К ней тянулись десятки, сотни рук. Лица сияли восторгом и воодушевлением. И толпа повторяла одно и то же слово:

– Блисс! Здесь!.. Какая хорошенькая!.. Блисс! Блисс!.. БЛИСС!

Глаза людей сияли восторгом, они теребили, хватали ее за руки, требовали ответа на тысячи вопросов, что сыпались со всех сторон. Улыбки сияли на их лицах. И они смотрели на нее так, словно собирались съесть заживо.

Накал страстей в галерее «Минкова» достиг предела. День презентации фотоальбома «Мир глазами Блисс» стал одним из самых триумфальных в жизни галереи. Фотография переходила в разряд тех видов искусства, которые давали большие доходы. Несмотря на то, что Клиффорд назначил весьма высокие цены, альбом расходился очень быстро. Джесси и Блисс не успевали подписывать книги, которые им протягивали.

– Поздравляю тебя, Джесси. – Джимми Колас как будто материализовался из небытия и оказался рядом с ними. Он поцеловал ей руку, прежде чем повернулся к Блисс. – А это и есть та самая изысканная девочка?

Клиффорд выступил вперед и встал между Джесси и непрошеным гостем. Но Джимми оказался не из тех людей, которых так легко смутить.

– А, это ты, старик. Я как раз проезжал мимо. Уверен, что ты не ожидал увидеть меня здесь.

– Представь себе, ожидал… – ответил Клиф и одним легким движением сбил его с ног.

Все семейство было на стороне Клиффорда. Тем не менее Джесси заявила, что не желает больше видеть его. Рейчел пыталась урезонить ее. Ханна часами втолковывала, что она не права. Но Джесси отказывалась слушать. Прошел уже год с того дня, как она решила остаться в Нью-Йорке. Клифу не оставалось ничего другого, как вернуться в Лондон.

– Ревность – это дикость! Меня тошнит от этого. Мне и в голову не приходило, что настанет момент, когда из-за меня мужчины будут драться. Как он посмел устроить ссору в такой праздничный день?

На самом деле стычка осталась незамеченной. Надо отдать должное Джимми, он повел себя как истинный джентльмен. Выпил бокал шампанского по случаю такого торжества, затем вежливо откланялся и исчез.

Но Джесси была непреклонна, так что и Ханна и Рейчел в конце концов оставили ее в покое.

У Ханны и без того хватало забот. Она очень беспокоилась из-за Рейчел. Она знала, что концерн, возглавляемый матерью, снова оказался на грани катастрофы. Его разворовывали члены правления. Все дело было в том, что официальным совладельцем фирмы по-прежнему являлся ее муж. Адвокаты Рейчел просили Ханну употребить все свое влияние, чтобы подействовать на упрямую женщину. Но какое влияние было у Ханны на мать? Если уж Джесси отказывалась ее слушать?! Рейчел оставалась глуха к каким-либо советам со стороны.

– Но ты ведь можешь объявить Маркуса недееспособным? – в отчаянии воскликнула Ханна.

– Это убьет его! – холодно ответила Рейчел.

– Но он даже не осознает этого.

– У мужчин есть своя гордость.

И она оставила за Маркусом право подписывать бумаги. Когда об этом пронюхали разного рода проныры, они зачастили с визитами в клинику, всякий раз подсовывая бумаги на подпись Маркусу, который ставил роспись, не читая и не понимая, что ему дают. Поток посетителей к Маркусу не иссякал. Все предложения Ханны поехать к Маркусу вместе Рейчел отметала.

Это не мешало Ханне регулярно звонить и узнавать о его состоянии. Маркус не был ее настоящим отцом, но всегда проявлял к ней такое внимание и заботу и так много сделал для нее. Она сумела подружиться с одной из постоянных сиделок, отправив ей записку с чеком и предложив билеты в театр в свободный от дежурства день. Она держала Ханну в курсе всех событий.

В один из дней два человека – держались они весьма уверенно – прошли к Маркусу, и сиделка видела, как Маркус снова подписывал какие-то бумаги. Ханна поняла, что необходимо что-то предпринять, иначе Рейчел не избежать разорения.

