Следовало ожидать, что информация растечётся во все стороны. Эх, жаль, Кларисса решилась обратиться к нам в сентябре, а не до конца августа: ближайшую пару месяцев идёт формирование бюджетов у основных спонсоров и рекламодателей жёлтой прессы, поэтому журналисты будут стараться всеми правдами и неправдами поднимать рейтинг своих изданий. А ведь ещё недели две назад почти незамеченными проходили даже такие громкие события, как забастовки шахтёров и транспортников… Да уж, не везёт так не везёт. Но ничего непоправимого пока не случилось, кроме мелких грязных брызг на репутации. Впрочем, испорчена репутация исключительно моя, потому что Еве злой умысел приписывать не стали. И слава господу! Ей сейчас нельзя тратить силы на чужие глупости, а мне будет даже любопытно примерить на себя роль «плохого мальчика».
— У этой темы есть закономерное развитие. Откройте «Городские истории», страница четыре.
Не особенно хочется, но если хозяйка настаивает, куда мне деться? Открываю.
«Информация о жизненном пути владелицы салона „Свидание“, по-видимому, скрывается тщательнее, чем государственная тайна, но зато нашим корреспондентам удалось узнать некоторые подробности об одном из сотрудников госпожи ван дер Хаазен. Джек Стоун, тридцать три года, родился и вырос в Ройменбурге, гражданин города, получил высшее образование в местном университете, работал в полиции. Казалось бы, ничем не примечательная биография, но дальнейшие её факты вызывают огромное количество вопросов, на которые нам пока не удалось ответить. Проработав в полиции почти шесть лет, получив звание инспектора и перспективу дальнейшего роста по службе, Стоун внезапно увольняется, причём не по собственному желанию или иным обстоятельствам, а комиссуется по состоянию здоровья, которое, как следует из медицинских освидетельствований, проведённых всего за несколько месяцев перед увольнением, является если и не великолепным, то далёким от подходящего для признания негодности к службе. К сожалению, подписавший резолюцию врач отказался от комментариев по этому поводу, вызвав тем самым ещё больше сомнений. В течение следующего после комиссования года Джек Стоун находился вне пределов Ройменбурга, в закрытом лечебном заведении, персонал которого также отказался каким-либо образом отвечать на вопросы наших корреспондентов, а потом, вернувшись в город, устроился на работу в салон „Свидание“, находящийся под негласным покровительством магистрата. Послужной список и личностные качества Стоуна не настолько примечательны, чтобы объяснить, как обыкновенный молодой человек, не обладающий выдающимися талантами в какой-либо области знаний и умений, получил таинственную и высокооплачиваемую работу, задавать вопросы о сути которой настоятельно не рекомендовано ни полицией, ни городскими властями. Что это? Везение? Или же за всем произошедшим кроется нечто большее? Мы обещаем нашим читателям приподнять завесу этой тайны и…»
— Как вам это нравится, мистер Стоун?
То, что меня обозвали бесталанным? Не очень. Но спорить с журналистами нет смысла: я и правда никогда ничем не блистал. Учился неплохо, но вот выучился ли? Впрочем, не мне об этом судить, а тому, кто имеет право. И перед кем мне немного стыдно. Хм… Или не немного.
— Как скоро я должен подать прошение об увольнении?
Леди Оливия, всё время, пока я знакомился с измышлениями прессы, цедившая чай крошечными глотками, с резким стуком, заставившим меня невольно обеспокоиться целостью фарфора, поставила чашку на стол.
— Мистер Стоун, вы идиот.
Жаль, что она закончила свою фразу непоколебимой точкой. Знак вопроса был бы более уместен и… менее обиден.
— Кроме того, ваше поведение могло бы быть охарактеризовано мной как трусость, если бы я не знала вас чуточку лучше и не понимала, что ваше намерение состоит не в том, чтобы сбежать с поля боя, а в том, чтобы принять основной удар на себя.
Ну хоть что-то положительное во мне есть, и на том спасибо! Большего снисхождения от леди ван дер Хаазен ожидать попросту невозможно, а значит, не стоит продолжать испытывать её терпение.
— С завтрашнего числа вас устроит? Или поставить сегодняшнее?
В сине-серой туче взгляда хозяйки салона явственно сверкнула молния.
— Вы хорошо помните нашу первую беседу, мистер Стоун? В тот день, когда были приняты на работу?
Не особенно помню, потому что больше думал о том, как бы прочитать мысли суровой дамы, ставшей моим начальником, а не прислушивался к её словам.
— Нет, миледи.
