– однополого, двуполого, обоеполого, бесполого – сколько их бывает в природе? – не находили, и всё тут.

И теперь этим недотёпам следовало дать пинка под зад. То есть: полновесного депортационного пинка.

Таков был второй этап в технологическом цикле камуфляжа винной спекуляции. Но если первый этап (приём убогих – с распростёртыми объятиями) происходил непосредственно в теле церкви, то этап пинка под зад был от церкви – с целомудренной дальновидностью – отделён. И вот в этом самом филиале, имеющем функцией праведное христианское воздаяние, то есть низвержение грешников прямиком в ад, восседала Рая.

Я видела, как к ней пришёл человек, – за десять минут до закрытия конторы. Точней говоря, он влетел – и рухнул на стул бездыханный. Он прибыл из какого-то лагеря, куда после филантропической кирхи, чудом, снова сумел приткнуться – теперь он пришёл к Рае, а до того ехал сюда полдня, с другого конца страны, со множеством пересадок, на последние центы, причём в пути случилась авария. Ему надо было спросить Раю о каком-то порядковом номере для своего ребёнка, выяснить какую-то категорию, или какую-то сумму – или просто забрать какую-то справку – этот вопрос, как он сказал, решался в полминуты.

И Рая не возражала. Она не возражала, что вопрос этот мог бы решиться в полминуты. Но она резко возражала против решения данного вопроса прямо сейчас. Она назначила посетителю новый визит через две недели. Тому предшествовали: долгая возня с настольным календарём, озабоченное хмыканье, пожёвывание губами, насупливание бровей, задумчивые носовые звуки. Но к тому времени будет уже поздно! – взвыл полураздавленный проситель. Ничего не знаю, – додавила его

Рая. Но у Вас же ещё десять минут рабочего времени, ну пожалуйста! – прохрипел ходок. Ничего не знаю, – уютно, по-советски, пропела

Раиса. И подняла лицо: чтобы клиенту лучше была видна её улыбка.

Видела я и харьковскую девушку, которая пришла к ней и молвила: а не могли бы вы меня здесь с хорошим мужчинкой познакомить? – А зачем тебе это? – искренне полюбопытствовала Рая. (И правильно сделала.

Где вы это видели, чтобы кошка съедала мышь, с нею не наигравшись?)

А мне замуж надо, – сжато изложила свою программу харьковчанка. Вот поезжай домой, там и выходи, – прищурилась, улыбаясь, Рая.

Вообще-то доигралась Раиса. Бралась учиться – да где тут? То мальчик болеет, то на работе завал. Стали докатываться до работы слухи, что

Аад уже поговаривает Раисе: ты кто? – ты никто! (То есть творчески переосмысляет минималистский диалог Улисса и Полифема.)

В итоге…

Рая (после работы, одна). Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что на работу – всё равно. Да, что домой, что на работу!.. что на работу! На работе лучше… А о жизни и думать не хочется. И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду… (Берёт хозяйственную сумку, идёт домой.)

Однако утверждать, что Аад «не понимал своего счастья», то есть не мог по достоинству оценить всех удобств совместного своего бытования с Раисой – значило бы недооценить житейский и, скажем так, философский разум самого Аада. С нашей стороны это было бы серьёзной методологической ошибкой, поскольку оба упомянутые вида ума работали у Аада, скажем так, incooperation, и, как говаривал классик, скорее челюстью своей поднял бы солнце муравей, чем было бы возможным вообразить, будто Аад, в конкретном его воплощении, упадёт, не постлавши прежде на жёсткую землю американский водный матрас с встроенным электронным подогревом. Но как же Аад в этом случае так вляпался со своей идиотской женитьбой? А ничего он не вляпался.

