– Это Хирург, – кивнул Андрей на туловище, распластавшееся на расстеленном на полу спальнике.

Я искренне пожалел Хирурга – попробуй-ка, поспи, если через тебя постоянно перешагивают неугомонные дауны, спотыкаясь и матерясь шёпотом.

– А чего это он у тебя ночует? – поинтересовался Паша.

– А бес его знает. С родоками, кажись, посрался. Мне-то какое дело? Пришёл человек, сказал: "Поживу я у тебя пару деньков". Я ему:

"Живи. Жалко, что ли?"

Мы поцокали языками, посочувствовав чужой беде. Но на длительное цоканье и более горячее участие в судьбе Хирурга не было времени.

Нужно было работать. Прозвенел очередной трамвай. Аргунов сверился с часами:

– Последний по графику. К барьеру.

Меня с микрофоном посадили за шкафы, чтоб остальные инструменты не лезли в мой трек. В противоположном углу разместился со своей кухней Палыч. Паша с Батьковичем – посреди комнаты. Сам хозяин уселся за пультом.

– Следите за моей отмашкой. На "четыре" – начинаем.

– Урлайт!

Андрюха нажал "рекорд" и дал отмашку. Палыч легко пробежался ладошками по бонгам. Мы вступили.

Боги смарагдових осель

П'ють сполоханість вітрів,

Все вважають за живе

До найближчої війни.15

Мы играли, Андрюха яростно шуршал фейдерами пульта, выставляя параметры обработок. Потом прервал нас на половине фразы:

– Стоп, машина! Пошлюхаем, чего получилось.

Мы сгрудились возле мониторов, а Аргунов запустил "пробку".

– Ух, бля! "Калинов Мост", в натуре! – восхитился он, отслушав фрагмент с отстроенным балансом. – Если бы на русском – вообще было бы охуительно!

– Шовинист хуев! – обличил его Паша, яростно посвёркивая очками.

– Жополизы, – не остался в долгу инсинуатор.

– Брэк! – развёл их я. – Может, продолжим?

– Брысь по норкам! – скомандовал Аргунов, занимая место за пультом. – Попробуем первый дубль "чистяка".

Первый дубль, второй, третий. Не то. Постоянно что-либо выпадает из картинки. Дико хочется спать. В глаза будто кто песку насыпал. Я куняю перед микрофоном. Пальцы отказываются становиться в нужную позицию на грифе гитары. Хорошо Палычу – пританцовывает за бонгами, сон разгоняет. А я тут в позе лотоса за мебелью тухну! Говорил мне папа – не ходи в музыканты! Эх, жизнь!

– Блядь! Опять блок питания наебнулся! Перерыв на двадцать минут!

– Андрей яростно ерошит волосы и лезет в недра опупевшего механизма.

Сопровождением к его нервным манипуляциям сыплются непонятные мне

"кондюки", "резисторы", "транзисторы" и всякие другие "исторы".

Когда под рукой каких-то "исторов" не оказывается, Андрюха устремляется в соседнюю комнату, где мирно покоится тело Хирурга.

Без зазрения совести этот гад тревожит сон несчастного юноши. С матюками Андрюха перешагивает через него туда-сюда, высыпает ему прямо на подушку горы радиодеталей. В конце концов, бедняга не выдерживает:

– Да перестаньте вы тут колобродить! – взрывается он. – Дайте же поспать! Мне на пары завтра!

– Ш-ш-ш! Пчёл разбудишь! – мягко унимает его хозяин дурдома.

– Какие, блядь, пчёлы, ёб твою мать! – спросонья объект пытки бессоницей не может обрести нужные ориентиры.

– Полосатые, маленькие, с жалом в жопе, – Аргунов с радостью вступает в беседу со страдальцем, временно приостанавливая процесс поиска нужных деталей.

– Ни хуя не понимаю! – Хирург отрывает от подушки взлохмаченную голову и окидывает полуосмысленным взглядом всю нашу весёлую компанию. – А они откуда взялись?

– Это соседи, – терпеливо поясняет ему мучитель. – Они сбежались на твои крики из разных квартир. Сейчас они будут давать тебе пиздюлей за то, что ты сам не спишь, и другим не даёшь.

Столь явная несправедливость изгоняет из головы Хирурга последние остатки сна. Он садится и пытается как-то осознать услышанное.

– Это же вы тут хернёй занимаетесь, спать мешаете… – он водит взглядом по нашим подленьким физиономиям.

