"сухим пайком". К вечеру палатку стало заливать потоками воды, устремившимися с гор. Мы поняли, что утром придётся паковать манели и рвать отсюда когти.

Ночь прошла в постоянной борьбе с влагой. Выспаться не удалось.

Сразу же после рассвета мы принялись собираться. Малоприятное местечко – Карпаты во время дождя! Это выглядит оч-ч-чень паскудно, скажу я вам! Мы по быстрячку свернули лагерь, собрали вещи и стали спускаться к реке.

Ёшкин кот! Нас ждал ещё один сюрприз – река от дождя разбухла, течение сделалось слишком быстрым и опасным для того, чтобы идти по воде. Мы оказались отрезанными от "большой земли".

Впрочем, иного выхода, как идти по воде, у нас не было. Поэтому, попререкавшись для приличия, мы вошли в реку. Она напоминала злобного разъярённого монстра, жадно накинулась на нас, пытаясь сбить с ног, завертеть, закружить, унести к чёрту на кулички. Нужно было идти, не глядя в мутную коричневую воду. Иначе кружилась голова. Как мы прошли по реке – для меня до сих пор загадка! Это необъяснимо! В особо трудных местах я тащил девчонок и Палыча на плечах, по очереди перенося их на маленькие пятачки суши, встречающиеся иногда.

Гена, а давай я понесу чемоданы, а ты понесёшь меня…

Давай, Чебурашка…

Ну что, так легче?

Не спрашивай Чебурашка, а то я заплачу…

Наконец, мы добрались до ближайшего посёлка. Там мы благополучно сели на электричку и добрались до города. Представьте себе, какое живописное зрелище представляли наши фигуры, основательно вывалянные в грязи и вымокшие до нитки. Прохожие оборачивались и смотрели нам вслед. Но мы не обращали на это никакого внимания – отдых получился забойным и интересным. А приключение с грозой – это пряности. Они, как известно, добавляют пресному блюду остроты и шарма. А мы на эти вещи, ужасть, какие падкие!

Задрал меня этот насморк в корень! Что за цыганское счастье – простудиться прямо на запись? Я с отвращением посмотрел в зеркало на свою страдальческую физиономию – распухший носяра и слезящиеся глаза впечатляли. Я старательно сморкнулся и стал собираться на студию.

Всё равно вокалы накладывать придётся после того, как запишем все инструментовки.

На студии уже вовсю буял движняк. Палыч собирал в углу свою

"кухню", Паша расставлял "примочки", Батькович мирно читал книгу, сидя в глубоком кресле и закинув ноги в пыльных "шузах" на полированный столик. Я взглянул на обложку – так и есть, "Эдичка".

Батькович нам об этом шедевре все уши прожужжал. Интеллетуал, ёпрст!

Серый коммутировал аппарат, расставлял микрофоны и проверял их на наличие сигнала. В общем, царила спокойная деловая атмосфера. Я расчехлил двенадцатиструнку, включил тюнер и уселся строиться.

Торжественные минуты начала записи. Серый проводит краткий инструктаж. Мы – само внимание. Всё понятно? Чего ж тут непонятного.

Работа предстоит адова – мы зря мечтали о мультитрековой аппаратуре.

У Серого всё по старинке – пишется весь инструментал в стерео, а вторым заходом накладывается вокал. Нехилая предстоит работёнка – нужно влабать так, чтобы не переписывать по десять раз.

Тишина в студии! Готовы? После отмашки Серого считаем до пяти и начинаем. Поехали!

И мы поехали! Первый дубль, второй, третий… Сколько их было, этих дублей? Кто знает? Этого никто не считал. Скажу только, что мало нам не показалось. Особенно с непривычки. Обычно у молодняка при записи начинается "синдром кнопки". То есть, при нажатии кнопки

"record" начинают дрожать пальцы, путаться фразы, аккорды, выползать всяческие "киксы". Приходится переписывать, компоновать, изощряться. В нашем случае если один человечек лажал, приходилось переписываться всем. Издержки отсутствия мультитрека.

К обеду мы были не способны ни на что. Повторные дубли, сковывающая непривычная атмосфера, "синдром кнопки" и, в конце концов, физическая усталость брали своё. Когда мы не смогли записать очередную вещь с восьмого дубля, Серый предложил прерваться на "обед".

