«Мы коллеги. Но знакомиться не будем. Некогда».

— Магистр велел доставить меня обратно? И наверняка ведь живым? Да, живым! И я могу делать всё, что захочу, а ты не посмеешь меня остановить!

В следующее мгновение я почувствовал нарастающее давление внутри черепной коробки: лишённая каких-то осмысленных образов и форм волна собиралась накрыть моё сознание и погрести под собой. Наверное, в эту атаку чернявый вложил все имеющиеся силы, и она ужасала своей слепой и притом поразительно быстро и верно находящей дорогу мощью. Но я не успел по-настоящему испугаться, потому что гул внутри моей головы нарушился громким хлопком вовне, хлопком, эхом отразившимся от каменных стен подвала, многократно усилившимся и победившим штормовую волну в состязании голосов…

Девица вернула пистолет в поясную кобуру. Священник ласково провёл ладонью по пелене чёрных волос:

— Спасибо, Арису. Ты, как всегда, ловишь мои мысли на лету.

— Я тоже выбрала свой путь, мио падре. — Она прижалась к груди старика, став похожей в эти мгновения на маленькую беспомощную девочку, а не на опытного и невозмутимого убийцу, каким, судя по всему, и являлась. — Давным-давно.

— Это хороший путь, миа кара.

— Мне всё равно, какой он, хороший или плохой, пока мы идём рядом.

Тут девица, приподнявшись на цыпочках, дотянулась до губ священника и запечатлела на них совсем не детский и не дочерний поцелуй, а тот с видимым удовольствием ей ответил. Захотелось кашлянуть или каким-то другим способом привлечь к себе внимание, но действие релаксанта пока не желало заканчиваться. Ничего не имею против проявления на людях искренних чувств двух влюблённых, но антураж разыгрывающейся сцены мешал и растроганно всплакнуть, и получить удовольствие от зрелища.

— А вы поспите, молодой человек. Посмотрите хорошие сны, а этот забудьте… Если захотите. А если не захотите… — Священник обернулся и лукаво подмигнул мне: — Обсудим всё это в следующий раз.

Конечно. Непременно. Но сначала я как следует отосплюсь, потому что держать глаза открытыми больше нет сил. Никаких.

Крохотная площадь, окружённая островерхими домами. Аккуратно выложенная, чуть ли не любовно отполированная брусчатка. Вывески лавок ярки, сами по себе даже аляповаты, но не выбиваются из общего образа маленького городка в предгорьях Гарца. Кажется, он называется Гроттмюле? Если верить местной газете, именно так.

Часы на башенке ратуши, выглядящей такой же игрушечной, как все остальные здания, пробили полдень, и снова наступила сонная тишина. Всё правильно, в подобных местах городской рынок работает с раннего утра, а потому часам к десяти-одиннадцати весь товар, привезённый с окрестных ферм, уже распродан, домохозяйки разошлись по своим владениям, отцы семейств отправились кто на муниципальную службу, кто на частное предприятие работником и хозяином в одном лице. До семи часов вечера, как сообщает расписание междугородних автобусов, здесь ловить нечего. Если вообще можно поймать что-то вроде такси. Впрочем, куда мне торопиться? Я сейчас в положении ничуть не лучшем, чем Ева, долго не решавшаяся вернуться в салон в новом для себя качестве.

Не хочу возвращаться.

Страшно ли мне? Не без этого. Но страх, время от времени душной волной поднимающийся к горлу, служит лишь надоедливым фоном, на котором разыгрывается совсем другое действо.

Я никогда не любил спецслужбы, закрытые организации и прочие объединения людей, окутывающие свою деятельность строжайшей тайной, потому что они живут всего лишь по одному из двух простых сценариев: либо род их занятий действительно представляет риск для спокойного существования человечества, либо под чёрными масками и длинными плащами прячется полный пшик. Но вот ведь в чём главная опасность… Пока не станешь частью тайны, не поймёшь, поистине ли она бесценна, или за неё никто не даст и гроша.