Его нарциссический, то есть обострённый, инстинкт самосохранения – во время первого же свидания с Раисой – внятно нашептал Ааду, что надо бы ему держаться поближе к этой мамочке (как Рая, уже в супружестве, научила себя называть) – к этой мамуле с широкой, по-крестьянски сильной спиной, надёжными плечами – и работящими, большими, как лопаты, руками. Инстинкт нашептал Ааду также, что, оставаясь в холостяках и будучи заваленным по макушку забытыми (а хоть бы и презентованными) женскими трусиками, он годам к сорока пяти пропадёт, захиреет (язва желудка, холецистит, остеохондроз, гипертония, брюшко) – и всё это на фоне разнообразных женских истерик, ложных и подлинных беременностей и непрерывной угрозы венерических неудобств – а там и коньки склеить недолго.

Аад никогда не планировал обзаводиться конкубиной, это было бы, разумеется, артефактом в системе его мировоззренческих построений, но, чтобы цвели (и даже плодоносили) все цветы, необходимо было какую-либо кухарку и домработницу, в надёжном тылу, всё же иметь – в общем, ничего оригинального.

На клевретах подобного «модуса вивенди» и мир стоит, хотя по мне, конечно, эстетически верней, если бы он, этот мир, сверзился в тартарары.

Однако, вплоть до появления Раи в кафе «Engels», Аад совершенно не представлял, каким образом разрешить подобную контрадикцию. У него не создавалось в этом вопросе, так сказать, прецедентов. Но, когда наконец возникла Раиса… А вы что – и впрямь поверили, будто он, ценой собственного счастья, решил осчастливить королеву Беатрикс?

Трусость Аада являлась другим его неоспоримым достоинством. Эта была натуральная, природная трусость очень редкого, очень высокого качества, вдобавок формально структурированная кальвинистскими принципами – и доведённая до своего логического совершенства социальным статусом университетского преподавателя.

Кстати сказать, в шаблонной системе подмен, взятой на вооружение изворотливым, хотя и не оригинально лгущим себе человечьим мозгом, эта густопсовая трусость именуется, конечно, не иначе как

«трезвость», «здравомыслие», «взвешенность суждений и поступков» и даже – «философский склад ума».

В силу этого ценнейшего своего качества, Аад, желая быть удобно-захомутанным, – самостоятельно, то есть активно, в хомут не лез. Но будучи стреноженным работящей, железобетонно-стойкой, крайне неприхотливой и вдобавок бездомной (зависимой) Раисой, он, с облегчением, разыграл гамбит.

Уже через пару месяцев совместной жизни – то есть ещё в тот период, когда сегрегированная Рая упрочивала новую свою жизнь на плавательном надувном матрасе и не имела права подходить к телефону,

Аад уже понял, что он недостаточно хорошо знает русскую литературу.

После некоторых колебаний, он признал для себя, что, во время смотрин в кафе «Еngels», методологически крайне неверным с его стороны было ограничение золотых эталонов (русской женщины) только

Наташей Ростовой, её конфиденткой Соней, Соней-проституткой и

Настасьей Филипповной. Он с горечью осознал, что упустил из виду множество других канонизированных женских персонажей. Теперь же, через несколько месяцев, он, поумневший, глядел на Раю – и, сверяя свои впечатления с книгой (коей являлся сборник переводов на нидерландский русской классической поэзии), самодовольно отмечал: ну да -

Глаза, как небо, голубые,

Улыбка, локоны льняные – но! но при этом! – ах, дамы и господа! но при этом! -

И голод, и холод выносит,

Всегда терпелива, ровна…

Я видывал, как она косит:

Что взмах – то готова копна!

Именно, – Аад с удовлетворением поглядывал на снующую по кухне Раю,

– именно, что так! Absoluut!

В ней ясно и крепко сознанье,

Что всё их спасенье – в труде,

И труд ей несет воздаянье:

Семейство не бьётся в нужде…

Woоооw! – мысленно восхищался Аад, – как это классик так ловко сформулировал то, о чём Аад, глядя на эту женщину, мог только смутно догадываться?.. На то он, впрочем, и классик…

Всегда у них тёплая хата,

Хлеб выпечен, вкусен квасок,

Здоровы и сыты ребята,