Эмми не отнимала губ, как бы ожидая реакции своей души. Но реакции не последовало. Сердце билось ровно и безмятежно. Стивен медленно отклонился и вопросительно посмотрел на нее.

На ратуше часы пробили десять.

– Мне пора, Стив, – негромко сказала Эмми.

Она поправила звонок, стряхнула с плаща капли дождя и, пройдя несколько шагов, легко села в седло.

Бенсон стоял у края тротуара не замечая, что в двух шагах от этого места есть навес и там можно было бы прекрасно укрыться от дождя.

Камин в буфетной, распространял тепло и запах смолистых поленьев. Лорд Гроули полулежал на покатой кушетке с томиком Вольтера. В последнее время он все чаще прибегал к сентенциям саркастичного француза. Его ирония, неожиданные гиперболы и свежие яркие сравнения так подавали мысль, – с такой неожиданной точки зрения, что сэр Джеймс во время чтения, бывало, вздыхал, завидуя живости ума великого человека.

Питер Стоун подкатил к кушетке лорда высокий сервировочный столик, на верхней крышке которого компактно размещался скромный ужин.

– Ах, это вы, Стоун? – оторвался от книги хозяин, не изменив позы.

– Да, милорд, ужин.

– Который час, Стоун?

– Без двадцати минут девять, сэр. У нас все готово.

– Хорошо, я скоро пойду одеваться к приему.

– Что-нибудь еще, милорд?

– Что?.. А, Стоун… Нет, нет… Нет, благодарю, Стоун.

Сэр Джеймс заметно постарел. События последних десяти-пятнадцати лет сильно отразились на его внешнем облике. Нет, он не потерял царственной осанки, острого ума искушенного полемиста и светского лоска на по-прежнему многолюдных и пышных приемах. Но что-то неуловимое ушло. Похоже было, что лорд Гроули не вполне доволен финальной частью своей жизни и эта мысль его все более беспокоит. Наверное, многие в конце жизни пытаются подвести итоги. Вот тут-то и поджидает людей честных и требовательных к себе несоответствие дебета и кредита. То пресловутое сальдо, которое зачастую бывает не в пользу хозяина жизни и судьбы.

Стоун шел через парадный вестибюль, направляясь в ту половину дома, где прислуга хлопотала вокруг огромного стола. У парадной двери снаружи послышалась какая-то возня, затем шорохи и стук медного молотка на шарнире. Стоун коротко взглянул в боковое окошко, позволяющее видеть того, кто стоял перед дверью, и поспешно подошел к щеколде.

Тяжелая входная дверь мягко пошла внутрь вестибюля и в проем торопливо вошли два молодых человека. За спиной у них не на шутку разбушевалась стихия. Шум дождя, шелест могучих крон, журчание ручьев и перекрывающий все это оглушительный гром сопровождали появление посетителей. С плащей и шляп вновь прибывших ручьями лилась вода, собиравшаяся на узорном каменном полу вестибюля сверкающими лужицами.

– Мистер Хадсон, добрый вечер, – приветствовал одного из вошедших Стоун, помогая мужчинам снять промокшую одежду. В руках второго посетителя был небольшой чемоданчик и футляр, напоминавший по форме пишущую машинку. Стоун безошибочно определил в этом человеке слугу.

– Стоун! Здравствуйте.

– Добро пожаловать, как дела?

– Если бы не дождь, все было бы прекрасно. А у вас тут какие новости?

– Все прекрасно, сэр, все хорошо.

– Я все перепутал, и вот так неожиданно свалился всем на голову… Как вы думаете, лорд Гроули сможет приютить меня на ночь?

– Думаю, что это возможно, сэр.

– Я надеюсь, сегодня ничего особенного здесь не организуется, я не стану помехой?

– Сэр Джеймс ждет к ужину нескольких джентльменов.

– Тогда передайте, что мне только нужно дописать свою колонку в завтрашний номер. Я буду тихо сидеть и работать и не высовываться.

– Как чувствует себя ваш дед, сэр Уильямс?

– Великолепно. Думаю, что я старею быстрее, чем он. А кого сегодня ждут?

– Не представляю, сэр.

– Совсем не представляете?

– Абсолютно, сэр.

– Ну, в любом случае лучше не высовываться, – повторил молодой человек и уверенно пошел в боковой проход, демонстрируя отличное знание дома.

