– Этот козел. Деньги за участок взял. Все про девку свою трендел. Дочь, что ли? Мне ничего не надо, говорит. На книжку ей бабла отвалили по уговору, чтобы его корова себе не хапнула. А он решил пацанов кинуть!

– Врешь, гнида гнойная! – Егерь замахнулся кулаком, но метнул взгляд на ребенка и ухватил бандита за грудки. – Не мог Ленька! Ты б мне утром сказал! На него клепаешь, чтобы себя выгородить! – Кузнецов унял собаку. Чуб налип на мокрый лоб егеря. Бледный даже в неверном свете керосиновой лампы, он обвел комнату пустым взглядом, и повторил: – Не мог Ленька!

– Отвези моих. Мы с Филей…туда вернемся! – сказал пилот.

– А этих? – угрюмо спросил егерь.

– Что им будет? Здесь бросим.

– Как здесь? – вскинулась Наталья. – Они дом загадят. Что ты придумал, Коля?

– Поговорить кое с кем надо. А ты, Миронов, потом со мной!

Наталья и Миронов переглянулись.

– Ты, че, Николай Иваныч? – егерь насторожился. – Сматываться тебе надо!

– И сколько жаться по углам?

– Останетесь, убьют.

– А уйдем, дом спалят, – сказала Наталья.

– Сука, ты, Миронов! – прошипел бандит. – И нашим и вашим?

– Ладно. Вези и назад, – сказал пилот. – Не вернешься, твой дом следующий.

Степанов приехал перед рассветом. Зажженные фары его «Нивы» осветили чадящее пепелища. Директор окликнул Кузнецова. Вдоль опушки покатился басовитый лай Фили.

– Твои у меня! – сказал Степанов. Он снял кепку и постоял у тела Молоткова.

С верхушек скрипнувших сосен сорвался ветер, и небо зябко потянуло на себя непроницаемые пятна туч. В машине перекурили, молча, поминая друга. Директор торопливо пыхал сигареткой, словно не мог надышаться никотином. Пилот долго в два-три приема выпускал дым через ноздри.

– Про участок Лени правда? – спросил Степанов.

– Не знаю, – неохотно отозвался Кузнецов. – Спроси вашего мэра.

– Миронов с милицией приедет…

Помолчали.

– Леня как-то рассказывал про беседку из детства, – заговорил Степанов. – Там играл военный оркестр, и в парке гуляли люди. А он заплакал, потому что тогда впервые понял, когда-нибудь никого из тех людей не будет. И его не будет. Я думал, как всегда пьяные сопли. А недавно был в городе, и видел ту беседку. Без крыши, и пол провалился…

– Не надо, Василич! И так тошно! У меня к тебе просьба. Отгони бандитский джип к заброшенному хутору, где смородину собирали. Это залог за дом.

– Найдут! – он взглянул на пилота. – Ладно, отгоню.

Утром долговязый парень в милицейской фуражке и в рубахе с короткими рукавами осмотрел место. Парень предположил, что Молотков наступил на косу, «в нетрезвом виде». Изба занялась от искры из поддувала. А в доме никого! На слепого с кавказской овчаркой в ногах не обратили внимания: курит мужик на росяной траве, сутуло обхватив колени, ждет чего-то. Оказалось – свидетель! Миронов подсказал. Взяли показания, кисло выслушали о земле на литовке, о том, что в июне печь топить ни к чему… – да пилот и сам перестал, под сдержанное молчание милицейских, – и решили дело не возбуждать. Тело забрали в город родным на опознание. К восьми подвезли рабочих и подогнали бульдозер, чтобы разметать пепелище. Но этого пилот и Филя ждать не стали. Они постояли возле канавки, где нашли Леню. На куст села синица, пощебетала, и упорхнула. Кузнецов грустно улыбнулся.

– Поехали, Миронов! – сказал пилот.

В тот же день глава района пропал. По словам егеря, отправился со слепым к пепелищу. Подручные обшарили окрестности. Вызвали солдат. Прочесали чащобы: Миронов руководил поиском. Выставили оцепления на дорогах и проверяли транспорт. «Уаз» егеря нашли на проселке. К исходу дня возле топи обнаружили тирольскую шапочку Костикова. Предположили худшее. Посвященные в земельную тяжбу, увязали исчезновение шефа с недавним поджогом усадьбы. Миронов указал дом Кузнецова. Но инвалид и его семья растворились, как бестелесные духи. Клетки с кроликами были пусты. В подполе нашли трех молодцев. Очумевшие без воды, они не могли объяснить, почему оказались в доме. Сунулись к Степанову. Его гостей след простыл. Отыскали родителей Натальи. Мать, узнав о пропажи родни, заголосила. Решили: кто-то использовал хуторян для расправы с мэром. Не верилось, что слепой орудовал сам.

