— Грэм? Здесь происходит что-то странное. Похоже, здешние люди говорят на тигринья.
Это действительно было странно. Мы находились в южной части провинции Шоа, население которой говорило на амхарском. С другой стороны, тигринья был родным языком жителей священного города Аксум и провинции Тиграи — в сотнях миль к северу. Из собственного опыта я знал, что в Эфиопии региональные, в частности лингвистические, отличия имеют очень большое значение (достаточно серьезное, чтобы приводить к гражданским войнам). Поэтому так поразительно было то, что амхарский не был родным языком монахов с Дебра Сион.
Как оказалось позже, не только монахов. Вскоре мы установили, что все жители острова, включая крестьян и — рыбаков, говорили обычно на одном из диалектов тигринья, а амхарским (который многие из них знали лишь поверхностно) пользовались лишь в тех редких случаях, когда их посещали правительственные чиновники.
Пока мы поднимались вьющейся по склону тропинкой к вершине холма, где находилась главная церковь острова, я задал вопрос:
— Как так случилось, что все вы говорите на тигринья?
— Наши предки — выходцы из Тиграи , — ответили монахи с помощью Йоханнеса.
— Когда они перебрались сюда?
— Это было около тысячи тридцати лет назад.
Я быстро посчитал в уме: 1989 минус 1030 равняется 959 год н. э. Десятый век, думал я. Столетие, в котором царица Гудит свергла династию Соломона, а ковчег завета был, предположительно, вывезен из Аксума на сохранение на Дебра Сион. Я даже не начал еще никого допрашивать с пристрастием, как уже стала отчетливо прорисовываться обоснованность предания, о котором мне рассказывал Белаи Гедаи.
— Почему они прибыли сюда? — спросил я. — Пусть обязательно скажут, как и почему они перебрались сюда.
Йоханнес передал монахам мой вопрос и перевел их ответ:
— Видите ли, их потомки прибыли сюда с таботом. Это было во времена Гудит. Она атаковала христиан в Тиграи. Велись ожесточенные бои. Они бежали от нее. И прибыли сюда с таботом.
— Каким таботом'?
— Говорят, таботом из церкви Святой Марии Сионской в Аксуме.
— Имеют ли они в виду подлинный табот, доставленный Менеликом в Эфиопию из Иерусалима? Иными словами, ковчег завета. Или они говорят о каком-то другом таботе? Я хочу полной ясности по этому вопросу.
Йоханнес мужественно вступил на это минное поле перевода, пока мы продолжали подниматься по крутому склону. Последовал долгий спор, прежде чем он наконец высказался:
— Я не уверен, что им самим это ясно до конца. Но они утверждают, что это записано… Все это записано в книге, хранящейся здесь, в церкви, и мы сможем обсудить этот вопрос со старшим священником.
Через пять минут мы подошли к церкви, которая посвящена — узнал я без особого удивления — Святой Марии Сионской. Это простенькая, без претензий, мазанка, побеленная снаружи, с простым крестом наверху. Отсюда, с вершины холма, открывается потрясающий вид, дающий представление о размерах этого большого острова. За нашими спинами, там, откуда мы пришли, вьется тропинка среди полей, местами отмеченных убогими хижинами крестьян. Перед нами крутой обрыв к берегу озера, заросший акацией и кактусами.
Перед нами предстал старший священник Абба Гебра Христос. Невысокий, жилистый мужчина лет семидесяти, с узкой седой бородой, в поношенном костюме-двойке, на плечи которого накинута белая хлопчатобумажная ткань в типичном для нагорья стиле. Его манеры были достаточно приветливыми и радушными, но в нем также проглядывало что-то лисье, расчетливое, предвещающее неминуемый торг.
Я нервно нащупал в кармане пачку засаленных быров, которой запасся в Аддис-Абебе, и решил платить только за качественную информацию. Затем, без дальнейших проволочек я включил диктофон и задал свой первый вопрос: известна ли ему история о том, как Менелик похитил ковчег завета из храма Соломона в Иерусалиме.
— Да, — перевел Йоханнес. — Разумеется, известна.
— А знает ли он, что случилось дальше?
— Менелик, — отвечал священник, — доставил ковчег в Эфиопию, где он и находится по сию пору.
— Он уверен, — спросил я, — что это был подлинный ковчег завета с десятью заповедями, написанными пальцем Бога на скрижалях?
Йоханнес перевел вопрос, и Абба Гебра Христос веско ответил:
— Да, я уверен.
— Ладно. Хорошо. А теперь скажите мне, привозился ли когда-нибудь этот самый подлинный ковчег на озеро Звай, на Дебра Сион?
— Да, — отвечает священник, — во времена Гудит ковчег был привезен сюда из Аксума.
— Но почему его доставили сюда? — спрашиваю я. — Почему именно сюда? Почему так далеко? Наверняка есть сотни потаенных мест в Тиграи, где можно было бы спрятать ковчег?
— Послушайте… Эта Гудит… Она была сущим дьяволом. Она сожгла в Тиграи множество церквей. И в других регионах страны. То было время жестоких боев и большой опасности. Наши праотцы очень боялись, что она захватит ковчег. Поэтому они вывезли его из Аксума на Звай, где, они были уверены, его смогут сохранить. Они передвигались только по ночам, прячась днем в лесах и пещерах. Они очень боялись, говорю вам! Но таким образом они ускользнули от ее воинов и доставили ковчег на Звай и на этот остров.
— Вы знаете, как долго он находился здесь? Без какого-либо колебания Абба Гебра Христос ответил:
— Через семьдесят два года его вернули в Аксум.
Пришло время, подумал я, задать самый трудный главный вопрос:
— Были ли еще случаи, когда ковчег привозили сюда для сохранения? Быть может, недавно?
Опять без какого-либо колебания:
— Никогда.
— И, насколько вызнаете, он все еще находится в Аксуме?
— Да.
— Даже сейчас, когда в Тиграи идет война?
Абба пожал плечами:
— Я так думаю. Но это лишь мое личное мнение. Если хотите знать наверняка, спросите у людей из Аксума.
Мне в голову пришла другая идея.
— Когда мы поднимались сюда, — сказал я, — кто-то из монахов сообщил, что у вас есть древняя книга, в которой записана история того, как ковчег был доставлен на Дебра Сион во времена Гудит. Это верно? У вас есть такая книга?