– Мама, ведь Маркус не имеет представления о том, что они ему принесли на подпись! Если тебя выбросят на улицу, то мне и Джерри придется взять на себя заботу о тебе. Вряд ли тебе это понравится! Ведь ты привыкла к независимости. Подумай об этом.

В разговор включился Джерри, и под его давлением Рейчел согласилась вызвать адвокатов и рассказать им о том, что удалось выяснить Ханне. Они позвонили в правление концерна, обвинив его в неэтичном поведении. Что бы ни подписал Маркус, все их махинации станут известны общественности, и это не пойдет на пользу концерну. Если доверие к нему пошатнется, то упадут и его акции.

И члены правления вняли этим угрозам. Тем временем Рейчел объявила о недееспособности Маркуса. Теперь все бумаги могла подписывать только она одна. Когда все это закончилось, Рейчел, оставшись как-то наедине с Ханной, поблагодарила ее:

– Молодец, что настояла на своем. Я бы еще очень долго не смогла решиться на подобный шаг, чтобы не унижать моего мужа. Ты очень заботливая дочь. Мне бы хотелось, чтобы я была более любящей матерью.

– Мне шестьдесят четыре года, – ответила Ханна. – У меня было два отца, один брат, два мужа, у меня две дочери и двое внуков. Но я выросла без матери. Ты всегда любила Сэмюэля больше меня. И когда он умер – ты не скрывала, что хотела бы, чтобы на его месте была я. И ты никогда не прощала мне того, что именно я осталась жива, а не он. Очень долго эта заноза оставалась во мне. Но сейчас, глядя тебе прямо в глаза, могу сказать: я простила тебя.

И, сбросив с сердца эту тяжесть, Ханна вздохнула с громадным облегчением. Вместо того чтобы разрыдаться или почувствовать такое же облегчение, Рейчел печально посмотрела на дочь:

– Что тебе сказать в ответ? Что мне очень жаль? Я делала, что могла. Ты знаешь, что я сама выросла без матери. Может быть, в этом все дело. И ты должна помнить, в какое время росли вы с Сэмом. Я из кожи вон лезла, чтобы платить за квартиру, доставать еду. Помнишь тот случай с жевательной резинкой?

Ханна очень хорошо помнила. Это произошло вскоре после самоубийства Вилли. Рейчел взяла ее с собой купить фруктов, что продавались на передвижных тележках. Ханна стояла рядом и канючила у матери жевательную резинку – мятную резинку, самую свою любимую. Выйдя из себя, Рейчел сунула руку в карман и вытащила последнюю пластинку жвачки.

– И, пожалуйста, не сори. Брось обертку в урну.

Вернувшись домой, Рейчел снова сунула руку в карман, чтобы вытащить пятидолларовую бумажку – это были последние деньги, которые у них оставались. Но денег на месте не оказалось. Отдавая Ханне жевательную резинку, завернутую в зеленоватую бумажку, Рейчел не заметила, как отдала ей и сложенные деньги. Они вернулись на улицу и несколько раз прошли ее от начала до конца, в надежде, что найдут их. Они спрашивали у продавцов фруктов и всякой всячины, словно те признались бы, что видели.

Лицо Рейчел окаменело, когда она припомнила, как вывалила из урны весь мусор на тротуар и, не обращая внимания на косые взгляды прохожих, перебрала всю отвратительно пахнувшую груду.

– Вот что значит быть матерью в период депрессии. – Она неуверенно посмотрела на дочь. – Но я могу надеяться, что мы станем друзьями? – и она протянула руку для пожатия, как если бы они заключили какое-то деловое соглашение.

Ханна пожала протянутую руку:

– Я очень рада, мама. Правда!

Покончив с этим, Рейчел перешла к тому, что все еще оставалось нерешенным.

– А теперь поговорим о Джесси. По-моему, она совсем свихнулась, дав ему полный отлуп. Неужели она не в состоянии понять, что лучше его ей не найти. Ты ее мать. Почему ты позволяешь ей творить бог знает что и во вред ей самой!

– Она сказала, чтобы я занималась своими делами.

– Но мы не можем позволять ей по-прежнему вредить самой себе. И нам надо кое-что придумать, чтобы вернуть его обратно.

Ханна знала, что уж если Рейчел что задумала – она ни за что не отступится, пока не добьется желаемого.