/…доброе настроение будущего Лейтенанта мушкетеров… / Месье Кардинал еще не потерял желания получить Роту Мушкетеров для одного из его племянников. Старший умер два года назад, как я тогда и сказал. Он оплакивал его, как женщина, и не мог и сейчас сдержать слез, когда о нем говорил. Между тем, хотя его младший не казался ему столь же годным к военному ремеслу, каким был тот, так как он надеялся, что в нем оправдается поговорка — «покуешь и кузнецом станешь» — он мне сказал однажды, что настолько был доволен мной, что хотя я еще и недавно сделался Капитаном в Гвардейцах, он не намерен позволять мне состариться на посту вроде этого. Он желал бы сделать нечто большее для меня, а так как я принадлежал к друзьям Месье де Тревиля, я должен бы постараться добиться его согласия на то, что эта Рота будет восстановлена в пользу кого-то другого; сам же он устроит передачу ее под командование старшего из племянников, что у него остались в настоящее время; а так как тот был еще молод, он не мог бы немедленно исполнять такие обязанности; таким образом, тот, кто будет при нем лейтенантом, будет соответственно и мэтром; он остановил свой взор на мне для замещения этого поста.

Я был тем более в восторге от его предначертания, что имел еще более скверное мнение о его племяннике, чем он сам. Он был вял и ленив превыше всего, что только можно себе вообразить; он не любил ничего, кроме праздности и доброго угощения; в остальном он не страдал отсутствием сообразительности и обладал довольно приятной внешностью, если не считать чересчур толстых ног для его возраста, уже предвещавших, что однажды он превратится в настоящего обжору, точно такого, каким его и видят сегодня. Итак, я, рассчитывал, если ему посчастливится добиться успеха в этом предприятии, я буду мэтром этой Роты не только, пока молодость его племянника отставляла его от службы, но еще и когда он достигнет зрелого возраста для такого занятия. Потому, возбужденный моим личным интересом действовать с горячностью по отношению к де Тревилю, я отправился пообедать с ним, чтобы посмотреть, нет ли надежды, что он станет посговорчивее, чем был прежде. Он находился в своем доме в Гренеле, какой он специально купил наезжать туда развлекаться время от времени. Однако, по правде говоря, это была всего лишь добрая ферма, далеко не имевшая всех тех удовольствий, каких ищут в других домах и стараются у себя завести, насколько это возможно; но близость, Парижа заменяла ему их все, в том роде, что он получал там такое же громадное удовлетворение, будто бы действительно это было нечто стоящее. Я нашел там довольно славную компанию, что помешало мне поговорить с ним в этот день, и вернулся в конце недели посмотреть, не буду ли я на этот раз более счастлив. Я взял в качестве предлога его пребывание в этом доме и сказал ему, что, видимо, он уже настолько привык жить в удалении от Двора, что и потеря его должности не должна была больше приносить ему таких огорчений, как это бывало прежде; к тому же, когда человек чего-то лишен, как он, на протяжении нескольких лет, он становится совершенно безразличным к тому, было ли у него это что-то или же его никогда и не было; я просто поражаюсь, как такой умный человек, как он, не добился себе за это какого-либо вознаграждения; его дети еще слишком молоды, чтобы он мог питать надежду увидеть их однажды во главе этой Роты; такого сорта посты существовали лишь для фаворитов или же для людей безупречных в их службе, каким мог быть он сам; абсолютная правда, что заслуги отцов говорили иногда в пользу детей, таким образом они бывали вознаграждены в их особах за то, что сделали их отцы; но, наконец, если такое и случалось, чего я и не намеревался отрицать, совершенно точно также, что это не случается больше ни с кем иным, как с теми, кто в прекрасных отношениях с Министром; в остальном, так как я не верю, что он бы должен был тешить себя надеждой на нечто подобное, судя по той манере, в какой они обходились друг с другом, я утверждаю настойчивей, чем никогда, что он поступит совсем недурно, если последует тому, что я ему советовал в настоящее время; я знал из надежного источника, что Месье Кардинал выслушает предложения, какие ему угодно будет сделать по этому поводу; если же он пожелает передать их через меня, он может быть уверен, что я отдам ему в них самый точный отчет.

/…и дурное настроение Месье де Тревиля. / Месье де Тревиль был человеком, совсем не похожим на всех других. Из всего сказанного мной он достаточно хорошо понял, что это Месье Кардинал поручил мне с ним поговорить, не обязывая меня более полно ему об этом заявить; но, не довольствуясь тем, что я для него сделал, как если бы я не объяснил ему положение вещей слово в слово, он сказал мне самому, не пытаясь передавать это через других, что он всегда причислял меня к своим друзьям, но ему пришлось серьезно усомниться в этом в настоящий момент; он весьма сердит, что я забавлялся, вот так пытаясь с ним лукавить; добрый друг ни из чего не будет делать тайны для своего друга и даже не додумается просить его о соблюдении секрета. Я хотел ему сказать, что никогда не хотел отказываться от добровольного обязательства всегда быть его слугой, и никогда ни на единый момент я не забывал, чем я ему обязан. Но он не пожелал больше слушать доводов разума, как если бы был настоящим Швейцарцем, и мы расстались, достаточно недовольные друг другом. Однако легко было увидеть, кто из нас двоих был неправ, но так как редко кто умеет воздать себе по справедливости, с этого дня наши отношения были холодными до тех пор, пока он не нашел кстати вновь отогреть свои чувства ко мне.

