Я купил билет, и, прежде чем наш «Ситроен» покачиваясь съехал по металлическому пандусу в недра судна, мы провели двадцать минут в нервном ожидании нашей очереди. Оставив машину среди теснившихся «Мерседесов», «Ауди» и «Рено», мы поднялись на верхнюю палубу, чтобы провести там три с половиной часа путешествия через пролив в Нью-Хейвен, – одного из скучнейших морских вояжей.
Мы зашли в ресторан, чтобы отведать лукового супа и телятины с застывшей подливкой, слушая при этом барабанную дробь двигателей и наблюдая, как поднималось и кренилось море за изъеденными солью окнами.
– Ты очень спокоен, – сказала Мадлен.
– Я думал о прошлой ночи, – ответил я, промокнув губы кусочком зачерствевшего французского хлеба.
– Это было действительно ужасно?
– Я оцепенел от страха, если хочешь знать.
– Думаешь, мы сможем его изгнать? – Она посмотрела в окно. – Ты думаешь, есть какой-нибудь способ?
– Ну, может быть, его преподобие Вудфол Тейлор знает ответ на этот вопрос, – если его преподобие Вудфол Тейлор еще жив.
– О, Господи, я надеюсь, что это так.
Принесли мясо и целый выбор перевареных овощей. Хорошо, что у них хоть было приличное вино – бутылка дорогого и крепкого «Марго», от испарений которого меня чуть было не бросило в сон. Я ел, потому что был голоден, но каждый кусок казался словно бы бальзовым деревом.
– А мы не могли бы просто выбросить сундук за борт? – спросила Мадлен.
– Полагаю, что могли бы, – ответил я, потягивая вино. – Но я не думаю, что дьяволы тонут. А ты? А что, если он убьет нас до того, как мы его выбросим? Или после того? И помимо всех этих проблем, нам бы, вероятно, помешал экипаж. Я думаю, они не очень любят людей, которые кидают за борт какие-то странные ящики.
Мадлен отложила вилку, хотя едва притронулась к своей телятине.
– Ден, – сказала она, – я боюсь.
– У тебя есть на это полное право.
– Нет, Ден, я хочу сказать: очень боюсь. Как будто должно случиться что-то ужасное.
Я смотрел на девушку поверх краешка своего стакана с вином; мне нечего было сказать. Я не мог притворяться, что все идет к лучшему, потому что все это выглядело так, что будет только еще хуже. Я не мог даже притворяться, что у меня есть план выхода из этих трудностей. Все что я делал – это тянул время, не имея возможности отделаться от ужасного понимания, что Элмек, очевидно, в любом случае пожертвует нас обоих Адрамелеку. Зачем ему хранить свое обещание, если он в любой момент, когда захочет, может разрезать нас на кусочки, и мы будем бессильны что-либо сделать? Судно продолжало свой мерный бег; ножи и графины, стаканы и пепельницы – все вибрировало, дребезжало и звякало в несмолкаемой кантате.
Потом мы стояли у парапета и наблюдали, как по левому борту появлялось белое пятно Англии – семь меловых утесов, которые называли Семь Сестер, постепенно спускавшихся в западном направлении, к Сифорд бич и гавани Нью-Хейвен. Паром развернулся задом наперед, направляясь кормой в узкий вход в гавань, и едва понятный голос по-французски попросил нас, по внутренней связи, вернуться в свои машины.
Чувствуя страх и подавленность, мы спустились на палубу, где располагались автомобили, и неохотно присоединились к нашему адскому грузу. Ожидая когда откроются двери кормы, мы оба молчали, ни разу не обернувшись на мрачный средневековый сундук, в котором приютился дьявол. Мне было невыносимо находиться внутри этого судна, как будто бы тонны металла давили на меня сверху. Наконец нам махнули, чтобы мы выезжали, и по пандусу мы поднялись на причал. На улице стоял светлый безрадостный день и веял влажный морской ветер. Весело выглядевший таможенный служащий кивком головы подозвал нас к свободному смотровому отсеку; мы подъехали и остановились.
Мадлен открыла свое окошко и этот человек наклонился к нему. Он был непреклонно вежлив, что всегда бесило меня в британских офицерах таможенной службы: то же самое, что и в джи-эф-кей, где жующие жевачку леди в шерстяных пиджаках всегда настаивают, чтобы вы открыли все свои сумки.
– Как долго вы планируете оставаться в Англии, сэр?
– Я не знаю. В районе недели. Может быть две.
– Отдых?
– Да, верно.
