Однако, так как у высокородных людей нет больших врагов, чем те, что из народа, им довелось многое претерпеть в этих обстоятельствах, потому как при малейшем их поступке их собственные крестьяне имели наглость грозить им, что пойдут доносить на них Интенданту. Министры не особенно заботились унимать эти беспорядки, потому как в их интересах было унизить Вельмож, дабы сделать их более податливыми своей воле. Не то чтобы в сущности не было справедливости в наказании нескольких Вельмож, возомнивших себя маленькими тиранами в их Провинциях; но так как преступление одних не делало преступниками и других, и, тем не менее, служило предлогом ставить всех на одну доску, было легко заметить, что не только рвение правосудия полностью здесь действовало, но привносилось сюда совсем немало политики.
Король, однако, сказать по правде, начинал уже среди прекрасной амбиции показывать, что он любил правоту, точно так же, как это мог делать Король, его отец, кому это доставило прозвание Справедливого. Он выслушивал всех тех, кто являлись жаловаться ему, и воздавал им по справедливости сей же час, или же это было не в его власти. Между тем, если он откладывал на несколько дней их удовлетворение, то вовсе не потому, что дело требовало прояснения, и будто бы он ничего не желал решать без полного его изучения. Это удержало в исполнении долга нескольких Вельмож, кто не всегда повиновались в отношении к их подчиненным. Они сделались маленькими Государями или в их Наместничествах, или на их землях; но теперь им приходилось петь на другой лад, потому как Король был не в настроении это терпеть.
/Искусство и Науки. / Его Величество совершил также нечто необыкновенно прекрасное, к чему он был привлечен, во-первых, своими собственными наклонностями, побуждавшими его любить все самое великое и возвышенное, а во-вторых, Советом Месье Кольбера. Поскольку, надо отдать справедливость этому Министру, хотя он, казалось, не должен был разбираться во множестве вещей, потому как у него не было ни знаний, ни образования, он, тем не менее, имел то общее с Его Величеством, что ему нравилось все, способное придать блеск его правлению и послужить на благо величию его Государства. Итак, Мэтр и Министр оба возгорелись столь высокими чувствами, что пригласили из иноземных стран всех, сколько их там было, редких людей, превосходивших других в познании Искусств и Наук, дабы все отвечало пышности, какой начинало славиться правление Короля. На это не жалели ни трудов, ни денег, и людей специально отправляли прямо в их Дома, чтобы те увозили их вместе с собой, и дабы любовь к Отечеству не заслоняла им тех преимуществ, какие им предлагали.
Итак, по всей Франции начали процветать Искусства и Науки, но поскольку все можно обернуть в дурную сторону, когда человек обладает злобным разумом, вместо восхищения таким поведением, так как оно, без сомнения, было достойно восторга, объявились некоторые, кто нашли этому возражения, как если бы этим захотели изменить самую натуру Французов. Они говорили, что все, совершавшееся в настоящее время, было бы хорошо по правде в Республике, но заводить такое у Нации, что всегда видела свою силу в оружии и прекрасно ее в нем нашла, означало опрокидывать основание, на каком величие Государства всегда утверждалось; итак, все увидят, как мало-помалу растеряют Французы эту воинственную наклонность, что всегда повергала в страх и уважение перед ними всех их соседей; с ними случится точно то же самое, что начинают уже подмечать у Голландцев, ведь они считались прежде самыми боевыми народами Европы, но с тех пор, как они полностью предались коммерции, они больше не способны на все остальное; все равно, как верно говорят, что человек становится кузнецом, покоряя железо, также, как только он оставляет свое обычное занятие, дабы отдаться другому, он неоспоримо заражается такой привычкой, что расслабляет его, так сказать, совершенно незаметно.
/Соперничество Великих Служителей. / Месье ле Телье и Маркиз де Лувуа, его сын, принадлежали к тем, кто наиболее поддерживали эти настроения, потому как один был Государственным Секретарем по делам войны, а другой имел право наследования на эту должность; они видели, что скоро останутся оба не только без занятий, но еще и без уважения и без влияния, если Король целиком предастся тому, что внушал ему Месье Кольбер. Но им нечего было беспокоиться о подобной химере. Его Величество с самой нежной юности показал слишком большую склонность к ремеслу войны, дабы опасаться, будто бы он пожелал оставить его во времена, когда был более, чем никогда, в состоянии им заниматься. Та высота, на какой он показал себя в делах Лондона и Рима, была достаточным им доказательством, что он не позволит безнаказанно наступить себе на ногу — кроме того, время, какое он уделял упражнениям с нами, вопреки всем его громадным занятиям, было для них еще одним знаком, что если он и доставлял себе удовольствие, привлекая в свое Королевство всех редких и знающих людей, он не станет от этого хуже, когда представится случай увеличить славу его правления осадами да баталиями.
/Парламент покорен. / Различие занятий этих Министров поддерживало между ними некую зависть, что длится еще и по сегодняшний день; в том роде, что они не желают друг другу слишком большого добра, или я очень сильно ошибаюсь. Я даже еще сильнее ошибаюсь, если это не явилось причиной того, как на наших глазах мы упустили мир, самый славный, какой мог бы когда-либо установиться; но Маркиз де Лувуа, кто сегодня в самых прекрасных отношениях с Его Величеством, очевидно, рассудил, если он потерпит осуществление такого мира, и чем более выгоден он будет для Короля, тем менее осмелятся отныне меряться силами с ним; тогда он сразу же сделается бесполезным служителем, и у него более, чем никогда, появится повод завидовать Месье Кольберу. Вот как, ради интересов частного лица, общественное благо иногда приносится в жертву; но Королю эти Министры служат тем лучше, потому как из зависти к другому каждый старается понравиться в своем Министерстве, и видно, как за совсем небольшое время слава Его Величества достигла столь высокой степени, что она равно вызывает восхищение и у Иностранцев, и у его народов. Однако, так как этому Монарху еще оставалось покончить с делом, всегда казавшимся самым трудным Кардиналу, а именно, с низвержением гордыни Парламентов, и особенно Парламента Парижа, чья дерзость слишком явно проявилась на протяжении гражданских войн, он принялся за это шаг за шагом и совсем недурно в этом преуспел. Он уже начал эту работу, назначив Комиссаров по делу Месье Фуке и создав Палату великих дней. Это лишило Парламент двух дел, рассмотрение которых он отнес бы к своим правам в другое время. Король постоянно продолжал обращаться с ним тем же самым образом, дабы приучить его и в мелочах следовать исключительно его воле, тогда он будет действовать так же, когда зайдет речь о более великих вещах.
