Петринский (поднимается и начинает медленно расхаживать по холлу). Да-а!.. Вот что значит женщины! Смотришь, как они растут, радуешься, вводишь их по-отцовски в приличный круг, выдаешь замуж за солидного человека. А они тебе вместо благодарности готовы разбить голову.

Глафира. И это еще мало для такого благодетеля, как ты!

Мария. Никак не пойму, какие отношения были у вас раньше!.. Говорят, вы были любовниками.

Глафира (поспешно). Нет, милая! Неправда. Мы всегда были только друзьями… он дружил с моим отцом, когда я была еще почти ребенком. II после смерти папы он действительно заботился о нашей семье.

Петринский (быстро, Марии). Это чистая правда. Все остальное – сплетни.

Мария. Будь я такой подозрительной, как ты, я бы поверила сплетням! Но тогда почему ты запрещаешь Глафире меня рисовать?

Глафира (изумлена). Запрещает тебя рисовать?

Петринский (категорически и сухо). Да.

Глафира. Нет! Ты шутишь! Только не пойму, над кем: над собой, над своей женой или надо мной?

Мария. Он не шутит! Он не позволяет мне дружить с тобой, даже встречаться с тобой, а уж тем более бывать у тебя в мастерской.

Глафира (поражена). Господи! Неужели правда?

Мария. Сущая правда, милая! Извини! Я иду за лимонами. Он не может есть сардины без лимона.

Глафира. Где ты найдешь лимоны в эту пору?

Мария (саркастически). Он хирург! Мир должен ему предоставлять все! (Выходит.)

Пауза. Глафира пристально с улыбкой смотрит на Петринского, затем вдруг громко и звонко смеется.

Петринский. Ты чего?

Глафира. Вот ирония судьбы. Когда я была твоей любовницей, я мечтала вызвать в тебе хоть каплю ревности, а теперь, я вижу, ты совсем помешался от ревности!.. Когда-то я жаждала иметь мужа, как ты, а теперь жизнь с тобой представляется мне смертельно скучной! Скажи, ну разве это не смешно?

Петринский. Жизнь полна таких перемен, Глафира. И иногда они становятся возмездием и для мужчин, и для женщин.

Глафира. Для меня перемены в жизни – только ступени, поднимаясь по которым человек осуществляет свои возможности.

Петринский. Значит, я разумно поступил, что не женился не тебе, а то стал бы одной из этих ступеней.

Глафира (улыбаясь). А ты и так стал, только не заметил этого.

Петринский (возмущенно). Потому, что познакомил тебя с Теодосием и Велизаром?… До сих пор не могу себе простить, что не сказал им правду о наших отношениях… Велизар так неразумно в тебя влюбился! (Машет с досадой рукой.)

Глафира. Ну и что? Я же не прокаженная!

Петринский. У вас совершенно разные характеры!.. Я должен был его предупредить.

Глафира. Ну и ну! Чтобы после всего, что произошло между нами, ты помешал мне найти мужа! Это было бы действительно безобразно с твоей стороны.

Петринский (после паузы). Глафира, ты понимаешь, какая ты подлая?

Глафира. Женщины становятся подлыми, когда сталкиваются с нищетой или любовью.

Петринский. Когда ты познакомилась с Велизаром, тебе не грозила нищета.

Глафира. Быть у тебя на содержании – куда хуже, чем жить в нищете.

Петринский. Хватит! Прекратим этот разговор!

Глафира. Ну да! Тебе это претит, Петринский. Теперь у тебя есть законный супруг! И все равно ты ведешь себя подло.

Глафира. А может, я сгораю от любви! Петринский (возмущенно). Полагаю, не к своему.

Глафира (громко смеется). Ты, сумевший в каждом почтенном семействе оставить по паре рогов… теперь считаешь обязательной любовь к супругу! (Продолжает смеяться.)

Петринский. Глафира! Как бы нам не поссориться!

Глафира. Будь спокоен, дорогой! Твоя жена ничего не услышит! (Старается пересилить смех.) Она ушла за лимонами.

Петринский (скептически). Значит, ты влюблена! (С любопытством.) В кого?

Глафира. Не все ли равно, в кого? (Восторженно.) Важно, что любовь кипит во мне, что я пишу вдохновенно, что я полна радости и восторга! Важно, что я живу полнокровно, что опять люблю так, как когда-то любила тебя, и что это делает меня счастливой! Ты понимаешь?