— Жаль. Но вы хотя бы честны… Что ж, напомню. Я сказала следующее: отношения между наёмным работником и работодателем — это те же отношения вассала и сюзерена. Вы — мой вассал и поменяете статус только в одном из двух случаев. Если найдёте себе другого сюзерена или дорастёте до того, чтобы самому стать таковым, вот тогда я отпущу вас с лёгким сердцем. А до тех пор извольте подчиняться моим приказам, а не велениям собственной дурости.
Вроде бы тон и смысл тирады оскорбительны, почти уничижительны, но мне почему-то не только не обидно, но и… Я чувствую гордость? Быть того не может! Сумасшествие какое-то. Удивительное и приятное. И всё же желание подерзить осталось.
— Хотите сказать, моё прошение останется неудовлетворённым?
— Неудовлетворённым останетесь вы, мистер Стоун, потому что прошение — всего лишь бумага, которая всё терпит и ничего не чувствует.
Да, но зато она сохраняет в себе чувства людей, пусть даже и недолго и не слишком точно. Хотя, плохому танцору мешают части его собственного организма, а не что-то со стороны, и вполне может статься, я напрасно грешу на рыхлость бумаги, когда не бываю уверен в результате своей работы.
— Как скажете, миледи.
Моё согласие со сложившимся положением вещей было незамедлительно одобрено:
— Вот это уже лучше, намного лучше.
Но одобрение, похожее на поощрительное похлопывание по загривку, не уничтожило желание потребовать:
— Объясните, почему я не должен поступать так, как хотел поступить.
Леди Оливия устало выдохнула накопившееся раздражение:
— Если вам это необходимо, объясню. Только сначала вы обоснуете своё недальновидное решение.
Хм. Мне оно кажется совершенно очевидным. Но если сюзерен требует… Подчиняюсь.
— Пресса всерьёз заинтересовалась салоном, и основная часть вины за эту оплошность лежит именно на мне. А учитывая последнюю статью…
— В которой вас уязвила констатация факта отсутствия талантов?
— Уязвила? Вовсе нет. Не скажу, что я целиком и полностью согласен с выводами автора статьи, но и ожесточённо спорить не буду. Мои способности очень скромны.
— Скромны вы, а не ваши способности, — проворчала леди Оливия. — Впрочем, достаточно. Можете не продолжать.
— Я всё объяснил?
— Да. Предпосылки выбраны правильно и логично, но результат…
Многозначительное молчание вынудило с покаянной покорностью признать ещё раз:
— Я доставил вам неприятности.
Тёмно-серые глаза леди-хозяйки взглянули на меня с лукавым сожалением.
— Вы заставили газеты заговорить о салоне. Сделали рекламу, можно сказать, и весьма недурственную.
Неожиданный поворот. Правда, неожиданный. Может, если бы я лучше разбирался в теории бизнеса, и сам бы понял, что натворил, а так требуется разъяснение:
— Рекламу?
Хозяйка торжествующе улыбнулась:
— Именно! Запретное и таинственное всегда влекло людей сильнее, чем праведное и благостное. Так что ваше усердие заслуживает вознаграждения. В каком виде желаете его получить? Премия или что-то другое?
Мне чертовски повезло с сюзереном: другой на месте леди Оливии сурово наказал бы и заставил компенсировать упущенную выгоду. Впрочем, хозяйка права. О салоне давно уже так громко и так воодушевлённо не заговаривали в средствах массовой информации. Кроме того, газетные статьи отряхнули пыль с моих собственных подозрений и сомнений пятилетней давности.
Салон «Свидание» всегда был отгорожен от любопытства общества невидимой, но непреодолимой стеной покровительства власть имущих. Я впервые узнал о его существовании, прочитав приглашение явиться на собеседование, приложенное к записке старшего инспектора Берга. Или, наоборот, записка была приложена к приглашению? В любом случае я не мог не прислушаться к совету уважаемого мной человека, тем более изнывая от вынужденной скуки в пустом доме. Наверное, в тот момент любая авантюра, позволявшая рассеять сумерки сознания, была бы принята мной с азартной радостью, а благопристойная возможность устроиться на работу и вовсе оказалась пределом мечтаний, поэтому долгих размышлений не состоялось. Правда, туманный намёк на участие магистрата в моём трудоустройстве несказанно смущал, но я, так и не получив официального ответа на возникшие вопросы, решил оправдать происшедшее тем, что, поскольку пенсия оплачивается мне из городской казны, власти желают получить хоть какую-нибудь отдачу, а если удастся, и пользу.