– Слышали? Это мы ему мешаем спать! – Палыч включился в игру. – Я живу над вами. Сплю себе спокойно, знать ничего не знаю, тут слышу – крики, мат… Нельзя же так, в самом деле! Пришёл вот выразить своё возмущение!

– Да! – поддержал его Паша. – Вконец распустились, хиппи проклятые! Волосы отпустят до плеч, наркотиками наколются, и мешают людям отдыхать!

Хирург ошалело водил глазами от одного к другому. Потом обречённо произнёс:

– Да идите вы на хуй!

После этого он укрылся с головой, и ни на какие внешние раздражители больше не реагировал.

– То-то и оно! – радостно подытожил Андрюха. – Так оно правильней! А то "спать дайте", "не будите"! Спи спокойно, дорогой товарищ!

С этими словами он с энтузиазмом погрузился в недра своих шкафов.

Через полчаса всё заработало и "вновь продолжается бой". Девятый дубль, десятый.

Вони прийдуть повесні,

Діти бісерних дощів,

І, шукаючи себе,

Не побачу серед них.

Действительно, много бисера в последнее время. Очень много.

Просто в глазах рябит от бисера. Бисер на "феньках", бисер на

"ксивниках", бисер в стихах, в музыке бисер. Я погружаюсь в размышления, из которых меня выводит матершинный рык Аргунова.

– Андрюха! Ты что, дрочишь там за шкафом? Почему не переходишь на коду?

Действительно, почему я не перехожу на коду? Спать, наверное, хочу. Потому и не перехожу. В окнах колеблется спермообразная муть утренних сумерек. В глазах скрипит песок. Я поднимаюсь со стульчика и с хрустом потягиваюсь. Похоже, на сегодня – всё. Вон, трамвай первый прогремел.

– Всё, голуби! Потрудились – и будя! Теперь баинькать! – Андрей щёлкает тумблерами.

– Да, кому баинькать, а кому – на пары, – ворчит Палыч.

– Это, родненький, твои личные некайфы. Всё, выметайтесь.

Созвонимся и решим, когда продолжим. Из сегодняшнего, похоже, ничего отобрать не удастся. Ничего страшного. С балансами отдуплились – и то хлеб. А теперь – кыш по домам.

Андрюха зевает, выворачивая челюсти наизнанку. Мысленно он уже в люле, и ждёт, не дождётся, когда мы выпульнемся из его квартиры.

Дверь захлопывается за нашими спинами, и мы погружаемся в вязую утреннюю мряку. Туман, мелкий дождец, сырость. Лондон, бля! И какой кретин назвал наш городишко "маленьким Парижем"?

Скукота! Выходные – а деть себя некуда. Репетиций нет – отдых после очередного концерта. Запись закончили. Причём, с нулевым результатом – ни черта не получилось. Только убедились, что в домашних условиях записать что-либо стоящее крайне сложно. Даже при наличии аппарата.

Погода – говно. Пятый день подряд долдонит глупый дождь.

Стандартная местная погода. Мерзко и сыро. Неохота даже в окно смотреть. Полузакрыв глаза, слушаю "Цеппелинов". Через плохо закрытую дверь доносится монотонное бормотание – тёща в честь выходного дня с наслаждением пилит Татку. Я морщусь – жизнь со старшим поколением даётся нелегко. Из полудрёмы меня выводит трель телефонного звонка. Раздаётся рыдающий возглас тестя:

– Возьмите же трубку, наконец!

Я подхожу к телефону:

– На проводе.

– Привет, лишенец! – радостный голос Аргунова.

– Здорово, коли не шутишь. Чего надо?

– Тут такое дело… В общем, у меня день рождения. Я жду тебя к пяти.

– А ты раньше не мог предупредить? Мне и подарить-то нечего.

– А кто от тебя подарков ждёт? Просто садись на троллейбус и дуй ко мне. Делов-то!

– Я с женой приду.

– Да хоть с дедушкой! Главное – приезжай.

– Ладно, дедушку не обещаю, а жену прихвачу.

– Давай! Жду!

Я объясняю Наташе раскладку. Она радуется. Она согласна ехать хоть к чёрту на рога, лишь бы подальше от материнских поучений. Я так и не понял, в чём там у них разногласие вышло. Да это и неважно

– повод всегда можно найти. Короче, через полчаса мы линяем из дому, а ещё через полчаса переступаем порог аргуновской квартиры.

Картиночка – зашибись! Стола нет. Весь пипл сидит просто на полу.