За ним, подхватив вещи, заспешил сопровождающий.

Питер Стоун шел по толстой ковровой дорожке парадной части здания. Коридор был длинный, а мысли дворецкого еще длиннее, поскольку они не оставляли его в последнее время ни на миг.

Питер любил этот старый дом – красные кирпичные стены, потемневшие от времени, но ничуть не осевшие, не истрескавшиеся. Просторные комнаты с высокими лепными потолками, темные дубовые панели и блестящие столы. А эта настоящая минута словно озарила дом еще и каким-то печальным величием, оттого, что долгих девяносто лет он укрывал в своих стенах столько людей. Казалось, тут все живет и дышит – стены, комнаты, стулья, столы, даже влажное махровое полотенце, свисающее над ванной на половине прислуги, даже разбросанные в кабинете книги, бумаги.

Питер уже признался себе, что в горькой своей решимости он больше всего хотел сбежать от этой женщины, которую любил. Из плена этой любви он и жаждал вырваться, чувствуя себя в западне. Все напоминало о ней, любая комната, любое дерево в парке было связано с ней, с ее голосом, смехом, слезами или взглядом. Он хотел бежать от постыдных, как ему казалось, воспоминаний, от яростных споров с самим собой, от душевного смятения, чуть ли не безумия, которое нарастало в нем.

Но сколько бы он ни корил себя за малодушие, безволие и пассивность – он убедился, что забыть ее не может. Только о ней и думал ежечасно, непрестанно. Опять и опять вспоминал ее: румяную, веселую, неизменно добрую и великодушную. Вспоминал встречи, которые он так часто портил своим невыносимым характером и мучительно по ней тосковал.

Подойдя к ее двери, Питер легонько постучал.

– Войдите.

– Мисс Томпсон. Мистер Хадсон только что прибыл. Вдруг. Нежданно-негаданно.

Эмили смотрела на него и молчала. Ей было приятно его смущение и неловкость, которую он испытывал в ее присутствии.

– Я, думаю, ему надо отвести его обычную комнату. Я этим займусь до отъезда. А вы… Куда-то уходите?

– Да. Сегодня четверг, мистер Стоун.

– Конечно, конечно, четверг. Да, разумеется, я забыл.

– Что-нибудь случилось?

– Нет-нет. Просто должны прибыть гости…

– Мы с вами, мистер Стоун, согласились, что четверг – у меня свободный день. Но если я вдруг случайно понадоблюсь…

– Да, нет, нет, мисс Томпсон. Все в порядке…

Питер понимал, что разговор исчерпал себя, но никакого предлога задержаться подле нее не находилось. Вздохнув и смутившись, он повернул к двери.

– Мистер Стоун.

– Да.

– Я хотела вам кое-что сказать. Мой друг, человек, с которым я сегодня встречусь…

– Мистер Бенсон? Разумеется, я знаю.

– Он предложил мне выйти за него замуж.

Тишина, которая нависла, сдавила Питеру виски так, что ему казалось: ни секунды больше вынести нельзя.

– И я размышляю над этим.

– Понятно, – превозмогая душевную боль, стараясь говорить ровно, промолвил Питер.

– Он переезжает в западную часть Англии. Я пока размышляю, и решила сообщить вам о сложившейся ситуации.

Что тут сказать? Он в своих метаниях постиг кое-какие истины, которые каждый должен открыть для себя сам. И он открыл их: через испытания и ошибки, через заблуждения и самообман, через собственную несусветную глупость, потому что был иногда неправ, себялюбив, полон порывов и надежд, безоглядно верил и отчаянно запутывался.

И каждая постигнутая истина оказывалась такой простой и самоочевидной, что он только диву давался – как можно было этого не понимать! А все вместе они соединились в некую путеводную нить, что протянулась далеко назад, в прошлое, и вперед, в будущее. Порой ему казалось: пожалуй, можно стать истинным хозяином своих чувств, своей судьбы. Ведь теперь он точно знает, к чему надо стремиться. Но вот куда это чувство его заведет – как знать?

– Что вы скажете на это? – спросила Эмили, почувствовав, что пауза затянулась.

– Да, да. Благодарю.

Он не нашелся, что ответить, но оглушительная новость подсказала, он Эмили теряет. Теряет навсегда…