– Сэр? Почему ты обращаешься со мной, как с посторонним? – Одна только мысль об этом привела его в ярость.

Дебора опустила голову, отказываясь отвечать. Он готов был схватить ее за плечи и встряхнуть, настолько был разгневан, но вдруг две крупные слезинки скатились по ее щекам.

Его гнев мгновенно утих.

– Деб?

Она отвернулась. За первыми двумя последовала еще одна слезинка.

Тони почувствовал себя последним негодяем. Он упал перед ней на колени.

– Деб, в том, что мы сделали, нет ничего ужасного и предосудительного.

– Я предала свою семью, свое воспитание. Если кто-нибудь в Айлэме узнает…

– Почтенные жители Айлэма в такой ненастный день не вылезают из своих постелей, и им плевать на то, что происходит в Дерби.

– Но я не ожидала от себя подобного поведения, – охрипшим голосом пожаловалась она. – Если бы вы только знали… – Она не закончила свою мысль и крепко зажмурилась, чтобы сдержать слезы.

Тони привлек ее к себе. Она спрятала лицо у него на груди, изо всех сил стараясь справиться с нахлынувшими чувствами, и не выдержала. Он молча гладил ее по голове, не отпуская от себя и позволяя выплакаться.

А не заслужил ли он большего порицания, чем она? Ведь он помолвлен с другой. Конечно, они с леди Амелией едва обменялись десятком слов, но он был не из тех, кто легко относится к взятым на себя обязательствам.

Правда заключалась в том, что искра, проскочившая между ним и Деборой прошлой ночью и превратившаяся в жаркое пламя, поразила его не меньше, чем ее. Тони никогда не терял головы и не забывал о том, кто он такой. То есть не забывал до тех пор, пока не очутился в ее объятиях. Еще большая странность состояла в том, что он был явно не готов расстаться с нею.

Впрочем, анализировать мотивы своих поступков ему не хотелось. Женившись, он будет хранить верность супруге – в отличие от своих родителей. А пока…

– В том, что мы сделали, нет ничего дурного. Ты ведь получила от этого удовольствие, Деб.

– Я чувствую себя ужасно, – пробормотала она, уткнувшись лицом ему в грудь.

– И напрасно. Послушай, я не больший шалопай и повеса, чем ты – распутница. Правда состоит в том, что то, что случилось между нами вчера ночью… проклятье, пусть даже ты не можешь этого знать, поскольку тебе не с чем сравнивать… так вот, это случается далеко не со всеми и далеко не каждый раз. Влечение, которое мы почувствовали друг к другу, стало непреодолимым. Мы просто не смогли ничего с собой поделать.

Она подняла голову. От слез глаза ее искрились еще ярче, носик покраснел… словом, выглядела она просто восхитительно желанной и очаровательной.

Кончиком большого пальца он смахнул слезинку у нее со щеки.

– Между нами вспыхнул огонь. Настоящая страсть. Не могу объяснить, почему, но мы очень подходим друг другу… и нам хорошо вместе…

Голос молодого графа сорвался. Если он и дальше будет рассуждать в том же духе, то непременно снова толкнет ее на постель, еще и задерет юбки на голову, а Дебора была слишком расстроена, чтобы простить ему это.

Осознание столь простого факта, что его заботит ее мнение, стало для Тони откровением.

В дверь постучали. Почти с облегчением он сказал:

– Роальд принес завтрак. Почему бы тебе не спрятаться за ширму, а я впущу его?

Дебора кивнула, и в ее прекрасных глазах вспыхнула благодарность. Он отпустил ее, и она упорхнула в укрытие.

Тони набросил на себя рубашку и отворил дверь. За ней, как они и думали, стоял Роальд.

– Мисс Чалмерс распорядилась, чтобы я принес вам завтрак, милорд. Через полчаса ваша ванна будет готова.

Тони кивнул и знаком показал, что юноша может поставить поднос на маленький столик у окна. Роальд вышел из комнаты.

Когда Дебора появилась из-за раздвижной ширмы, он обратил внимание, что она постаралась прибрать волосы и даже заплела их в косу, которую перебросила через плечо. Она оделась, и настроение ее заметно улучшилось. Она выглядела молоденькой и беззащитной. В груди у него зашевелилось весьма неожиданное чувство: ему захотелось взять ее под свое крыло.

