– Давай я понесу, – предложил Тони, протянув руку к ее саквояжу.

Она отпрянула.

– Я в состоянии позаботиться о себе сама.

Тони впервые дал понять, что ее слова не пропали втуне.

– И это все, чего ты хочешь, Дебора? Остаться одной?

Неужели она действительно этого хотела? Она не стала отвечать ему, боясь, что он снова начнет уговаривать ее. От избытка чувств у нее разболелась голова.

Видя, что она не собирается отвечать, лишь упрямо идет вперед, Тони продолжал:

– По крайней мере, садись на Кузнечика. Не знаю, чего ты хочешь, но я не оставлю тебя одну посреди дороги. Кроме того, я решительно не вижу смысла в том, чтобы ты и дальше шла под дождем, да еще и тащила свой саквояж.

Дебора остановилась и повернулась к нему.

– Как вы зовете своего коня, Кузнечиком?

– Да, так его зовут. – Скаковой конь начал прядать ушами, словно соглашаясь, и внезапно Дебора с кристальной ясностью поняла, что чувствует на самом деле.

– Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь назвал своего коня Кузнечиком. Это имя подходит скорее детскому пони, – заявила она, а потом оживленно заключила, причем в голосе ее явственно прорезались истерические нотки: – Видите, что вы со мной сделали? Вы такой сильный, такой богатый, такой самоуверенный, правда, самую капельку заносчивый и высокомерный. Но вы почему-то обезоруживаете меня своими словами, взглядами, жестами. В вас чувствуется забота и внимательность, даже чуткость. – Она задумчиво провела рукой по лбу. – Вы называете коня Кузнечиком и трогательно заботитесь о старой служанке, я имею в виду-мисс Чалмерс… Вы держите Памелу на руках так, словно вам не впервой обращаться с грудными детьми… Хуже всего, вы с очаровательной улыбкой убеждаете меня в том, что один маленький поцелуй не принесет никакого вреда. – Дебора подняла глаза к небу. – Один маленький поцелуй? Если бы вы знали, как я жалею, что послушалась вас!

Тони сделал шаг вперед, и на лице его появилось решительное выражение.

– В этом действительно нет ничего дурного, если только вы целуетесь с тем, с кем надо.

Дебора печально покачала головой, она дрожала.

– Проблема заключается в том, что я не хочу оставаться на заднем плане, Тони. Я не хочу быть второй. И я больше не хочу чувствовать себя приемной дочерью. Я отказываюсь быть любовницей. Я не желаю служить запасным вариантом или приносить себя в жертву. Я хочу держать голову высоко поднятой и жить собственной жизнью – жить так, как считаю нужным.

– Ты высказываешь радикальные мысли, Деб.

– Я высказываю то, что чувствую. И нисколько не жалею об этом. – Дебора вновь зашагала по дороге, удаляясь от него с каждым шагом. – Я вела себя недостойно, – говорила она, размышляя вслух. – Всякий раз, когда женщина ведет себя недостойно, ей приходится за это расплачиваться, так или иначе. – О да, в ее случае цена была слишком высока. Она пожертвовала самоуважением. Своим достоинством. Своим положением в обществе. И даже сегодняшняя вынужденная прогулка под дождем была наказанием. – Между нами не может быть ничего, милорд. Совсем ничего.

Тони отпустил поводья и поспешил за Деборой. Надоедливый дождь безостановочно лил с неба, стекал с полей его шляпы и промочил плащ.

– Деб, что я должен сделать, чтобы ты поняла: ты и есть моя жизнь? Ты единственная, кому я смог довериться. И не смей говорить, что я не уважаю тебя! Ты для меня все.

– Но я никогда не буду твоей женой!

Не успели эти слова сорваться с ее губ, как она уже пожалела о них. Дебора с радостью взяла бы их обратно, если бы могла. Боже, какой жалкой она, должно быть, выглядит! Она чувствовала себя ужасно глупо оттого, что вообще позволила себе питать подобные надежды.

– Я бы женился на тебе, если бы был свободен.

Его слова повисли между ними.

– Ох, Тони…

Он раскрыл объятия, и она, шагнув навстречу, уткнулась лицом в складки его плаща. Слезы смешались с дождем, тело ее сотрясалось от рыданий. Она устала. Очень устала.