Пикантность дела усугубляла правовая осечка администрации в конфликте с крестьянами. Областную прокуратуру мог заинтересовать произвол, и тогда хлебного места лишился бы не один Костиков. Потому искали силами района. И к исходу второго дня никого не нашли.

Костиков открыл глаза. От мозга к сердцу, в подушечках пальцев и стопах ног мерзкими щетинками заершился ужас. «Могила!» От купола подземного мира на вислых корнях гирляндами наросли мелкие комья сухой глины. Или преддверье преисподней? Земляная нора разверзлась, и огненные недра бросали на стены шурфа жаркие блики. Путь во тьме охраняла песья башка без тулова с вываленным набок языком и мерцающими буркалами: отродье пыхало смрадом из пасти. И тут же привратник с истлевшими глазницами налаживал адский пламень для предварительного разогрева души. Мэр приподнял голову. Лохмаухое отродье заглотило слюнявый язык и заворчало. Замогильный голос осадил зверя. Пламя, потревоженное дыханием, дрогнуло. С тенями дрогнули стены и свод, и человек сообразил: рыжий шип, насаженный на оплывший огарок, – всего лишь свеча, а над ней ворожит создание из плоти.

– Ты кто? – просипел покойник, и тревожно огляделся: таким панихидным показался ему звук собственной речи. Тут он вспомнил.

Костиков не любил церемоний. Отдыхал без охраны. Миронов с проселка увидел черный «Хамер» мэра в тесном дворе: чиновник разговаривал по мобильнику. С крыльца поманил егеря.

– Что у вас тут, Миронов? – он говорил рычащим баском на одной ноте. – Усадьба горит. Человека зарезали. Кто это? – он кивнул на слепого и овчарку.

– Как раз по этому делу, – начал егерь.

– Бобры? – перебил Костиков. – Знаю. Вдоль берега ближе. – Чиновник выключил телефон. – Вот, что Миронов. Ты мне там не нужен. Дай-ка ключи от твоего «козла». На этом, – он кивнул на «Хамер», – к берегу не проехать – тесно. Жди остальных. А вы со мной. По дороге расскажете! – Он, было, за локоть помог инвалиду. Но Филя зарычал, и мэр отпустил руку.

– Вы что же, стреляете? – спросил Костиков дорогой – приклад карабина желтел на коленях слепого с заднего сиденья – и подумал: «Клоун!»

Рассказ инвалида озадачил чиновника. Он припомнил доклад Кондратьева о деле с землей. Сейчас тот звонил! «Баран, ничего до конца не доведет!» И покосился на слепого. Сам из низов, мэр помогал обездоленным. Гнул в дугу имущих. «Наживете!» И слава заступника льстила ему. Он знал, как велико искушение обидеть слабого. Но душевная лень – ощущение, которое он все чаще наблюдал в себе – обволакивала сердце. Он вдруг разозлился на инвалида. «Перестарались, бараны! Но с ним то теперь как?» Рабочие в доме приступили к отделке. Пассажир наклонился между сидениями и ждал ответа.

– Вот, что, Кузнецов, – все на той же одинокой ноте заговорил Костиков, – дело не простое. Подъезжай в понедельник. Референт просмотрит документы. И вопрос решим! – Машина встала перед поваленным деревом. Костиков чертыхнулся. Петлять было далеко.

– Где мы? – спросил Кузнецов. Чиновник объяснил. От него приятно пахло дорогим одеколоном и новыми вещами. – Через овраг быстрее получится.

Отправились пешком. Сапоги отяжелели от росы. Но солнце уже припекало. Воображением пилот никак не мог ухватить цвет человека. Словно перед ним была пустота.

– Не там вышли! – Костиков остановился. – Впереди топь.

– Иди к острову.

Чиновник обернулся. Слепой держал карабин за ремень, готовый сдернуть его с плеча. Овчарка навострила уши и ждала команды. Вокруг дыбился черный лес. За широкой водой и камышами темнела суша.

– Сдурел? – спокойно сказал Костиков. – Утонем.

– Там брод.