Он придвинул к столу удобный стул с набивным сиденьем.

– Не хочешь присесть?

Она молча приняла его приглашение. Он опустился на стул напротив – такой же, только с жесткой спинкой.

Несколько мгновений оба молчали. Она сидела, скромно держа руки на коленях. Тони приподнял крышку с одного из блюд. Чтобы прервать неловкое молчание, он радостно воскликнул:

– Ага, миссис Франклин приготовила для нас колбаски с булочками! Мой любимый завтрак. Что ты предпочитаешь – кофе или чай?

– Чай.

Он налил ей чаю, следя за тем, чтобы ни на секунду не прерывался разговор, который они вели о самых обычных вещах – о дожде, о том, удобно ли ей, о том, хорошо ли готовит миссис Франклин. Одновременно он пристально наблюдал за Деборой, находя в ней все новые черты, которые неудовлетворенное вожделение помешало ему заметить прошлой ночью.

Постепенно, с каждым глотком Дебора оттаивала, пока наконец не рискнула отщипнуть кусочек от булочки, которую он положил ей на тарелку. Ее природное изящество приводило Тони в восторг. Ее движения оставались элегантными, даже когда она помешивала ложечкой чай в чашке. А красота была красотой вне времени, классической красотой, красотой на все времена. Высокие скулы, темные выразительные глаза, врожденная грация и золотистая кожа. Он не мог не поинтересоваться:

– Очевидно, в тебе есть кастильская кровь? Она подняла глаза, и он заметил в них удивление.

– Моя бабушка была испанкой. Из Кадиса.

Ага, наконец-то он наткнулся на тему, с помощью которой мог разговорить ее. Ему хотелось узнать о ней как можно больше. Он хотел знать все.

– И как же она очутилась в забытой богом глуши Скалистого края?

На щеках у Деборы выступил очаровательный румянец.

– Собственно, моя мать родилась во Франции, в Лионе. А потом они стали эмигрантами, приехали сюда, спасаясь от ужасов террора, – пояснила она, имея в виду французскую революцию, – и лишившись всего состояния. Моя мать познакомилась с отцом в Лондоне. Он изучал там юриспруденцию, потом привез мать с собой.

Тони намазал булочку маслом.

– Представляю, что она могла тебе рассказать.

– Я ее совсем не помню. Она умерла от лихорадки вскоре после моего рождения. Ее родители были уже мертвы, а других родственников у нее не осталось. Мне известно немногое, главным образом то, что рассказывал отец. Он говорил, что, к несчастью, они так сильно любили друг друга, что у них не оставалось времени поговорить о ее прошлой жизни.

– А твои сестры? – Он предложил ей половинку булочки и испытал настоящую радость, когда она взяла ее.

– На самом деле они мои сводные сестры. И сейчас я направляюсь в Лондон, в гости к одной из них. Недавно Господь благословил ее рождением ребенка, девочки. – Она откусила булочку, а потом, после некоторого раздумья, добавила: – Милорд.

Тони заколебался, не зная, как отреагировать на ее слова.

– Милорд?

– Я не глухая и не слабоумная. Я слышала, как вас называли сегодня утром мисс Чалмерс и Роальд. – Она не отрывала от него взгляда своих бездонных глаз. – Зачем делать вид, что вы тот, кем на самом деле не являетесь?

– Меня зовут мистер Алдерси. Это наше семейное имя. – Он поставил локти на стол.

– Но ведь у вас есть и титул. И почему-то вы не хотите, чтобы я о нем знала. Почему, кстати?

– Если бы тебе был известен мой титул, разве ты вела бы себя легко и непринужденно прошлой ночью? – откликнулся он, обращая ее вопрос против нее же самой, чтобы не отвечать на него.

Она вспыхнула при воспоминании о прошедшей ночи, но это не помешало ей ответить:

– Некоторые женщины были бы польщены, удостоившись внимания благородного дворянина.

– Но только не ты, – уверенно заявил он. Она воинственно задрала подбородок.

– Откуда вы знаете?

– Потому что мы с тобой очень похожи, ты и я. У нас есть маски, которые мы носим на людях. Прошлой ночью, однако, мы были самими собой.