Крепко прижимая ее к себе, Тони бормотал слова утешения, и она хотела им верить. Господи милостивый и милосердный, как же ей хотелось в них поверить!

– Я ни за что не дал бы согласия на брак, – тем временем объяснял он, – если бы мог предположить, что встречу тебя. Я совсем не знаю Амелии. Ее отец предложил мне ее руку, и я согласился, потому что… – Он неловко умолк, но потом нашел в себе силы признаться: – Я согласился, потому что она стала звездой сезона. Хотя тогда за столом присутствовал и другой мужчина, человек, которому, как мне казалось, я мог доверять. Но когда Лонгест сделал мне предложение, были произнесены грязные слова. На кону стояла моя гордость, Деб, и я не мог отказаться. А теперь гордость не позволяет мне взять свое обещание назад. Иначе я попросту уничтожу ее. Уничтожу нас. – Он коснулся губами ее волос. – Сможешь ли ты простить меня? Прости меня, пожалуйста.

Она хотела даровать ему прощение. Ей отчаянно хотелось раствориться в нем, окунуться в тепло его тела, поверить его обещаниям, что в будущем все наконец будет хорошо.

И тут Дебора подумала о своих родителях. Согласилась бы на подобный конкубинат ее мать? Отец наверняка перевернулся бы в гробу. У него было мало денег, но честь он ценил превыше всего.

– Как только на свет появится наследник, – продолжал Тони, – мы с Амелией будем очень редко видеться друг с другом. Она знает меня не лучше, чем я ее.

В душе Деборы зашевелилась и приподняла свою уродливую голову ревность. Он зачнет ребенка с этой женщиной, ребенка, который будет по праву носить его имя… чего никогда не получит ее дитя.

Раздосадованная и утомленная, она оттолкнула его. Рассудок ее грозила затянуть темная пелена, зубы выбивали дробь, и она смогла лишь выдавить:

– Я не могу.

Тони стиснул зубы, и на скулах у него заиграли желваки.

– Потому что не хочешь! – обвиняющим тоном заявил он. – Потому что ты очень упрямая, Деб. Очень упрямая!

Ей следовало разозлиться на него, испытывать гнев и досаду. Но душевных сил на это у Деборы уже не осталось. Она подняла с земли свой саквояж, который уронила в грязь, когда он обнял ее.

– Прощайте, милорд.

Дебора собиралась обойти его, но, вместо того чтобы сделать шаг вперед, вдруг покачнулась и начала заваливаться назад. Какое странное ощущение… А потом серое, тяжелое небо опрокинулось на нее и померкло.

Тони успел подхватить ее. К ним подбежал Кузнечик – верный конь почувствовал, что случилось что-то плохое, – и принялся нервно бить копытом. Стоять под дождем жеребцу нравилось не больше, чем его хозяину.

Тони торопливо стянул перчатки. Приложив руку ко лбу Деборы, он почувствовал, что она вся горит.

Страх ледяной рукой сжал его сердце. Почему она не сказала, что ей плохо? Он подхватил ее на руки и усадил в седло, оставив потрепанный саквояж лежать в грязи.

– Стой смирно! – приказал он коню, вдевая ногу в стремя. Кожа седла намокла и скользила. Он поудобнее устроил Деб, снял плащ, укутал ее и прижал к себе.

Кузнечик нервно пританцовывал на месте. Прежде чем пришпорить коня, Тони бросил последний взгляд по сторонам. Вокруг расстилался незнакомый пейзаж, а монотонный серый дождь приближал наступление сумерек, хотя было еще довольно рано. Догоняя почтовую карету, он оставил позади несколько одиноких ферм. Но это было полчаса назад, а сейчас он не видел поблизости никаких признаков ни церкви, ни постоялого двора, ни чего-либо подобного.

Деб срочно нуждалась в помощи. Он должен позаботиться о ней!

Но в какую сторону ехать? Тони решил двигаться вперед. «Всегда иди вперед и не стой на месте», – напомнил он себе.

Вонзив каблуки в бока Кузнечика, он послал коня в галоп.