Обед заключался в поглощении неимоверного количества пива под трёп "за жизнь". На огонёк забрёл Данила Куков, гитарист и вдохновитель группы "Окрестности Шлиссельбурга", и "обед" плавно перешёл в "ужин". Данила приволок с собой здоровенную полотняную сумку, под самую завязку набитую "горючим", и этим перечеркнул все наши творческие поползновения.

Под вечер расположение сил выглядело следующим образом. Посреди помещения восседал Данила. Рядом с ним каталась по полу использованная тара. Данила вёл серьёзный разговор и непрерывно курил, стряхивая пепел в здоровенный аллюминиевый таз, игравший роль пепельницы, и постоянно промахиваясь. Он вещал о том, что жизнь музыканта – говно, публика в своём большинстве не хавает правильный музон, посему всем нам в недалёком будущем придёт пиздец! И вообще, видать, все мы были в прошлой жизни великими грешниками, если в этом рождении нам пришлось быть музыкантами в этой грёбанной стране.

Уважаемые участники группы "Клан Тишины" в меру своих физических возможностей изо всех сил старались "соответствовать". Но подточенные пивом организмы годились только на кивание и получленораздельное поддакивание. Хрупкие рокерские души точила слеза по настоящему меломану. Хотелось выбежать на улицу в поисках

"своего" слушателя, но сил на это не осталось. Так прошёл наш первый

"студийный" день. А утро, к тому же, было ознаменовано разноцветными малоприятными бодунами с отмачиванием в холодной воде той части организма, которая ответственна и за мышление, и за спиртопоглощение.

Откровенно говоря, следующие дни не особенно отличались от первого. До обеда мы старательно работали, выкладываясь в поте лица, а часика в три Серый произносил дежурную фразу:

– Ну что, чувачки, сделаем небольшой перерывчик?

Взмыленные "чувачки" были готовы на всё, лишь бы малость передохнуть, и вторая половина дня была отдана на откуп

"оттяжничеству". Так продолжалось до четверга.

В четверг Серый спохватился:

– Ёбтыть! Это ж неделя на исходе, а мы почти ни хера не записали!

Всё, пьянству – бой! Работать, коньки-горбунки!

Пришлось нагонять время, потерянное в пивных баталиях. Никаких

"перерывчиков", "обедов" и "пивасиков". Работать, работать и ещё раз работать!

– Не могу! В седьмой раз в этом соляке лажаю в одном и том же месте!

– Ещё разок! Поехали!

– Блядь! Ни хуя не получается!

– Паша, возьми себя в руки. Соберись!

– Не могу, у меня уже пальцы не работают!

– Чувак, войди в кач, и влабаешь всё как надо! – пьяно сипел

Данила, раскачиваясь в углу. Пивной запрет на него не распостранялся, и он вовсю этим обстоятельством пользовался, вызывая у нас обильное слюнотечение.

– Батькович, не спать! Ты же скелет! – любимая поговорка Палыча.

– Не сплю я. Ты за собой следи, загоняешься так, что за тобой вприпрыжку лететь приходится!

Наконец, все минуса8 были записаны. Наступил мой звёздный час – пришло время петь вокалы. Я ещё не оклемался после Карпат, и мог только простуженно гундосить и хлюпать носом, гоняя сопли по своим хрупким организьмам. Вконец изнурив себя всяческими ингалляциями и прогреваниями, ощутимых результатов я не добился. Но другого выхода не было – нужно было петь. Отложить запись не было возможности.

Через неделю у меня должна была состояться свадьба, и всю работу по альбому нужно было закончить к этому сроку.

Вся банда расселась возле режиссёрского пульта, оставив меня один на один с микрофоном. Прижимая "лопухи" к ушам, я ждал "трёх зелёных свистков", стараясь сосредоточиться. Палыч через стекло корчит мне вдохновляющие рожи, Паша сосредоточенно блестит очками, Батькович мусолит своего "Эдичку". Серый включает магнитофон и машет рукой.

Поехали!

Час

Заблукав в тротуарних снах,

Нервовий годинник

Сплів павутиння хвилинних мрій,

Окреслених сміхом стрілок.9