/Осада Стене. / Примерно в то же время Король решил отнять у Месье Принца Город, отданный ему некогда в вознаграждение за его услуги; но так как Принц пользовался им с тех пор для еще большего разжигания своего бунта, было бы несправедливо, когда бы он владел им более долгое время. Стене, Дан и Жаме, во все времена принадлежавшие Герцогу де Лорену, составили часть его завоеваний на службе Короля и часть вознаграждения, полученного им от Двора. Это был достаточно щедрый дар, дабы подвигнуть его к усердию в исполнении долга, но когда позволяют пожирать себя амбиции вместо должной признательности, оборачивают против собственного благодетеля даже полученные от него милости; случилось так, что после того, как Принц укрепил эти три Города под предлогом, якобы из-за близости к врагу они были более подвержены захвату, чем все другие, он устроил из первого плацдарм и как бы главную штаб-квартиру своей тирании. В самом деле, он всегда говорил своим друзьям, что именно сюда он удалится вместе с ними, когда он рассорится с Кардиналом. Но так как он был арестован некоторое время спустя, и когда меньше всего об этом думал, все, что они смогли сделать, так это удалиться туда без него. Там они навербовали войска, дабы вытащить его из тюрьмы, и когда дела приняли тот оборот, о каком я сказал выше, этот город по-прежнему остался за ним, причем Двор никак не смог вырвать его из рук Принца. Он приложил к этому, однако, все свои усилия, потому что прекрасно предвидел — как только этот человек выйдет из тюрьмы, он непременно им злоупотребит; но и он совершенно подобно предвидел, что его не оставят в покое по этому поводу, и передал его в руки Испанцев, дабы иметь возможность сказать, когда с ним заговорят о нем, будто бы они были в нем хозяевами, а вовсе не он. Потому-то он так и разглагольствовал о нем, пока оставался при Дворе; но когда он вскоре выехал оттуда в Берри, а потом и в Гюйенн, как я отрапортовал выше, совсем нетрудно было тогда убедиться, что испанский гарнизон входил туда лишь для отвода глаз да для сохранения этого города, в то время как Принц мог демонстрировать, будто бы не имеет никаких дурных намерений. Соседство его с Седаном привело к тому, что Его Преосвященство поделился с Фабером своими видами на него. Тот получил приказ сделать все приготовления к осаде, а так как многое осуществлялось еще и в Реймсе, Монталь счел, что все это совершалось исключительно против него. Этот Министр был только рад увидеть его настолько сбитым с толку, и, доставляя себе удовольствие еще увеличить его страхи, приказал некоторому количеству Кавалерии отправиться на разведку дорог в его стороне. Все это было сплошным притворством, и едва к Рокруа подоспела помощь, как о нем уже забыли и думать. Однако Комендант Стене тоже поддался на этот обман; он вывел из города некоторые из своих войск для переброски их в Рокруа; этот город показался ему в большой опасности. Фабер, кто следил решительно за всем, и к кому был прислан большой корпус Кавалерии, разместил его по окрестности и воспользовался этим временем, чтобы окружить Стене; Кардинал пообещал, что он сам осуществит осаду, в чем был довольно опытен. Итак, он шел непосредственно за отрядом, которому приказал маршировать в ту сторону; сам же он уже прикладывал к этому и весь свой разум, и все свои силы. Месье де Тюренн развернулся навстречу помощи, что могла бы туда прибыть. В намерения Месье Принца никак не входило позволить взять Стене без боя, настолько же потому, что этот город принадлежал лично ему, как и потому, что его сохранение казалось ему значительным для его интересов; но Испанцы, вот уже более двух лет желавшие отбить Аррас и удерживаемые от этого только Месье Принцем, кто похвалялся, будто еще обладает достаточным влиянием во Франции, чтобы снова разжечь там гражданские войны, из каких мы едва только начинали выходить, придерживались совсем иного мнения, и тщетно Принц упрямился в своем желании маршировать на помощь городу. Эрцгерцог ясно сказал ему, что в предыдущем году он учтиво отложил свое предприятие в пользу его собственного; было бы теперь только справедливо, чтобы каждый имел свой черед; к тому же, он не мог бы выбрать более благоприятного времени и отбить Аррас; армия Короля будет занята в другом месте и не сможет явиться на подмогу, и все, что он бы мог сделать для него, так это пообещать, если его люди в Стене будут защищаться достаточно мощно и продержатся еще до тех пор, когда он сделается мэтром другого города, он тотчас же тронется в путь, чтобы предохранить их от падения под могуществом их врагов.