/Резоны любви. / Наше первое свидание прошло в таком роде, и я прекрасно признал впоследствии, что все, сказанное ею тогда, было выражением истинных чувств ее сердца. В самом деле, хотя она меня любила, если я осмелюсь сказать, до безумия, я никогда не видел такой мудрости посреди такого порыва. Она никогда не позволила мне поцеловать и кончика ее мизинца, и этим обратила меня в такого влюбленного, что просто не знаю, любил ли я кого-нибудь наполовину так, как полюбил ее в самое короткое время. Я люблю ее еще и сегодня все так же страстно, как только возможно любить, потому как ничто не воспламеняет больше, чем добродетель. Я ей, впрочем, еще и бесконечно обязан. Ее кошелек был для меня постоянно открыт, как если бы он был мой, и она ни единого раза не пожелала получить ни отчета, ни расписки. Я совершенно уверен, что она вбила себе в голову, будто бы я на ней женюсь, если моя жена умрет; но так как я не тот человек, чтобы питаться иллюзиями, и я знаю, что у нее еще лучший аппетит, чем у меня, хотя и у меня не слишком дурной, я оставил ее верить во все, во что ей заблагорассудится, не разделяя и наполовину ее слабости. Не то чтобы я хотел сказать, будто я этого не сделаю, если такое случится. Я знаю, что это мне будет доброй удачей со всех сторон. Я знаю, говорю я, жениться на женщине, вроде этой, да мне и не снилось никогда большего счастья.

/Честь командовать Первой Ротой. / Как бы там ни было, ее помощь мне была далеко небесполезна, как я сказал выше, дабы иметь возможность следовать за Месье де Молевриером в том огромном расходе, в какой он вогнал свою Роту. Он пожелал снабдить ее позолоченными камзолами, что стоили, уж и не знаю, сколько денег; и так как было бы несправедливо, когда бы он утер мне нос, мне, кто имел честь командовать отрядом, составленным из самых высокородных людей Королевства, тогда как в его роте не было никого, кроме сволочи, я сделал все, что мог, лишь бы ему в этом помешать. Однако, так как и мне было бы несправедливо разорять моих людей из-за его тщеславия, я пришел на выручку тем, кто были не в состоянии делать все, что требовалось, дабы выглядеть, как другие.

Я делал все это за счет Дамы, кто вместе со мной прониклась нуждой тех, кому мне необходимо требовалось помочь или же решиться подать в отставку. Итак, того, на что претендовал Месье де Молевриер, не случилось; его Рота никак не затмила мою, хотя, правду сказать, ему это легче было бы сделать, чем другому, из-за бешенства, с каким старались к нему попасть, добиваясь милости его брата; и нельзя было вдоволь надивиться тупости тех, кто вот так бросались туда, очертя голову, как если бы они должны были бы чувствовать себя там лучше, оказавшись под командованием брата Министра. Им не хватало разума понять, что как раз из-за этого самого им там будет гораздо хуже, потому как он видел, как весь свет сгибается перед его старшим, он претендовал на то, что тот же свет обязан выкидывать такие же штуки и перед ним самим. Итак, он брезговал общаться с кем бы то ни было, кто не был бы Герцогом и Пэром, или Маршалом Франции, или, самое меньшее, Кавалером голубой ленты. Что до других, то если он с ними и разговаривал, так исключительно со спесивым видом, что наносило ему больше вреда, чем он и не думал, не только в их сознании, но еще и в сознании Его Величества. Потому, если Король и имел какое-то уважение к нему, не следовало бы ему вовсе этим кичиться. Это было самое большее ради почтения к его брату. Он так же точно обходился и со всеми Вельможами, и те терпеть не могли его спеси и его гордыни. Мушкетеры его Роты получили немало унижений из-за него; у большей их части все заблуждения на его счет рассеялись, бешенство поступления к нему длилось не дольше огня в соломе; и когда это дошло до ушей Месье Кольбера, кто в глубине души был не менее надменен, чем тот, но кто вел совсем другую политику, он сделал тому выговор.

/Войны на суше и на море. / Тем временем Король выбрал Генерала, дабы поставить его во главе маленькой армии, какую он пожелал отправить на помощь Голландцам. Это был Прадель, кто завоевал большую популярность по заключении мира. Он почти ничего не сделал с того времени, что бы послужило причиной его выдвижения в командующие; не то чтобы он был способнее, чем кто-либо другой, но потому как Министры постоянно придерживались намерения принизить, как они только могли, высокородных людей. А так как он был не из их числа, они уверились, будто бы он сочтет себя почтенным тем, что для него сделали, никогда не претендуя ни на что большее, а еще сделается и более податливым их воле. Едва его войска соединились с полками Соединенных Провинций, как они отбили несколько маленьких городков, какими овладел Епископ Мюнстера. Воинственный прелат сделался более сговорчивым после этого — он, кто не желал никакого мира прежде, далеко не отказываясь от него с тем же упорством, сам выдвинул этот вопрос на обсуждение. Голландцы прислушались к нему тем более охотно, что они видели, как на них наседали Англичане. Когда их морская армия схватилась с армией противника тринадцатого июня, они потеряли там, по меньшей мере, пятнадцать кораблей вместе с их Адмиралом, кто там же был и убит. Герцог Йорк, кто стоял во главе Англичан, дабы сделать свою победу более полной, атаковал их еще и на следующий день, или, лучше сказать, со следующей ночи; но вице-адмирал Тромп спас остатки флота своей твердостью и благоразумием, в том роде, что с ним не приключилось более крупного поражения.

В остальном, так как это послужило поводом для Англичан проявить такое высокомерие, что они и слышать больше ничего не хотели о мире, Голландцы пошли на множество уступок в пользу Епископа Мюнстера, каких они не пожелали бы предоставить ему прежде. Епископ, со своей стороны, не желая ни в чем разбираться с Королем, перед чьим могуществом он преклонялся, стал готовиться к примирению. Однако это не могло осуществиться сразу, потому как множество вещей надо было урегулировать. Итак, наши войска стали на зимние квартиры прямо в этой стране, и эти народы были столь недовольны таким обстоятельством, что еще более поспешили заключить мир с этим прелатом. Они, впрочем, оказались в какого-то сорта безопасности со стороны Англии, потому как там разразилась столь ужасающая чума, что в одном городе Лондоне от нее уже умерло бесконечное число персон. Правда, именно там она свирепствовала с наибольшей силой; в том роде, что было поверили, будто бы там не останется ни единого обитателя.