне следует забрать собак. — продолжал Юкридж, угощаясь сигарой из коробки, которую он только что обнаружил на каминной полке. Еще две сигары он с самым дружелюбным видом засунул в жилетный карман. — Чем скорее они будут у меня, тем лучше. Они потеряли целый день обучения.
— Конечно, мистер Юкридж, разумеется. Они в саду, в сарае. Я вам сейчас же их приведу.
Он вышел из комнаты, что-то заискивающе бормоча.
— Удивительно, как эти ребята любят деньги — вздохнул Юкридж. — Мне неприятно на это смотреть. Прескорбное зрелище. У этого негодяя глаза горели, прямо-таки горели, дитя мое, когда он сгребал мои деньги. Хорошие тут сигары. — добавил он, прикарманивая еще три штуки.