Азиатка, спокойно спустившая курок, и престарелый служитель Господа, живущий в явном грехе. При всей гротескности вида, не говоря уже о поведении, эта парочка не вызывает желания пошутить или улыбнуться. Так же как и чернявый испанец, способный с лёгкостью разрушать чужие сознания. Наверное, безопаснее было бы считать всё это привидевшимся мне от физического и психического перенапряжения кошмаром, тем более, очнувшись от долгого и крепкого сна, я не обнаружил в подвале никого, кроме себя, и, что вполне ожидаемо, никаких следов убийства. Разве только сено, покрывавшее пол примерно в том месте, куда упал застреленным мой похититель, выглядело свежее остального, а валявшийся на полу бумажник был раскрыт, и из внутреннего кармашка высовывался чёрно-серебряный край пластиковой карточки. Спасибо, хоть содержимое не тронули: и деньги, и прочая ерунда остались на месте.

Кстати о деньгах. За чем ещё можно скоротать время в ожидании, если не за чтением газет? На углу площади как раз есть киоск, похоже располагающий тем же ассортиментом печатной продукции, который поступает на столичные прилавки.

Продавец, пожилой мужчина, греющий морщинистое лицо в редких тёплых лучах осеннего солнца, лениво скользнул по мне взглядом и оторвался от своего медитативного приобщения к природе, только чтобы отсчитать сдачу, а я стал обладателем толстенного ежедневника, обещающего рассказать о прошедших сутках всё-всё-всё и в красочнейших подробностях. Правда, в основном новости носили местный колорит, но, как справедливо заметила инспектор Шофф, провинциалы на самом деле активнее интересуются жизнью, что бурлит в радиусе не более чем полусотни километров. В конце концов, столица далеко, звёзды политики и эстрады отсюда выглядят едва различимыми и совершенно недостижимыми искорками, поэтому куда важнее узнать метеосводку о возможном времени наступления первых заморозков да посетовать над колонкой транспортной хроники, вот уже месяц кряду сообщающей о том, что единственный мост через Мюленбах по-прежнему закрыт из-за задержек с выделением бюджетных средств на ремонт.

Криминальная хроника, главный десерт любого печатного издания, тоже преимущественно посвящена проделкам местной шпаны, угонам сельскохозяйственной техники и прочим попыткам оживить скучную провинциальную жизнь всеми доступными и весьма ограниченными средствами. Хотя есть и раздел, касающийся убийств. Любопытно, сколько душ за прошедший день отлетело без отпущения грехов на тот свет? Хм. Видимо, много, потому что ряды священников вчера тоже поредели. На одного моего знакомца.

«Вчера вечером на трассе Тюрингия, неподалёку от Хайлигендорф была обнаружена машина с застреленным человеком. Характер ранения и пистолет, найденный рядом с телом, по заключению криминалистов, убедительно свидетельствуют, что погибший покончил жизнь самоубийством…»

Угу. Судя по фотографии, пусть не лучшего качества и сделанной скорее всего полицейским фотографом, не заботившимся о красоте композиции и выигрышности ракурса, я знал покойного. Старый священник называл его Родерико. А уж ссылка на характер ранения… Курам на смех. Любая экспертиза за пять минут докажет, что выстрел был произведён с расстояния большего, чем даже очень сильно вытянутая рука.

Хотя пуля, как ни странно, попала именно в висок чернявого, по счастливой случайности повернувшегося к стрелку вполоборота. Или поворот произошёл вовсе не случайно? Старик ведь тоже не просто так грел своим дыханием подвальный воздух. Если падре обладает тем же талантом, что и мой похититель, то, принимая во внимание ещё и многолетний опыт… Чернявого просто могли заставить повернуться должным образом, ведь для этого нужно было всего лишь усилить одну-единственную мысль. Или даже обрывок мысли. Родерико хотел убить меня, следовательно, подсознательно мог желать видеть моё лицо в момент смерти, потому что, если правильно всё понимаю, убийства медиумов он наблюдал издали, если вообще наблюдал. «Желаешь? Повернись». Просто. Примитивно. И до боли напоминает мне кое-что другое.

«Не хочешь жить? Умри». Если не ошибаюсь, именно такие мысли роились в голове Клариссы Нейман. Кто приказал ей умереть? Было ли это сделано умышленно? Наверное, я никогда уже не узнаю. Ведь известно, что моя Коллегия не располагает достоверными сведениями даже о половине латентных медиумов, а сколько их антиподов может бродить по земле незамеченными? Жутковато становится, если представить, поэтому лучше вернусь к газетным страницам.