Петринский (с иронией). Неужели ты меня когда-нибудь действительно любила?

Глафира (с горечью). О, для тебя я была лишь расчетливой шельмой, которая хотела повиснуть на твоей шее! Но я тебя любила, даже когда ты оскорблял меня своей грубостью… даже когда ты спешил насытиться моим телом, а потом выгонял, чтобы снова погрузиться в работу! (Осматривается.) Как мне здесь все знакомо!

Петринский. Перестань, пожалуйста! (С тревогой смотрит в сторону передней.)

Глафира. Ах, да! Твоя жена!

Петринский (гневно). Просто я считаю лишним, чтобы она знала о нашем прошлом.

Глафира. И я тоже! Но ты влюблен в нее до одури, да?

Петринский. Ненавижу это слово «влюблен». Я люблю ее, вот и все! Наконец я нашел женщину, которая подходит мне по характеру и темпераменту.

Глафира (насмешливо). После бурно проведенной молодости – тихая пристань!.. В пятьдесят лет мужчины становятся сентиментальными и чистыми! Но в душе остается осадок недоверия и ревности! Они ревновали бы даже святых.

Петр и некий (категорично). Святых женщин не бывает.

Глафира. Поэтому ты так комично ревнуешь Марию?

Петринский. Я ее не ревную, а просто берегу.

Глафира (весело). Береги, береги. В мире полно таких мужчин, как ты!

Петринский (быстро встает). Послушай, Глафира. Мария тебе сказала чистую правду. Я действительно запрещаю ей дружить с тобой.

Глафира (с легким удивлением). Почему?

Петринский. Мария неиспорченный человек! Я хочу уберечь ее от жизненных искушений! Она как беззащитный ребенок, невинность которого надо щадить.

Глафира. Я рада, что ты наконец стал щадить невинных женщин! Но я не так испорчена, как тебе кажется! Во всяком случае не больше тебя!

Петринский. Нет! Тебя испортила жажда блеска. Ты и теперь живешь как гетера, а твоя мастерская – просто притон.

Глафира (без обиды). О-о-о! Кто бы говорил! Пока я была твоей любовницей, ты гордился мной, как орденом в петлице, а теперь я гетера! И друзья, с которыми ты до недавних пор беседовал о музыке, театре или живописи, стали вдруг посетителями притона! Ты, наверное, забыл, как сам отдыхал в моей мастерской, когда, усталый, приходил из больницы? И куда делся твой восторг перед ренессансным идеалом человека?

Петринский (со вздохом, почти умоляюще). Глафира! Положа руку на сердце, давай признаем истину! В искусстве и Ренессансе есть что-то такое, что…

Глафира…располагает к свободе и вызывает страх у ревнивых мужчин, да? (Смеется.) Да, это так, дорогой! Искусство действительно рождает чувство свободы и достоинства, красоты и гармонии в жизни! И что же… утопить искусство в мещанских добродетелях наших бабушек? Когда-то ты его использовал как аргумент в пользу свободной любви, а теперь ты же возводишь в культ брачные оковы! Хм! Когда такие донжуаны, как ты, женятся, они начинают удивлять мир высокой моралью и благочестием.

Пауза. Петринский растерянно смотрит на Глафиру, потом садится за стол и опускает голову на руки.

(Смотрит на него снисходительно и даже сочувственно.) Ты просто себя не узнаешь, правда? Лев, превратившийся в собачку! Вот ведь какую шутку может сыграть жизнь, дорогой! Страх потерять эту покорную и милую женщину – это тебе в отместку за другие сердца, которые ты разбил! Но тебе уже пятьдесят. Пора бы образумиться… Как же ты решился жениться на такой молодой женщине?

Петринский. Она у меня стажировалась, и я полюбил ее.

Глафира. Знаю!.. Попал в ловушку, когда менее всего этого ожидал. Да еще после нескольких неудачных браков! Но любовь – это великое счастье, дорогой. Ты тоже имеешь право вкусить его. Сочувствую.

Петринский (враждебно). Издеваешься, да?

Глафира. Нет! Я правда тебе сочувствую! И ради твоего спокойствия не буду больше дружить с Марией. (После паузы.) Но ты знаешь, что она меня обожает?