И вот написана последняя страница пухлого отчёта. 11 августа 1784 года приговор вынесен: «После того как члены Комиссии признали, что флюид жизненного магнетизма не познаётся ни одним из наших чувств и не произвёл никакого воздействия ни на них самих, ни на больных, которых они испытали; после того как они установили, что касания и поглаживания лишь в редких случаях вызывали благотворное изменение в организме и имели своим постоянным следствием опасные катаклизмы способности воображения; после того как они, с другой стороны, доказали, что воображение и без магнетизма может вызывать судороги, а магнетизм без воображения ничего не в состоянии вызвать, они единогласно постановили, что ничто не доказывает существования магнетически-жизненного флюида и что, таким образом, этот непознаваемый флюид бесполезен, что разительное его действие, наблюдавшееся при публичных сеансах, должно быть частично объяснено прикосновениями и возбуждаемым ими воображением, а также тем автоматическим воображением, которое против нашей воли побуждает нас повторять действия, воспринятые нашими чувствами. Вместе с тем Комиссия считает себя обязанной присовокупить, что эти прикосновения, эти непрестанно повторяющиеся старания вызвать кризис могут быть вредными и что зрелище таких кризисов опасно в силу вложенного в нас природою стремления к подражанию, а потому всякое длительное лечение на глазах у других может иметь вредные последствия». В своей книге «Таинственные явления человеческой психики» профессор Ленинградского университета Л. Л. Васильев так комментирует это заключение, изложенное, правда, по другому, но не менее любопытному источнику — по «Материалам для суждения о спиритизме», автором которых был не кто иной, как Д, И. Менделеев: известный в своё время швейцарский врач Парацельс и его последователи ван Гельмонт и Флюдд утверждали, что один человек может оказывать влияние на организм и психику другого посредством таинственной «жизненной силы», якобы истекающей из рук, глаз и других органов тела. Эта предполагаемая сила, или эманация, вначале называлась флюидом. Впоследствии стали утверждать, что на живые существа флюид оказывает влияние, сходное с действием магнита, которому в те времена приписывали целебные свойства. Благодаря этому флюид был переименован в «животный магнетизм», а лица, обладающие искусством передавать пациентам свой целительный магнетизм, стали именоваться магнетизёрами. Во второй половине XVIII века это далёкое от истины учение было отчётливо сформулировано и распространено венским врачом Месмером… Комиссия детально обследовала врачебную деятельность Месмера и его последователя Делона, а для разрешения вопроса о «животно-магнетической жидкости» поставила ряд остроумно задуманных опытов. Эти опыты окончательно опровергли существование такой жидкости, но вместе с тем они привели и к важному открытию, показав, какое сильное физиологическое действие может оказывать возбуждённое воображение. Всё то, что Месмер и его последователи принимали за влияние магнетической жидкости, комиссия объяснила действием воображения (впоследствии это слово было заменено более точно выражающими суть дела словами — «внушение», «самовнушение»).
Справедливо оценивая выводы комиссии, как «сыгравшие важную роль в истории борьбы с суевериями», профессор Васильев считает, что они «привели и к важному открытию» (имеется в виду констатация гипнотического внушения). Стефан Цвейг, внимательно проследивший по архивным документам всю драматическую эпопею месмеризма, в своей биографической повести «Франц Антон Месмер» придерживается несколько иного мнения — дескать, заключение комиссии затормозило открытие и обоснование гипнотических явлений: «После такого приговора Академии и равным образом отрицательного и неприязненного отзыва врачебной коллегии вопрос о психотерапевтических методах, о лечении путём личного воздействия раз и навсегда снят для учёного мира… Для высокоученой Парижской Академии, после того как она однажды в восемнадцатом столетии изложила своё мнение письменно, не существует, почти до двадцатого века, никаких гипнотических, сверхчувственных явлений. Когда в 1830 году один французский врач предлагает дать ей новое доказательство, она отвергает его. Она отвергает всё и вся даже в 1840 году, когда Брэд своей «Неврогионологией» сделал из гипноза всем понятное орудие науки. В каждом селе, в каждом городе Франции, Европы и Америки магнетизёры-любители уже с 1820 года демонстрируют в переполненных залах примеры самого поразительного влияния на людей; ни один полуобразованный или даже на четверть образованный человек не пробует отрицать их. Но Парижская Академия, та самая, что отвергла громоотвод Франклина и противооспенную прививку Дженнера, которая назвала паровое судно Фультона утопией, упорствует в своём бессмысленном высокомерии, отворачивает голову и утверждает, что ничего, не видит и не видела.
И так длится ровно сто лет, пока, наконец, французский врач Шарко не добивается в 1882 году, чтобы сиятельная Академия соблаговолила официально познакомиться с гипнозом: так долго — битых сто лет — ошибочный приговор Академии Францу Антону Месмеру тормозил открытие, которое, окажись академики более справедливыми и вдумчивыми, могло бы уже в 1784 году обогатить науку».
Так или иначе, немецкий писатель и советский учёный согласны в одном: раскритикованные в пух и прах опыты несли в себе разумное начало, которое проморгал Месмер, рациональное зерно, которое впоследствии дало научные всходы на ниве гипнотерапии. Об этом разговор пойдёт впереди. А сейчас поговорим о судьбе другой идеи — той, что вскормила месмеризм и прослыла бредовой с того знаменательного августовского дня, когда комиссия Па-: рижской Академии сравняла с землёй спекулятивные построения Месмера. Речь идёт вот о чём: не оказывает ли и впрямь магнит целебное действие на организм?
«…Особенно поражал в её внешности тонкий металлический обруч, словно диадема, охвативший её лоб.
— Это мама, — сказал Лемансель. — У неё мигрень.
