Месье Принц ничуть не лучше преуспел в набеге, какой он предпринял во Францию. Он надеялся, однако, совершить там чудеса, поскольку там все так же были недовольны Кардиналом; но Месье де Тюренн, противопоставленный ему Двором, сумел ему помешать в его великих предначертаниях; он смог взять лишь Руайе, да и этот город ему пришлось тотчас же оставить; мы следовали за ним по Сомме, где опасались, как бы он не вступил в сговор с какими-нибудь Наместниками этой стороны. Большинство и на самом деле, не устраивая больших церемоний, предавало их мэтра, так что если бы у Принца де Конде имелись деньги для их подкупа, нашлось бы немало таких, кто без больших затруднений перешли бы на его сторону. Но он был настолько нищ, что был далек от всякой возможности давать что-то другим, он и сам-то едва сводил концы с концами. Эрцгерцог выдавал ему так мало, как ему было возможно; либо он сам был далек от изобилия, в каком надо пребывать, чтобы мощно поддерживать других, либо он имел приказ из Испании ничего не делать сверх того, что он делал, из страха, как бы не привести Принца де Конде в такое состояние, когда бы он устанавливал свой закон противнику. Может быть, если бы он смог исполнить все, чем полна была его голова, он бы вскоре въехал триумфатором в Париж, и соответственно бросил бы командование испанскими Армиями, а ведь в этом Эрцгерцог видел одну из причин превосходства своей Нации. У него не было никакого другого столь многоопытного Капитана, как этот Принц, следовательно, политика требовала от него все пустить в ход ради его сохранения.

/Стратеги. / Месье Принц делал все возможное, дабы принудить Виконта де Тюренна к битве. Он рассчитывал — если ему будет сопутствовать успех, он сможет вернуться во Францию и вознестись там гораздо выше, чем ему удавалось сделать до сих пор. Кардинал привез Короля в нашу Армию и показывал его солдатам, дабы вдохновить их против мятежника, тем более виновного, что он обязан был делать как раз обратное тому, что делал. Видеть Принца крови во главе Армий Испанцев было чудовищной вещью для всех добрых Французов. Такого не было видано со времени восстания Коннетабля де Бурбона; но Принц не имел даже того оправдания, какое было когда-то у Коннетабля. Королева никогда его не преследовала, как мать Франциска I поступала в свое время с другим. Напротив, не было такого сорта доброго отношения, какого бы она к нему не проявляла, вплоть до того, что его могущество сделалось настолько огромным, что способно было бы у нее самой возбудить зависть. Месье де Тюренн, кто был чрезвычайно мудр, и кто не верил, что при нынешнем положении дел следовало рисковать и давать баталию, поделившись своими ощущениями с Его Преосвященством, в то же время добавил, что тому было совершенно бессмысленно перевозить Короля от строя к строю; это было бы хорошо только, когда хотели вдохновить людей на свершение, так сказать, невозможного. Таким образом, тот сделал бы гораздо лучше, вернувшись в Париж, чем оставаясь здесь еще дольше, поскольку это способно произвести скорее прискорбный, чем добрый эффект. Этот Генерал ничуть не преувеличивал, разговаривая с ним в такой манере; горячность, в какую Его Преосвященство их этим приводил, была столь велика, что они уже ввязались в две или три схватки, что грозили перерасти в общее сражение. Кардинал был этим сильно напуган, и если бы Виконт де Тюренн оказался менее мудр и менее опытен, чем он был, я не знаю, к чему бы все это привело. Я выбрал это время для того, чтобы отличиться, как мне порекомендовал Его Преосвященство, но либо он искал со мной лишь пустых ссор, или же страх, как бы действительно не перешли к общей битве, еще мощнее действовал на него, но вместо признания моих достоинств он меня ужасно осрамил. Он упрекнул меня в том, что я оказался совсем не тем, за кого он меня принимал, и если бы нашлось всего лишь две дюжины, подобных мне, мы погубили бы вместе с собой всю армию. Я ему ответил, что если бы каждый исполнял свой долг, как это делал я, не создалось бы вообще никакой большой опасности; совсем наоборот, мы бы очень скоро заставили врага убраться за Сомму, поскольку их армия была еще на этой стороне, и Принц де Конде делал вид, будто желает угрожать то одному Городу, то другому. Кардинал остерегался поддаться на мои резоны и по-прежнему срамил меня все больше и больше; я был настолько огорчен, что на этот раз решил бежать от него без оглядки. Я ничего не ждал, чтобы сделать это, разве что, когда Кампания будет завершена. Я сказал об этом моим самым близким друзьям, и не веря, что Министр может быть достаточно несправедливым, чтобы отказать мне в продаже моей должности, я начал искать покупателя без дальнейших разговоров с ним. Я счел, что вполне довольно прожужжал ему об этом уши, и вновь обращусь к нему, только если он примется мне мешать. Я не находил никого, кто бы сделал для меня то же, что сделал Навай, то есть, кто пожелал бы воспротивиться моему намерению, настолько все они находили справедливым мое негодование.

/Второй план супружества для Конти. / Однако Его Преосвященство покинул армию, и едва он выехал из нашего лагеря, как мы получили известие о заключении примирения в Бордо. Принц де Конти делал все, что мог, дабы скрыть от друзей своего брата, что он был в этом хоть как-либо замешан. Он надеялся надуть их такой проделкой, но поскольку не нашлось ни одного такого простака, чтобы поддаться на столь грубо подстроенный обман, он в конце концов сбросил маску, потому как совершенно бесполезно было ему и дальше скрываться. Его свадьба была одним из условий Договора, и даже таким, что нравилось ему больше всего и скрепляло документ лучше любой печати. Он верил, что никогда не получит жену достаточно рано, и хотя у него уже было даже чересчур много женщин, по крайней мере, именно это люди нашептывали друг другу на уши, у него появился какой-то странный зуд прощупать еще и эту. Она, разумеется, стоила такого труда, сказать по правде, и хотя она не была той совершенной красавицей, какой представлял ее портрет, но все-таки была вполне довольно хороша, чтобы оправдать любой странный зуд. Он удалился в Кадийак, где, как нам сказали, принялся усердно лечиться, дабы приготовиться к битве, в какую вскоре должен был вступить с ней. Это кинуло меня в дрожь. Я знал, что он имел любовницу, общую для нас обоих, и то ли она преподнесла ему в подарок его нынешнюю болезнь, или же он сам наградил ею ее, в любом случае я подвергался большому риску произнести однажды поговорку: «Раз насладился — тысячу раз поплатился».