Закрыв рукой глаза от солнечного зайчика из зеркала, он уставился в заднюю часть машины. Затем обошел ее со всех сторон и заглянул в мое окно. Сидя со спокойной и любезной, – как я надеялся, – улыбкой, я опустил стекло. По-видимому, я выглядел, как кот Сильвестр, когда в саду внезапно появляется приятель бульдога Твитти-Пайя: со стиснутыми зубами и болезненной ухмылкой.
– Знаете ли вы, что попытка контрабандного провоза животных в Объединенное Королевство – это серьезное преступление, сэр? – произнес таможенник.
– Да, я это знаю, – кивнул я, как идиот. – Что-то связанное с бешенством, правильно?
– Правильно, сэр. Не хотите ли вы теперь мне сказать, что находится у вас в том ящике?
– Ящике? А, вы имеете в виду этот сундук.
– Да, сэр.
– Ну, там всего лишь немного необычной всякой всячины. Я коллекционирую антиквариат. Там несколько книг. Пара статуэток. Всякая всячина.
Таможенник сделал пометку в своем блокноте и указал своей шариковой ручкой на боковой отсек, где уже тщательно осматривали «Мерседес» какой-то германской парочки. Он собрался уже что-то сказать, когда вдруг нахмурился, снова посмотрел на меня, потом вокруг, как будто что-то потерял.
– Все в порядке? – спросил я.
Он покачал головой, словно ничего не соображая.
– Да, сэр. Просто у меня было чувство, будто я собирался что-то сказать. И не могу вспомнить – что?
Я нервно облизал губы и посмотрел на Мадлен. Мы оба молчали.
– Хорошо, сэр. Приятного времяпрепровождения, – сказал таможенник и прилепил к лобовому стеклу «Ситроена» бирку. Я завел мотор и направил машину из порта, в город. Только когда скрылись из вида краны и суда, я позволил себе сделать выдох облегчения.
– Наверное, дьявол знал, что происходит! – прошептала Мадлен. Ты видел, что он сделал с памятью этого человека? Он очистил ее.
Я бросил быстрый взгляд на потускневший, свинцового цвета сундук, начиная чувствовать такое волнение из-за этого сундука, что моя кожа чесалась от воображаемого зуда, а правый глаз моргал в нервном тике. Я не мог осмелиться попытаться представить себе, как в действительности выглядело существо там внутри. Я достаточно видел в темноте спальни отца Энтона; наслушался шуршания его тела, царапанья его когтей, его сиплого, злобного голоса.
Мы бесцельно объехали Нью-Хейвен, город, который, так же как и Дьепп, едва ли мог успокаивающе повлиять на нас: низкие, красные крыши домов, выкрашенные бледно-желтым цветом ворота; склады и магазины.
– Что мы теперь будем делать? – спросила Мадлен.
– Я не знаю. Думаю, что найдем место, где остановиться.
Она посмотрела на часы.
– Думаю, что сначала мы должны попытаться найти, где живет его преподобие Тейлор. Пабы сейчас открыты. Давай что-нибудь поедим, выпьем, а потом мы сможем поехать в местную библиотеку. У них есть адресная книга священнослужителей, – в Англии ее называют книгой Крокфорда, – если он все еще жив, мы найдем там его имя.
Припарковав «Ситроен» на муниципальной стоянке, мы перешли дорогу и зашли в большой, грязный и старомодный паб с названием «Принц Уэльский», пахнувший пролитым пивом и жареным салом.
Мы сидели возле окна с резным стеклом; пили тепловатое, слабое пиво «Скол», ели холодные пирожки с сосисками, в которых не доставало сосисок. Что касается кулинарии, то в Англии, после Франции, всегда чего-то не хватает. Бармен – жирный парень в клетчатой рубашке, с моржовыми усами – без устали накачивал себе пинту за пинтой и обсуждал достоинства А23 и А24, – оказалось, что это были дороги. Одна из навязчивых идей англичан, после крокетных счетов, – это планирование маршрутов своих поездок; и если вы увидите дороги, то поймете, почему.
Выпив, мы отправились на поиски библиотеки. Она оказалась маленьким кирпичным зданием неподалеку от автомобильной стоянки; старая дева в бледно-голубом кардигане и запачканных очках уже почти собралась закрывать ее на ночь. Она нашла для нас экземпляр адресной книги священнослужителей и со страдальческим видом, словно бы у макаки-резус, набравшей полный рот уксуса, принесла ее к столу выдачи. Так быстро, как только могли, мы листали его страницы, – в то время как женщина надевала свой плащ и недовольно фыркала, потом натягивала свои перчатки и снова недовольно фыркала, потом выключала все светильники в дальнем конце комнаты.
